— Не вешайте трубку, метр Барбарен. Я еще не закончил. Леонар Ляшом был вдовцом. Можете ли вы назвать мне девичью фамилию его жены?

— Марсель Дона Для этого Барбарену не понадобилось рыться в документах.

— Что представляла собой ее семья?

— Вы когда-нибудь слышали о фирме Дона и Мутье? Мегрэ часто видел эти два имени на щитах и заборах строительных площадок. Это были крупные подрядчики, производившие общественные работы.

— У нее было приданое?

— Само собой разумеется.

— Вы можете мне назвать сумму?

— Нет. Только по требованию следователя.

— Я не настаиваю. Но, принимая во внимание богатство ее семьи, я полагаю, что эта сумма была весьма значительной?

Молчание.

— Брачный контракт был составлен с раздельным владением имущества?

— На этот вопрос я не отвечу по той же причине.

— Вы также не можете сообщить мне причину смерти мадам Марсель Ляшом?

— На этот вопрос вам более точно, чем я, могут ответить члены семьи Ляшомов.

— Благодарю вас, месье Барбарен.

Пока вырисовывались только смутные очертания будущей картины. Фигуры героев оставались еще расплывчатыми, неопределенными, хотя кое-где уже более четко выступали отдельные детали.

На протяжении нескольких лет братья Ляшомы — сначала Леонар, а потом Арман — женились на богатых наследницах.

Обе принесли в дом крупные состояния, от которых, по-видимому, ничего уже не осталось.

Не благодаря ли этим последовательным денежным вкладам продолжала существовать некогда преуспевающая кондитерская фабрика, основанная в 1817 году?

Конечно, фирме угрожало полное разорение. Мегрэ сомневался, что даже в самых глухих деревушках можно было сегодня купить, как в его детские годы, пачку вафель с картонным привкусом.

Старики Ляшомы, сидящие в гостиной около чугунной печки, казалось, уже не существовали сами ио себе, но, подобно старому бильярду и хрустальной люстре, были лишь памятниками прошлого.

И наконец, не был ли болезненный Арман Ляшом только тенью своего брата, его слабым двойником?

Однако произошло чудо, и оно продолжалось долгие годы. Несмотря на всю свою обветшалость, дом все еще существовал, и дым продолжал виться над высокой фабричной трубой.

Кондитерская фабрика не соответствовала современным экономическим требованиям и нормам. Если она преуспевала и даже была хорошо известна в эпоху мелкого предпринимательства, то теперь положение на рынке, за который боролись две или три крупнейшие кондитерские фирмы, было совсем иным.

По логике вещей кондитерская фабрика на набережной де-ля-Гар должна была прогореть давным-давно.

Чья воля вопреки всему поддерживала ее жизнь?

Трудно было себе представить, что этим человеком был Феликс Ляшом, молчаливый и почтенный старик, который, казалось, уже не отдавал себе отчета в том, что происходило вокруг него.

С каких пор его низвели до степени чисто декоративной фигуры?

Оставался Леонар. Тот факт, что умер именно. Леонар, частично объяснял растерянность семьи, ее сдержанность или, вернее, молчание, ее отчаянный призыв к адвокату.

Не означало ли это, что до последней ночи именно Леонар думал, желал и действовал за всех остальных? И даже за Полет Ляшом?

Последний вопрос особенно смущал Мегрэ, и он пытался восстановить в памяти образ молодой женщины, такой, какой он ее увидел ранним утром, — непричесанной, в накинутом наспех простом голубом халате.

Если он и был сегодня чем-то удивлен, то именно встречей в таком доме, в такой семье с молодой и красивой женщиной, пышущей здоровьем и жизнью.

Решительно ему хотелось бы посмотреть ее комнату и узнать, отличалась ли она от всего дома.

Он спрашивал себя, как могла Полет войти в эту семью, как могла она выйти замуж за тщедушного и хилого Армана?

Были у него и другие вопросы, столько вопросов по существу, что он предпочел Отложить их на некоторое время.

Зазвонил телефон. Он снял трубку.

— Мегрэ слушает.

Звонил Люка.

— Я соединился с полицейским отделением Корбэй. Они уже допросили речников. Соединить вас с ними?

Мегрэ согласился и услышал знакомый голос инспектора, из уголовного розыска Корбэй.

— Я обнаружил баржу «Нотр-Дам» в шлюзе, господин комиссар. Хозяин и его сын опухли от пьянства и почти ничего не помнят. Говорят, что всю ночь пили и ели, играли на аккордеоне, распевали песни и не обращали внимания на то, что происходило на набережной. Они действительно видели свет в нескольких окнах большого дома, но не могут сказать, был ли освещен дом напротив баржи или соседний. Фамилия их собутыльников — Ван Ковеляр, а их баржа называется «Twee Gebroeders», что означает «Два брата». Они фламандцы. По-видимому, сейчас они разгружаются где-то на канале Сен-Мартэн. Я сомневаюсь, что они вам могут рассказать что-либо, потому что по-крайней мере один из братьев был так пьян, что его пришлось выносить на руках.