Он повернулся и, отрезая юноше возможность заговорить, исчез в тени бокового притвора. Некоторое время в храме царила тишина. Потом послышался тяжкий вздох, похожий на подавленное рыдание, и что-то похожее на лязг судорожно сжатых зубов.

Юноша поднялся с колен. Его худая фигура в узком пальто отбрасывала длинную колеблющуюся тень. Он стоял, глядя на распятие за алтарем. Серебряное тело Христа призрачно светилось на черном дереве креста. Юноша долго стоял и смотрел. Повернулся и медленно побрел, уронив голову на грудь. Его тень удлинялась, ломалась, все более причудливо одна за другою пересекала белые колонны, пока не слилась с мраком, в который был погружен притвор.

Выйдя на паперть, юноша, прежде чем затворить за собою маленькую дверцу во вратах храма, еще раз обернулся к алтарю. Едва мерцали вдали огоньки настольных свечей, блуждала по стене тень креста за алтарем. Рука юноши, поднявшаяся было для крестного знамения, так и повисла на высоте плеча. Он, словно через силу, перешагнул порог и, нахлобучив на самые уши шляпу с широкими плоскими полями, спустился по ступеням паперти. Он двигался так, как ходят лунатики и приговоренные к смерти.

Неподалеку от бульвара над входом маленького буфета горел фонарь. Он раскачивался под ударами осеннего ветра, и было слышно, как скрипит железо петли и крючок. Иногда фонарь поворачивался так, что свет падал на бульвар, и тогда каштаны загорались в нем ярким пламенем. Вспыхивали в темноте и погасали медленно опадающие листья. На бульваре было тихо. Изредка стукал о скамейку сбитый ветром каштан, вырывался на волю всхлип одинокого аккордеона, когда отворялась дверь кафе.

Вот она распахнулась, и в рамке освещенного входа появился силуэт мужчины. В длинном узком пальто и в плоской широкополой шляпе, он показался Грачику зловеще старомодным, худым и высоким. Через мгновение фигура исчезла, погрузившись в темноту, и вынырнула из нее только около Грачика. Уже было совсем миновав его, человек остановился и нагнулся к самому его лицу:

– Не найдется ли у вас спички?

Голос этого человека был молод, но очень глух и вздрагивал так, словно его обладателя бил озноб. Грачик попытался зажечь спичку, но ветер задувал их одну за другой. Испуганно пробормотав что-то, человек поспешно исчез в темноте аллеи. Грачик сосчитал до пятидесяти и, решив, что теперь этот человек не может его заметить, встал и пошел за ним. Шел не спеша, забавляясь звонкою перекличкой, какую затеяли подкованные каблуки незнакомца с гранитными брусками мостовой, и стараясь шагать в такт его шагам, чтобы не нагнать его, но и не потерять едва заметную тень. Шаги человека были хорошо слышны, иногда причудливо множась в гулком пространстве тесно сошедшихся домов. Мысли Грачика вертелись вокруг приятных вещей. Предстоящий арест этого выслеженного вражеского посланца означал удачное завершение поисков недостававшего Грачику материала для изобличения преступников, еще не взятых, но которые будут взяты и, конечно, станут отрицать свою связь с антисоветским эмигрантским зарубежьем и с Католическим действием. Грачик был уверен, что, как они и сговорились, Кручинин ждет черного посланца Рима на месте разоблаченной явки заговорщиков и, наверно, зажег уже лампочку над крыльцом. Стертые ступени крыльца уже не раз заставляли Грачика спотыкаться из-за их нелепой неодинаковости. Словно в давние времена, когда рука каменотесов вырубала эти грубые камни, людей мало заботил ритм собственных движений. В темноте совершенно невозможно было на память приспособиться к грубым плитам, то низким и широким, то узким и непомерно высоким.

