– Ну давайте, дедушка Кроу.

Старик Кроу захихикал.

– Она ведь упрямая, – сказал он и положил свои костлявые пальцы на самый краешек доски, выбивая мелкую нервную дробь. – Что вы хотите спросить его, Айда?

– Ты здесь, Фред?

Доска, скрипя, завертелась под их пальцами, чертя по бумаге длинные линии то в том, то в другом направлении.

– Она хочет сделать по-своему, – заметила Айда.

– Тише! – прошептал старик Кроу.

Заднее колесико доски немного застопорилось, и она остановилась.

– Теперь можно и посмотреть, – сказала Айда.

Она оттолкнула доску в сторону, и оба стали разглядывать сеть линий, проведенных карандашом.

– Здесь можно различить Д, – заметила Айда.

– А может, это Н.

– Во всяком случае, что-то тут есть. Попробуем еще раз.

Она решительно положила пальцы на доску.

– Что случилось с тобой, Фред?

И прибор тотчас же дернулся и покатился. Вся ее неукротимая воля словно сосредоточилась в кончиках пальцев; на этот раз она не потерпит никакой бессмыслицы; бледное лицо старика Кроу, сидевшего с другой стороны, тоже сосредоточенно нахмурилось.

– Пишет… Настоящие буквы, – с торжеством сказала Айда, и, когда ее пальцы на мгновение легли свободнее, она почувствовала, как доска решительно покатилась прочь, будто повинуясь еще чьей-то воле.

– Тише, – шепнул старик Кроу, но доска застопорилась и остановилась. Они отодвинули ее, и тут уж бесспорно – большими тонкими буквами было выведено незнакомое им слово: «Сакилл».

– Это похоже на имя, – заметил старик Кроу.

– Оно должно что-то значить, – сказала Айда. – То, что пишет доска, всегда что-то значит. Попробуем еще.

И опять деревянный жучок бросился бежать, чертя свой запутанный след. Лампа излучала розовый свет из-под наброшенного на нее шарфа; старик Кроу свистел зубом.

– Ну а теперь, – сказала Айда и подняла доску. На бумаге было наискось начертано длинное неразборчивое слово: «Фресамоллоко».

– Вот и все сообщение, – сказал старик Кроу. – Вам ничего больше не выжать из этого, Айда.

– А я все-таки попробую, – возразила Айда. – Ну, да это яснее ясного. «Фре» – сокращенно Фред, «само» – самоубийство, и «око» – это то, что я всегда говорю: око за око и зуб за зуб.

– А что значат эти два Л?

– Пока еще не знаю, но подумаю. – Она откинулась на спинку стула, ощущая свою силу и торжествуя. – Я не суеверна, – сказала она, – но против этого ничего не скажешь. Доска-то уж знает.

– Уж она-то знает, – повторил старик Кроу, свистя зубом.

– Попробуем еще раз.

Прибор покатился, заскрипел и резко остановился. Яснее ясного на нее смотрело имя: «Фил».

– Ладно, – сказала Айда, – ладно. – И слегка покраснела. – Хотите сахарного печенья?

– Спасибо, Айда, спасибо.

Айда вынула из буфета жестянку и подала ее старику Кроу.

– Они довели его до смерти, – сказала она счастливым голосом. – Я знала, здесь что-то не так. Посмотрите на это «око». Оно как будто подсказывает мне, что я должна делать. – Ее взгляд задержался на слове «Фил». – Уж я заставлю этих людей пожалеть, что они родились на свет. – Она с наслаждением вздохнула и вытянула свои стройные ноги. – Добро и зло, – сказала она. – Я верю в то, что существуют добро и зло. – И, откинувшись немного глубже в кресле, со вздохом счастливого удовлетворения она проговорила: – Это будет увлекательно, это будет интересно, это будет кусок жизни, дедушка Кроу. – Она высказала самую высокую оценку, которую вообще способна была чему-нибудь дать, а старик в это время причмокивал губами, и розовый свет струился над книгой Уорика Дипинга.

Малыш стоял спиной к Спайсеру, глядя вдаль на темную полосу прибоя. На конце мола не было никого, кроме них; в такой час и при такой погоде все были в концертном зале. Молния то вспыхивала, то гасла на горизонте; накрапывал дождь.

– Где ты был? – спросил Малыш.

– Так, походил кругом, – ответил Спайсер.

– Ты ходил туда?

– Хотел посмотреть, все ли в порядке, не забыл ли ты чего-нибудь.

Перегнувшись через перила в моросящий дождь, Малыш произнес:

– Я читал, что когда люди совершают убийство, им иногда приходится совершить и второе, чтобы замести следы.

Слово «убийство» значило для него не больше, чем слова: «бокс», «ошейник», «жираф». Он сказал:

– Спайсер, держись оттуда подальше.

Он не обладал воображением. В этом была его сила. Он не умел смотреть глазами других, ощущать их нервами. Только от музыки ему становилось не по себе, сердце начинало дрожать, как струна; нервы теряли свою молодую выносливость, он становился взрослее, и переживания других словно стучались в его душу.