Глава пятая

ЯЙЦОМ И СЫРОМ

Я проснулся на рассвете. Боже, в который раз я просыпался за эти безумно долгие сутки, разорванные на несколько кусочков и очень плохо склеенные, словно оператор в монтажной был пьян, порезал края у пленки, залил все клеем и заляпал грязными пальцами. Фрагменты этого сюрреалистического фильма, который я начал смотреть, едва опоздал давеча на автобус, соотносились очень слабо, и теперь я проснулся с жутким ощущением непоправимости. Не было уже ни эйфории, ни амнезии, ни романтического ожидания борьбы и приключений - был только банальный, противный, липкий страх. И даже какое-то омерзение от собственных поступков. Сколько раз я говорил себе, что ничего нет на свете хуже спецслужб. Хотя, черт возьми, иногда очень приятно смотреть на них в кино, иногда очень увлекательно читать о них в книгах и искренне сочувствовать этим суперменам, иногда и в жизни невозможно без восторга смотреть на то, как они работают - блистательные профессионалы - в стране, которая скоро погибнет от засилия дилетантов во всех областях. А может быть, страна гибнет как раз от рук этих самых профессионалов? Вот именно. Потому что они - профессиональные убийцы, профессиональные перегрызатели глоток, профессиональные восходители на вершины власти. И все. Больше они ничего не умеют. И когда они захватят всю власть, полностью, страна погибнет, а вместе с нею погибнет мир. И я теперь буду этому способствовать. Я вдруг вспомнил, как меня хотели убить. Это было впервые в жизни, но во вчерашней круговерти я как бы не придал значения этому эпизоду: ну, еще одно приключение, не более. Теперь же я вдруг осознал: есть люди, и похоже, это настоящие мастера своего дела, которые всерьез намерены меня убить, возможно, таких людей даже много, и уже вчера все могло сложиться по-другому. Когда же следующий раз, когда? Я должен спросить об этом. Хотя, впрочем, это ведь частность, действительно мелочь. Главные вопросы другие: куда я попал, кто я, зачем это все? Вот в каком настроении довелось проснуться. Нежные чувства к Татьяне и восторженное уважение к "человеку из будущего" Горбовскому никак этого настроения не лечили, а к упомянутой вскользь идее моего двойника об охранке, состоящей целиком из поэтов и мечтателей, относиться всерьез было трудновато. В свое время, работая над романом, я, наверно, слишком много прочел всяких книг о ВЧК, Гестапо, Моссад, ГРУ, ФБР и прочих замечательных изобретениях человечества. В памяти осталось, застряло, налипло много омерзительных подробностей, и сейчас от воспоминаний этих даже замутило. Мы снова спали с Татьяной на сеновале, и я, бесцеремонно растолкав ее, спросил (это вместо "Как почивали, сударыня? С добрым утром!"): - Во что я влип, Верба?! Ядрена корень, я хочу знать, наконец, во что я вхлопался! Татьяна даже не обиделась. Приподнялась, поглядела на меня, потерла глаза и спросила заботливо: - Ты боишься? - Очень боюсь. - За себя? - Не только. И не только боюсь. Мне противно. Стыдно. Мерзко. Я не верю тебе и не верю Тополю. И мне стыдно, что я не верю. Но я знаю, что верить нельзя. Верить просто глупо. - Ты не хочешь с нами работать? - Да я жить не хочу, дурилка ты картонная! Вы меня что, спросили, хочу ли я с вами работать? - Спросили, - невозмутимо ответила она. - Когда, - ошалело поинтересовался я.
– Зачем ты врешь? - Остановись, Ясень. Спать хочется ужасно. Но ты меня все-таки послушай минутку. Все, что ты сейчас говоришь - это совершенно нормально. Я вчера разговаривала с нашим психологом Кедром, и он меня предупредил, о возможности такой реакции с твоей стороны именно на утро. У тебя утро неблагоприятный период суток, особенно первый час после пробуждения. Ну, и вообще. Через это все проходят. Немножко странно, что ты до сих пор не спросил, откуда взялся "ниссан" у дороги, и почему мы тебя уже вторые сутки так странно или, как ты любишь говорить, так шизоидно вербуем. Я бы на твоем месте давно уже спросила. Но ты не спрашиваешь. У тебя другой характер. У тебя на первом месте - оценка роли спецслужб в развитии человечества. А уже на втором - Михаил Разгонов и его роль в Русской революции. Это тоже нормально, это даже очень хорошо. Потому что ведь и Сергей был задвинут на глобализме. Но для меня странно, честное слово, странно. Ну, признайся, ты ведь еще не задал себе этого вопроса: почему они вербуют меня именно так? - Теперь уже задал. И не себе, а тебе. - Отвечаю. Потому что вся эта сюрная история суть специально подготовленная система психологических тестов. У нас не было другой возможности проверить тебя. Чего-то подобного я ожидал, конечно, но все равно был оглушен. - Значит, все-таки обман? Значит все, все, все было сплошной игрой в психологические тесты, все - от минета до омлета. - Нет, - обиженно надула губки Татьяна и тут же очень искренне улыбнулась.