Следуя за незнакомцем, Грачик свернул в кривой темный проулок, и почти тотчас вдали вспыхнула одинокая лампочка там, где была явка и где вместе с оперуполномоченными Кручинин ждал вражеского связника. В свете лампы Грачик первый увидел высокую фигуру человека с бульвара. Рука человека еще покоилась на ручке звонка, когда дверь отворилась и появился Кручинин. Несмотря на небольшое расстояние, разделявшее незнакомца и Грачика, Грачик не слышал, чтобы пришелец ответил на вопрос Кручинина прежде, чем Нил Платонович отворил дверь. А может быть, Кручинин вовсе и не произнес обычного "кто тут"? Так или иначе, но не больше секунды Кручинин и незнакомец стояли друг против друга в квадрате отворенной двери. Внезапно Кручинин, защищаясь, заслонил лицо рукою и толкнул пришельца в плечо. Тут же сверкнула короткая вспышка выстрела. Стрелявший отшатнулся, будто в смертельном ужасе, и побежал прочь. По-видимому, он не ждал преследования. Ошеломленный появлением Грачика, в растерянности приостановился было, судорожно метнулся из стороны в сторону в тупике переулка, и тут же раздался еще один выстрел. Когда Грачик добежал до преступника, тот лежал на мостовой. Было отчетливо видно, как несколько раз, словно подмигивая, дернулось его веко.

С неровных ступеней крыльца медленно спустился Кручинин. Держась рукой за левое плечо, с гримасой боли на лице он подошел к самоубийце.

– Вы ранены?
– с беспокойством спросил Грачик.

– Кто же мог думать, что он начнет с выстрела, - криво усмехаясь, ответил Кручинин.
– Это моя вина: террориста, пуля которого предназначалась Инге Селга, я принял за связного... Вот и все.

Через час, сидя у постели Кручинина, Грачик в сомнении говорил:

– Быть может, вы и правы: пуля предназначалась Инге, но почему же они решили убрать Ингу прежде, чем она выполнила их диверсионное задание? Не вероятнее ли, что они хотели уничтожить в ней свидетеля после диверсии?

– Вот, вот! Именно так и обстоит дело: логика исчезает из их действий. Они начинают метаться и ломать свои собственные планы. Это значит, что они хватаются уже за все, на что и сами мало надеются.

– Что вы имеете в виду?

– Исполнителей вроде этого жалкого семинариста! Где уверенность, что, получив приказ убить Ингу после того, как она совершит свое черное дело, он поспешит... эти сопливые "лжезлодеи" в подрясниках вовсе не такие герои, какими кажутся Риму.

– Но этот субъект может оказаться не одинок!
– обеспокоено воскликнул Грачик.
– Если ошибся или струсил один, то другой...

– Поживем - увидим, - неопределенно буркнул Кручинин.
– Ты лицо должностное, тебе и книги в руки: решай, как быть, что делать.

– Но вы же...

– Я?.. Я только твой старый советчик. Вот и все. К тому же советчик, так часто ошибающийся, что, пожалуй, лучше тебе и не обращать на меня внимания.

83. НЫНЕ ОТПУЩАЕШИ...

– Все будет обстоять, как должно, - не очень послушными губами выговорил Шилде.

– С божьей помощью.

– Я больше надеюсь на своих молодцов, чем на вашего бога!

– Не болтайте гадостей!
– с пышным жестом пьянеющего человека запротестовал Ланцанс.

– Я ведь не называю болтовней те святые бредни, что вы вещаете с амвона. Это невежливо, епископ! Но не беда, давайте опрокинем по рюмашке в честь знаменательного дня?

Ланцанс молча взял одну из рюмок, принесенных для Шилде, и медленно выцедил кюммель. При этом он сделал такую гримасу, словно влил в себя отраву, и поспешно отхлебнул глоток шоколада.

– Видите ли, дорогой мой друг.
– В голосе епископа звучало откровенное желание установить мир, поэтому Шилде дружески шлепнул своего визави по лежавшей на столе руке.
– Мы не так богаты людьми, чтобы разбрасывать агентуру на ветер. Это же наше достояние, вложенное нам господом богом в десницу, как меч для борьбы с нечестивцами.