И выпил до дна, не садясь.

Лопатин кивнул и молча в два приема выпил свою долю, переполовинив хлебом с горчицей. Горчица была такая крепкая, что проняла сильней водки.

Вячеслав Викторович сел за стол, опустив голову.

–  Я сегодня днем задремал и видел маму, что она кормит нас с тобой пельменями, а это к счастью. К твоему - она тебя любила, - подняв от стола глаза и глядя в лицо Лопатину, сказал Вячеслав Викторович.
– Когда вернешься в Москву и увидишь, что есть возможность взять меня с собой в поездку на фронт, прежде чем окончательно договариваться, пришли мне телеграмму. Какую-нибудь условную, чтобы не поставить меня в неловкое положение, ну, скажем: "Как твои дела?" А я, если решусь ехать, отвечу: "Хочу увидеться". Договорились?

–  Нет, не договорились, - сказал Лопатин, который, услыхав это, вдруг почувствовал, что, наверно, все-таки прав не он, а редактор со своими суконными словами: "попросится - решим".
– Знай заранее: все, что будет в моих силах, там, в Москве, сделаю. Но без условных телеграмм. Захочешь ехать - так и напиши! А я напоминать тебе о таких вещах не буду. Не хочу.

–  Ну что ж, может, ты и прав.
– Вячеслав Викторович выговорил это с видимым трудом.

–  Да, в данном случае прав я, - сказал Лопатин.

–  Ты стал другим, чем помню тебя, - сказал Вячеслав Викторович.
– Не знаю, хуже или лучше, но другим.

Лопатин молчал. Глядел на него и не жалел о сказанном. Потому что нельзя такие вещи начинать не с того конца, с какого надо их начинать! Страна вправе решить за кого-то, что надо его сберечь, отставить от войны. Даже от такой, как эта. Но никто, никакой человек не вправе сам отставлять себя от войны...

И как ни тяжело дать почувствовать это Вячеславу, сидя через стол от него и глядя ему в глаза, а все-таки пришлось дать почувствовать. Иначе все, что будет дальше между ним и тобой, будет неправдой...

12

– Вася, вставай. За тобой машина пришла. Лопатин, плохо соображая спросонок, спустил ноги с постели и увидел в дверях одетого в пальто Вячеслава Викторовича.

–  А ты куда собрался?

–  Никуда. Просто мерзну сегодня.

Он распахнул пальто, под пальто был ватный халат.

–  Только что слушал сводку, сводка хорошая: под Котельниковом захватили сорок противотанковых орудий.

–  А который час?

–  Уже девять, - продолжая стоять в дверях, сказал Вячеслав Викторович.
– Пожалел тебя будить: спал как сурок.

В комнате и правда было зверски холодно, и Лопатин стал поспешно одеваться.

–  Чай я уже подогрел, опоздаешь не так намного, - сказал Вячеслав Викторович и вышел.

Лопатин одевался и злился на себя, что проспал. Вчера они с режиссером проработали тринадцать часов подряд - с восьми утра до девяти вечера - и к концу совсем обалдели. Хотели сделать побольше, чтобы сегодня, под Новый год, закончить пораньше. Но как бы ни обалдели вчера, опаздывать сегодня неловко. А до начала работы надо еще заехать на продпункт получить перед Новым годом хлеб и вообще что дадут. Потом уже времени не будет. Хорошо, что Губер прислал машину.

Кинув на шею полотенце, Лопатин вошел в соседнюю комнату. Там за столом сидел какой-то человек в пальто. Не успев разглядеть его, Лопатин кивнул и прошел в переднюю.

–  Даже вода за ночь замерзла, - сказал Вячеслав Викторович, стоявший за кухонным столом спиной к Лопатину.

Вода в умывальнике была ледяная. Когда Лопатин плеснул себе за шею, показалось, что кто-то сунул за ворот сосульку.

–  Что ты делаешь?
– спросил Лопатин, увидев, что Вячеслав Викторович переливает над кухонным столом что-то из большой бутылки в маленькую, пол-литровую.

–  Керосином делюсь с тем юношей, которого ты видел.
– Вячеслав Викторович кивнул в сторону комнаты.
– Будет мне на орехи от моей баронессы. Но ничего не попишешь, придется пережить!
– Он посмотрел на свет обе бутылки.
– Ладно, семь бед - один ответ.
– И долил маленькую доверху. Пришел попросить полведра угля. А где у меня уголь? Ребенок у него замерзает. Родил, дурак, наследника, нашел время! Жена не работает, кормит и при этом еще болеет, а сам, лопух, только и умеет сочинять стихи, которые нигде не берут. Устроил его редактором в издательство. Вместо того чтобы отредактировать да сдать, в час по чайной ложке переписывает чужую книгу. А жена с ребенком гибнут.

Он скатал обрывок газеты и заткнул бумажной пробкой отлитый керосин.

Когда они вернулись в комнату, "лопух" сидел на прежнем месте за столом.

–  Будем знакомы, - сказал Лопатин, с интересом глядя на этого переписывавшего чужие книжки человека.

–  Рубашкин.
– "Лопух" поднялся, чтобы пожать Лопатину руку и снова сел.

Лопатин принялся хлебать чай, искоса поглядывая на него. Перед ним стоял стакан, значит, Вячеслав напоил его чаем.

"Лопух" был худой беловолосый юноша с длинными, давно не стриженными, прилипшими к худым вискам волосами и в очках, таких толстых, что было сразу понятно, почему он не на фронте.