– Отлично понимаю.

– Тем лучше для вас. В конце концов мне наплевать, добровольно вы пошли к красным или вас мобилизовали. Важно не это, важно то, что вы из ложно понимаемых вами соображений чести отказываетесь говорить...

– Очевидно, мы с вами разно понимаем вопросы чести.

– Это потому, что у вас ее не осталось и вот столько!

– Что касается вас, господин полковник, то, судя по обращению со мной, я сомневаюсь, чтобы честь у вас вообще когда-нибудь была!

– Я вижу - вы хотите ускорить развязку?

– А вы думаете, в моих интересах ее затягивать? Не пугайте меня, не выйдет!

Андреянов дрожащими руками раскрыл портсигар, закурил, сделал две жадные затяжки и снова обратился к пленному:

– Итак, вы отказываетесь отвечать на вопросы?

– О себе я говорил.

– Идите к черту! Ваша паршивая личность меня меньше всего интересует. Потрудитесь ответить вот на какой вопрос: какие части подошли к вам от станции Себряково?

– Я вам ответил, что я не знаю.

– Вы знаете!

– Хорошо, доставлю вам удовольствие: да, я знаю, но отвечать не буду.

– Я прикажу вас выпороть шомполами, и тогда вы заговорите!

– Едва ли!
– Пленный тронул левой рукой усы, уверенно улыбнулся.

– Камышинский полк участвовал в этом бою?

– Нет.

– Но ваш левый фланг прикрывала кавалерийская часть, что это за часть?

– Оставьте! Еще раз повторяю вам, что на подобные вопросы отвечать не стану.

– На выбор: или ты, собака, сейчас же развяжешь язык, или через десять минут будешь поставлен к стенке! Ну?!

И тогда неожиданно высоким, юношески звучным голосом пленный сказал:

– Вы мне надоели, старый дурак! Тупица! Если б вы попались ко мне - я бы вас не так допрашивал!..

Андреянов побледнел, схватился за кобуру нагана. Тогда Григорий неторопливо встал и предостерегающе поднял руку.

– Ого! Ну, теперь хватит! Погутарили - и хватит. Обое вы горячие, как погляжу... Ну, не сошлись, и не надо, об чем толковать? Он правильно делает, что не выдает своих. Ей-богу, это здорово! Я и не ждал!

– Нет, позвольте!..
– горячился Андреянов, тщетно пытаясь расстегнуть кобуру.

– Не позволю!
– с веселым оживлением сказал Григорий, вплотную подходя к столу, заслоняя собой пленного.
– Пустое дело - убить пленного. Как вас совесть не зазревает намеряться на него, на такого? Человек безоружный, взятый в неволю, вон на нем и одежи-то не оставили, а вы намахиваетесь...

– Долой! Меня оскорбил этот негодяй!
– Андреянов с силой оттолкнул Григория, выхватил наган.

Пленный живо повернулся лицом к окну, - как от холода, повел плечами. Григорий с улыбкой следил за Андреяновым, а тот, почувствовав в ладони шероховатую рукоять револьвера, как-то нелепо взмахнул им, потом опустил дулом книзу и отвернулся.

– Рук не хочу марать...
– отдышавшись и облизав пересохшие губы, хрипло сказал он.

Не сдерживая смеха, сияя из-под усов кипенным оскалом зубов, Григорий сказал:

– Оно и не пришлось бы! Вы поглядите, наган-то у вас разряженный. Ишо на ночевке, я проснулся утром, взял его со стула и поглядел... Ни одного патрона в нем, и не чищенный, должно, месяца два! Плохо вы доглядаете за личным оружием!

Андреянов опустил глаза, повертел большим пальцем барабан револьвера, улыбнулся:

– Черт! А ведь верно...

Сотник Сулин, молча и насмешливо наблюдавший за всем происходившим, свернул протокол допроса, сказал, приятно картавя:

– Я вам неоднократно говорил, Семен Поликарпович, что с оружием вы обращаетесь безобразно. Сегодняшний случай - лишнее доказательство тому.

Андреянов поморщился, крикнул:

– Эй, кто там из нижних чинов? Сюда!

Из передней вошли два ординарца и начальник караула.

– Уведите!
– Андреянов кивком головы указал на пленного.

Тот повернулся лицом к Григорию, молча поклонился ему, пошел к двери. Григорию показалось, будто у пленного под рыжеватыми усами в чуть приметной благодарной усмешке шевельнулись губы...

Когда утихли шаги, Андреянов усталым движением снял очки, тщательно протер их кусочком замши, желчно сказал:

– Вы блестяще защищали эту сволочь - это дело ваших убеждений, но говорить при нем о нагане, ставить меня в неловкое положение - послушайте, что же это такое?