– Да ведь ты не с нами, а с господом богом, - сказал Смоляков, металлист со станции Урочь.
– Ты богу слуга, а не людям. Держись ближе к Бугрову, он тебе растолкует, чего ты еще не понял.

– Ну а в партию-то вы меня записали?

Смоляков привстал, давая понять Сашке, что он лишний здесь.

– Позвольте мне!
– взял слово Бугров.
– Парня я знаю. Никак господин подъесаул с ним общего языка не нашел, а мы должны найти. Считаю так, товарищи: надо уважить просьбу! Каждый, кто до смертного часа останется верен делу революции, достоин считаться коммунистом, если сердце его того требует. А билет на берегу выдадим. И оговорку сделаем, чтобы занялся потом изживанием своих предрассудков.

Смоляков с сомнением покачал головой.

– Эдак Бугров и попа и монашку - всех вовлечет.

– Нет, не вовлечет!
– горячо возразил Вагин.
– Те на барже случайные попутчики наши, а у этого парня просто путаница в башке насчет совести. Я так думаю, что церковной божественности у него и в помине нет, а совесть бедняцкая, рабочая есть. Ставь на голосование. Я. Бугров, Павлов - мы за.

– И я проголосую "за", - сказала Ольга.
– Он у нас фронтовик.

– А скажи мне, товарищ Овчинников, еще одну вещь, - остановил голосование помвоенкома.
– Если, может, придется нам эту баржу покинуть на лодочке или плоту, кого бы ты первым спасать стал?

Вопрос озадачил Сашку. Было темно, отсветы пожаров и луна позволяли смутно видеть бледные лица "старших". Их-то и надо бы спасать, самых нужных на берегу людей, а не девушку-послушницу, которую он, Сашка, на беду свою, полюбил больше собственной жизни...

– Говори, Овчинников, - поторопил своего подшефного Бугров.
– Не смущайся, говори на партийном собрании и везде только правду. Кого, стало быть, в первую очередь?

– Думается, кого... постарше и послабее, - произнес Сашка.

– А может, сами сперва спасемся, а потом придем на выручку слабым, коли не помрут к тому времени? По душе тебе так?

Овчинников уловил иронию и обрадовался:

– Не, сперва слабых!

– А коммунистов-то когда же? Али в последнюю очередь?

– Не, зачем в последнюю... С остальными вместе...

– Запоминай, Александр, - строго сказал помвоенкома.
– На поле боя коммунист приходит первым, а покидает его последним. Так впредь сам и живи! Что ж, товарищи, проголосуем. Я лично "за".

Сашка, поддерживаемый Бугровым, добрался до своего березового островка, когда рассвет уже начал брезжить. Антонина примостилась в ногах Савватия и берегла его сон. Надеждин, очень слабый, пробормотал, глядя на Сашку:

– Двужильный ты, что ли, Овчинников? Рана только подживает, а он чуть не приплясывает! Швы пора ему снимать, слышь, сестрица?

Но сиделка в этот раз будто и недослышала. Приподнялась, тихонько скользнула мимо Сашки, повела плечом так, чтобы не коснуться мимоходом его локтя. Когда прикорнула на своей поленнице, Сашка различил глухие рыдания и почти скатился с поленьев.

Он добрался до Тони, но та резко оттолкнула его руку.

– Отойди! Отступник ты...
– тело ее сотрясалось в ознобе.
– С безбожниками заодно. Вечер целый... в обнимку со стриженой. От совести, от бога отрекся. Знать тебя не хочу!

– Напрасно ты, Тоня. От совести не отрекался и в обнимку не сидел. Ольга - товарищ нам, и мне и тебе. А без тебя мне жизни нету, на том и стою, как стоял.

– Шел бы с миром к себе! Господи, спаси мою грешную душу! Не понял ты, Саша, что у меня нынче на сердце было. Как я тебя ждала!

– Про что ты, Тоня? В толк не возьму! Неужто... обнадеживаешь?

– Грех мне, Саша, но уж и сама противиться не могу! Я ведь тебя не по-божески, по-женски люблю. За счастье считала одним воздухом с тобою дышать, как заезжал к нам на постоялый двор. В монастыре третий год, словечком не перемолвимся, письмеца послать не посмела, все равно не пересилю я это в себе! Старец душу мою как стеклянную насквозь видит. Велел тебе сказать... А ты... к тем, к той.

– Боязно и слушать тебя, Тонюшка!
– ошалело пробормотал Сашка.

– Не гляди на меня так, Саша. Старец велел, чтобы я уговорила тебя плыть на берег, ради нашего спасения. А я боюсь, чтобы ты себя смерти подвергал. Уж лучше, если суждено, за руку тебя взявши, вместе и чашу испить общую.

Сашка начал понимать, с чем ждала его Тоня, обиду ее... Он сжал в ладонях исхудавшую девичью руку.

– А что он велит мне делать там, на берегу, если доплыву?

– По усмотрению поступать. Может, с кем из начальства поговорить, убедить отпустить невинных. Или конвою добра посулить, чтобы лодку подал и нескольких спас. А ежели не тронешь ты их сердца, может, сам тайком лодку пригонишь, во тьме или тумане. Словом, коли мы все трое окажемся на берегу, то послух монастырский он с меня снимет. На брак с тобою благословит.