– Аль не голодная?
– спросил Прохор, за последние дни без видимой причины изменивший свое отношение к Аксинье и обращавшийся с ней грубовато, но участливо.

– Что-то тошно мне...
– Аксинья накинула платок, вышла во двор.

– Не захворала она?
– обращаясь к Григорию, спросил Прохор.

– Кто ее знает.
– Григорий отставил тарелку с кашей, тоже вышел во двор.

Аксинья стояла около крыльца, прижав к груди ладонь. Григорий обнял ее, с тревогой спросил:

– Ты чего, Ксюша?

– Тошно, и голова болит.

– Пойдем в хату, приляжешь.

– Иди, я зараз.

Голос у нее был глухой и безжизненный, движения вялые. Григорий пытливо посмотрел на нее, когда она вошла в жарко натопленную комнату, заметил горячий румянец на щеках, подозрительный блеск глаз. Сердце у него тревожно сжалось: Аксинья была явно больна. Он вспомнил, что и вчера она жаловалась на озноб и головокружение, а перед утром так вспотела, что курчеватые на шее прядки волос стали мокрые, словно после мытья, он заметил это, проснувшись на заре, и долго не сводил глаз со спавшей Аксиньи, и не хотел вставать, чтобы не потревожить ее сон.

Аксинья мужественно переносила дорожные лишения, она даже подбадривала Прохора, который не раз говаривал: "И чего это за черт, за война, и кто ее такую выдумал? Едешь день-деньской, а приедешь - заночевать негде, и неизвестно, докуда же так будем командироваться?" Но в этот день не выдержала и Аксинья. Ночью, когда улеглись спать, Григорию показалось, что она плачет.

– Ты чего это?
– спросил он шепотом.
– Чего у тебя болит?

– Захворала я... Как же теперь будем? Бросишь меня?

– Ну вот, дура! Как же я тебя брошу? Не кричи, может, это так у тебя, приостыла с дороги, а ты уж испужалась.

– Гришенька, это - тиф.

– Не болтай зря! Ничего не видно; лоб у тебя холодный, может, и не тиф, - утешал Григорий, но в душе был убежден, что Аксинья заболела сыпняком, и мучительно раздумывал, как же поступить с ней, если болезнь свалит ее с ног.

– Ох, тяжело так ехать!
– шептала Аксинья, прижимаясь к Григорию.
– Ты глянь, сколько народу набивается на ночевках! Вши нас заедят, Гриша! А мне и обглядеть себя негде, скрозь - мужчины... Я вчера уж вышла в сарай, растелешилась, а их на рубахе... Господи, я сроду такой страсти не видала! Я как вспомню про них - и тошно мне становится, исть ничего не хочу... А вчера ты видал у этого старика, какой на лавке спал, сколько их? Прямо посверх чекменя полозеют.

– Ты об них не думай, заладила черт те об чем! Ну вши - и вши, их на службе не считают, - с досадой прошептал Григорий.

– У меня все тело зудит.

– У всех зудит, чего ж теперь делать? Терпи. Приедем в Екатеринодар там обмоемся.

– А чистое хучь не надевай, - со вздохом сказала Аксинья.
– Пропадем мы от них, Гриша!

– Спи, а то завтра рано будем трогаться.

Григорий долго не мог уснуть. Не спала и Аксинья. Она несколько раз всхлипнула, накрыв голову полой шубы, потом долго ворочалась, вздыхала и уснула только тогда, когда Григорий, повернувшись к ней лицом, обнял ее. Среди ночи Григорий проснулся от резкого стука. Кто-то ломился в дверь, зычно кричал:

– А ну, открывайте! А то дверь сломаем! Поснули, проклятые!..

Хозяин, пожилой и смирный казак, вышел в сени, спросил:

– Кто такой? Чего вам надо? Ежли ночевать - так у нас негде, и так полным-полно, повернуться негде.

– Открывай, тебе говорят!
– кричали с надворья.

В переднюю комнату, широко распахнув двери, ввалилось человек пять вооруженных казаков.

– Кто у тебя ночует?
– спросил один из них, чугунно-черный от мороза, с трудом шевеля замерзшими губами.

– Беженцы. А вы кто такие?

Не отвечая, один из них шагнул в горницу, крикнул:

– Эй, вы! Разлеглись! Выметайтесь отсель зараз же! Тут войска становются. Подымайтесь, подымайтесь! Да попроворней, а то мы скоро вас вытряхнем!

– Ты кто такой, что так орешь?
– хриплым спросонья голосом спросил Григорий и медленно поднялся.

– А вот я тебе покажу, кто я такой!
– Казак шагнул к Григорию, в тусклом свете керосиновой лампочки в руке его матово блеснуло дуло нагана:

– Вон ты какой шустрый...
– вкрадчиво проговорил Григорий, - а ну-ка, покажи свою игрушку!
– Быстрым движением он схватил казака за кисть руки, стиснул ее с такой силой, что казак охнул и разжал пальцы. Наган с мягким стуком упал на полсть. Григорий оттолкнул казака, проворно нагнулся, поднял наган, положил его в карман, спокойно сказал: - А теперь давай погутарим. Какой части? Сколько вас таких расторопных тут?

Казак, оправившись от неожиданности, крикнул:

– Ребяты! Сюда!