– Зачем?

– Потому что мы пользуемся предоставленной всем французам свободой пробуждаться тогда, когда им заблагорассудится.

Мегрэ с интересом наблюдавший за ним, готов был поспорить, что преподаватель занимается политикой и состоит в какой-нибудь левой партии, даже, вероятно, был её активистом. Он относится к тем людям, которые принимают участие в шествиях, выступают на митингах, бросают в почтовые ящики листовки и отказываются "проходить", когда слышат это слово от полиции.

– Значит, в девять часов тридцать минут вечера вы оба легли спать и, как я полагаю, заснули.

– Мы ещё минут десять говорили между собой.

– Это подводит нас к без двадцати десять. После чего оба погрузились в сон?

– Только жена.

– А вы?

– Я нет. Засыпаю с трудом.

– Получается, что когда вы услышали шум на тротуаре в тридцати метрах от вас, вы ещё бодрствовали?

– Именно так.

– И даже не дремали?

– Нет.

– То есть вовсе не смыкали глаз?

– Я был в состоянии, достаточно активном для того, чтобы уловить шум типа топтания на месте с последующим падением тела.

– Шел ли дождь?

– Да.

– Живет ли кто-нибудь над вами?

– Нет. У нас третий этаж.

– Тогда должны были слышать, как дождь барабанил по крыше?

– К этому привыкаешь и в конце концов не обращаешь внимания.

– Как и на шум воды, стекающей по водосточной трубе?

– Конечно.

– Получается, что те звуки, о которых вы рассказали всего лишь часть общего фонового гула?

– Но есть существенная разница между журчанием воды, шарканьем ног или стуком ударившегося оземь тела.

Но следователь не собирался отказываться от дальнейших попыток запутать свидетеля.

– И вы не поднялись с кровати любопытства ради?

– Нет.

– Почему?

– Потому что мы недалеко от кафе "У почты".

– Не понимаю.

– Вечерами перебравшие в нем люди частенько проходят мимо нашего дома и порой грохаются на тротуар...

– И остаются там лежать?

Шалю не нашелся, чем сразу же парировать этот вопрос.

– Раз вы говорили о "топании", то, как я полагаю, вам показалось, что на улице находилось несколько человек, во всяком случае не менее двух?

– Сие очевидно.

– Но только один удалился в сторону улицы Республики. Так?

– Считаю, да.

– Поскольку имело место преступление, то в момент шарканья ног в тридцати метрах от вашего дома стояли, как минимум, два человека. Вы следите за моей мыслью?

– Не так уж это трудно.

– И вы ясно слышали, что ушел оттуда только один?

– Я уже говорил об этом.

– А когда вы осознали, что они приближаются? Вместе ли они шли? От улицы Республики или со стороны Марсового поля?

Шабирон пожал плечами. А Эмиль раздумывал, его взгляд ужесточился.

– Я не слышал, как они подходили.

– Ну не воображаете же вы, что они долгое время торчали под дождем, причем один дожидался, когда ему будет сподручнее прихлопнуть другого?

Учитель сжал кулаки.

– И это все, что вы нашли в ответ на мое заявление?
– процедил он сквозь зубы.

– Не понимаю, о чем вы.

– Вас смущает, что задевают кого-то из вашего круга. Но ваш вопрос несостоятелен. Я не обязательно слышу всякого, кто шныряет по улице, точнее не обращаю на это внимания.

– И все же...

– Может, позволите мне сначала закончить вместо того, чтобы впутывать меня в это дело? До того как не раздалось это топтание, у меня не было оснований придавать какое-либо значение тому, что происходит снаружи. И напротив, после этого, я насторожился.

– И вы утверждаете, что с момента, когда тело упало на тротуар и до той минуты, как несколько человек прибежали из кафе "У почты", никто больше по улице не проходил?

– Никаких больше шагов не раздавалось.

– Вы отдаете себе отчет в важности вашего сообщения?

– Я не собирался инициативно делать каких-либо заявлений. Но пришел инспектор и стал задавать мне вопросы.

– До беседы с ним вы не представляли себе значения того, что вы излагаете сейчас как свидетель?