Шрифт:
– Он женат?
– Жена его умерла спустя два года после свадьбы, и он остался один с десятимесячным малюткой на руках.
– И он его вырастил?
– Да. Так и вижу, как он купает его, меняет пеленки, готовит бутылочки с едой...
– Но это не объясняет, почему он ссорился с людьми.
Совершенно верно! Те же самые слова у комиссара приобретали иное значение, чем у Лекера.
– Обозлен?
– Не очень. Он привык.
– Привык к чему?
– Жить не так, как другие. Может быть, Оливье - так зовут моего брата не очень умен. Может быть, он слишком много знает из своих книг об одном и слишком мало о другом.
– Вы думаете, он способен был убить старуху Файе? Комиссар сделал несколько затяжек. Слышно было, как наверху шагает телеграфист; двое полицейских, находившихся в комнате, делали вид, будто вовсе не прислушиваются к их разговору.
– Она - его теща, - вздохнул Лекер.
– Рано или поздно вы бы об этом узнали.
– Они не ладили между собой?
– Она его ненавидела.
– За что?
– Она обвиняла его в том, что из-за него погибла ее дочь. Целая история с операцией, которую сделали не вовремя. Виноват был не мой брат, а больница, отказавшаяся ее принять, потому что у нее были не в порядке какие-то там бумаги.
Но старуха все равно никогда не могла этого простить брату.
– Случалось ли им когда-нибудь за эти годы видаться?
– Бывало, на улице повстречаются - они ведь живут в одном квартале.
– Мальчишка об этом знал?
– Что старуха Файе - его бабушка? Не думаю.
– Отец ему не рассказал?
Лекер не отрывал взгляда от плана города, утыканного маленькими лампочками. Но наступил час затишья. Огоньки мигали все реже и реже, если и загорались, то сообщали все больше о транспортных происшествиях. Был отмечен один случай карманной кражи в метро и, кражи багажа на Восточном вокзале.
И по-прежнему никаких сведений о мальчишке. А между тем на улицах Парижа все еще было довольно пустынно. Правда, кое-кто из ребятишек в рабочих кварталах обновлял на тротуарах полученные в подарок коньки или заводные машины, но почти во всех домах закрыты были и двери, и окна, запотевшие от тепла, царившего в комнатах. Жалюзи па витринах магазинов были еще опущены, а в маленьких барах сидели лишь случайные посетители.
Только звон колоколов парил над крышами да празднично разодетые люди целыми семьями направлялись в церковь, откуда доносились торжественные звуки органа.
– Господин комиссар, - заговорил вдруг Лекер, - мальчик никак не идет у меня из головы. Совершенно очевидно, что сейчас ему почему-то труднее стало разбивать сигнальные стекла, не привлекая к себе внимания. Не попытаться ли заглянуть в церкви? В баре или кафе не так-то легко остаться незамеченным. А в церкви совсем другое дело...
И он опять вызвал к телефону Жюстена:
– Старина, я позабыл про церкви. Распорядись, чтобы взяли под наблюдение все церкви. И вокзалы. О вокзалах я тоже не подумал.
Он снял очки, веки его были красны, вероятно, он совсем не спал этой ночью.
– Алло! Да. Что? Да. Комиссар здесь. Он протянул трубку Сайяру.
– С вами хочет говорить Жанвье.
На улице по-прежнему свирепствовал ветер и было сумрачно и холодно, только кое-где сквозь сплошные облака, словно предвестник солнечного дня, пробивался желтоватый свет.
Повесив трубку, комиссар пробурчал:
– Доктор Поль полагает, что преступление было совершено между пятью и половиной седьмого утра. Старуха была убита не с первого удара. По-видимому, она была уже в постели, когда услышала шум. Она поднялась и очутилась лицом к лицу с убийцей, в которого, вероятно, запустила туфлей.
– Оружие не обнаружено?
– Нет. Полагают, что он орудовал не то оловянной трубкой, не то каким-то закругленным инструментом, может быть, молотком.
– Деньги похищены?
– Исчез кошелек с незначительной суммой и старухин вид на жительство.
Скажите-ка, Лекер, вам было известно, что тетушка Файе дает деньги под проценты?
– Да, я знал об этом.
– Вы мне сказали, что ваш брат месяца три назад потерял работу. Не так ли?
– Совершенно верно.
– Консьержка ничего не знала?
– И сын тоже. Именно из-за мальчишки он никому об этом не сказал.
Комиссар, которому было явно не по себе, закидывал то и дело ногу на ногу, поглядывая на полицейских, сидевших поодаль и безусловно слышавших весь разговор. В конце концов он уставился на Лекера с недоумением.
– Послушайте, старина, отдаете ли вы себе отчет в том...
– Конечно.
– Так вы тоже об этом подумали?
– Нет.
– Потому что это ваш брат?
– Нет.
– Сколько времени орудует убийца? Девять недель, так, кажется?