Ваше здоровье!

Он прищелкнул языком и вздохнул.

— Ну вот и все. Было около десяти. Я пошел по тротуару. Пропустил стаканчик с Катрин — у нее вон там, видите? — танцулька. Потом дошел до угла внизу, там еще висит фонарь. Я предпочитаю пить пиво с девками, чем с зятем.

— Выходя из дому, вы не заметили, за вами никто не шел?

— Ничего я не заметил.

— В какую сторону вы направились потом?

— Понятия не имею.

Это была правда. В голосе Дюкро снова зазвучала запальчивость. Он взял стакан, но сделал слишком большой глоток, поперхнулся, закашлялся и сплюнул на выцветший ковер.

В заключении врача говорилось, что рана на спине была поверхностная и что судовладелец провел в воде не больше трех-четырех минут, при этом раза два всплывал на поверхность.

— Вы, понятно, никого не подозреваете?

— Я подозреваю всех на свете!

У Дюкро была необыкновенно крупная голова и мясистое грубое лицо. Он цепким взглядом старого крестьянина, делающего покупки на ярмарке, следил за реакцией Мегрэ. Но уже мгновение спустя в его голубых глазах светилась одна лишь детская наивность, которая могла сбить с толку кого угодно. Поэтому когда он кричал, грозился, задирался, поневоле возникало ощущение, что он просто-напросто забавляется.

— И хорошенько зарубите себе на носу: у меня есть основания подозревать кого угодно — жену, сына, дочь, зятя, эту самую Розу, служанку, Гассена…

— Его дочь…

— Ну, если вам так хочется, то и Алину!

Последняя фраза была произнесена с неким особым значением.

— И вот еще что. Это о моих людях: я разрешаю вам сколько влезет приставать к ним с вашими расспросами. Уж я-то знаю полицию — не отвяжется, пока не обнюхает все помойки. А начать можно незамедлительно… Жанна! Жанна!

В дверях показалась г-жа Дюкро, удивленная и немного испуганная.

— Да входи же, черт возьми! Неужто так страшно показаться на людях по-домашнему? Бери-ка бокал. Ну да, да! Давай чокнись с комиссаром. Да попробуй угадай, что он хочет вынюхать.

Г-жа Дюкро была бледна и взвинчена; неряшливая прическа и безвкусная одежда производили такое же впечатление, как и обстановка гостиной. Она стояла, моргая, ослепленная бившим ей прямо в глаза солнцем, и даже теперь, после двадцати пяти лет супружества, вздрагивая при каждом раскате мужнего голоса.

— Он хотел бы знать, о чем мы говорили во время обеда с Бертой и ее муженьком.

Г-жа Дюкро попробовала улыбнуться. Бокал с шампанским подрагивал у нее в руке, и Мегрэ видел ее натруженные, морщинистые пальцы: супруга Дюкро коротала свою жизнь на кухне.

— Давай, давай отвечай. Только сначала выпей.

— Говорили обо всем.

— Неправда.

— Извините меня, господин комиссар. Я не очень понимаю, что хочет сказать мой муж.

— Ну, конечно! Еще бы! Давай я тебе помогу.

Она стояла около красного кресла, в которое Дюкро словно врос, составив с ним одно целое.

— Вспомни-ка: начала все Берта. Она сказала…

— Эмиль!

— Вот заладила — Эмиль, Эмиль! Берта, значит, сказала, что боится, как бы у нее не было ребенка: тогда Дешарму придется уволиться из армии — там слишком маленькие оклады, и ему не из чего будет платить за кормилицу и все прочее. Ну а я ему посоветовал заняться торговлей арахисом. Так?

Она натянуто улыбнулась и попыталась за него извиниться:

— Отдохнул бы ты!

— А что предложил этот бездельник? Ну-ка, отвечай!

А? Он пожелал, чтобы я немедля выделил им с женой их часть имущества: дескать, в один прекрасный день его все равно придется делить! Получив свою долю, месье намерен обосноваться в Провансе, где, как он полагает, климат куда как хорош для его потомства. Что же до нас, нам не возбраняется его навещать в отпускное время!

Дюкро больше не горячился, не злился. Напротив! Он выговаривал слова медленно, твердо, жестко и с нажимом.

— А что он там добавил, когда я уже взялся за шляпу? Нет, я хочу, чтобы ты сама это сказала.

— Не помню.

Она готова была расплакаться и поставила бокал, боясь его уронить.

— Да говори же!

— Он сказал, что ты и так тратишь слишком много Денег…

— Он не сказал «слишком много».

— На…

— Ну, ну…

— На женщин.

— А еще что?

— На ту, наверху.

— Вы слышали, комиссар? Вы больше ничего не хотите у нее спросить? Я потому говорю, что она сейчас заревет, а это совсем не смешно. Можешь идти!