– Ни минет, ни омлет (кстати, это была просто яичница, омлет я не люблю) в программу тестов не входят, клянусь тебе. - И я не люблю. - Я не поняла. Чего не любишь? - Омлет не люблю. Ну, а этот мужик на дороге? - Ну, мужик-то был наш, конечно. Это Кедр как раз и есть. Ты с ним еще познакомишься. - Буду страшно рад. А бандиты на "Чироки"? - Вот эти нет. Тут совсем другая история. Я еще сама не разобралась. Но там были действительно бандиты. И полная для всех неожиданность. Непонятно, как наши парни их прохлопали. Тополь уже поднял шухер по этому поводу. Так что со всеми вопросами, пожалуйста, к нему. Удивительно, как легко она переломила мое настроение. С известием об этих немыслимых тестах что-то еще раз щелкнуло у меня в мозгу, и начался опять новый фрагмент фильма. Монтажный стык оказался все таким же скверным, зато сам фильм теперь обещал быть долгим, непрерывным и от кадра к кадру все более понятным. - Одним словом, - подытожил я, - ты хочешь сказать, что подопытный кролик Разгонов всем своим поведением дал согласие на работу с вами? Правильно я понимаю твое заявление, что вы со мной таки советовались? - Именно. И мало того, что в глубине души ты с самого начала был готов работать с нами, ты еще оказался весьма подходящей кандидатурой. Хочешь верь, а хочешь нет, но Кедр уже провел предварительную обработку данных и сказал, что по комплексу требований, предъявляемых к сотруднику службы ИКС, ты проходишь процентов на девяносто, а по комплексу личных характеристик совпадение твоих данных с данными Малина достигает шестидесяти, если не шестидесяти пяти процентов. Случай уникальный, хотя для Кедра и не удивительный, он давно носится с идеей прямой корреляции внешнего и внутреннего облика человека. В общем ты не мог отказаться от работы с нами. И никогда не сможешь. Мы ляжем костьми, мы будем уговаривать тебя, будем угрожать, будем пытать или ноги целовать, будем покупать или шантажировать, убеждать или вкалывать психотропные препараты, но ты все равно останешься с нами. Ты понял меня, Ясень? - Да я тебя давно понял. И очень благодарен за откровенность, свойственную, кстати, спортсменам, бандитам и влюбленным (по какому разряду тебя зачислить, я еще не решил), но прошу учесть, что при любом раскладе у меня остается выбор: работать или умереть. - Это безусловно, - подтвердила Татьяна без тени улыбки.
– В "Декларации прав человека" такого пункта, кажется нет, но мы, работники службы ИКС, признаем неотъемлемым правом каждого человека право на смерть. - Вот и спасибо, - сказал я. Мы помолчали. Потом Татьяна словно встряхнулась: - Бред собачий! О чем мы говорим? Да еще в шесть утра! Меня вообще-то так учили, что на свадьбе о похоронах не принято. - А у нас тут свадьба?
– удивился я. - Еще какая! Только можно мы погуляем на ней чуть попозже, Мишка? Ну, правда, сил нет, как спать хочется. - А мне не хочется. - Ну, покури. - Не поможет. - Ну, выпей тогда, хотя Тополь и не велел больше. Выпей, правда, выпей. Только дай поспать. Договорились? - Договорились, - сказал я, слез с сеновала, закурил и вышел в огород, забыв о просьбе Тополя. Поднималось солнце. Огромный густо-розовый диск над седыми от росы лугами и серовато-синим в тумане дальним лесом. И необъятное чистейшее небо, меняющее цвет от красновато-палевого внизу до пронзительно-голубого в вышине. Дьявольски красиво! И от взгляда на все это невыносимо захотелось жить. А вот пить коньяк уже наоборот совсем не хотелось. Зачем? Выпить, чтобы уснуть? Глупость какая-то. Я метнул за забор наполовину недокуренную сигарету и подумал, что хорошо бы еще и курить бросить. Был же я когда-то спортсменом. Это воспоминание подтолкнуло меня к утренней зарядке. И автоматически начав с упражнений для плечевого пояса, я стал тщательно восстанавливать в памяти свою стандартную разминку перед тренировкой. Это оказалось нелегко, и не успел я проделать весь комплекс до конца, когда в поле, буквально метрах в пятидесяти от моей ограды, появился человек в костюме диверсанта и с коротеньким автоматом в руках. Шел он не то чтобы крадучись, а просто с профессиональной осторожностью, глазами и стволом оружия по сторонам не водил, в общем, похоже, не ожидал никого здесь встретить в столь ранний час. А впрочем, какой же он ранний, для деревни-то! Если, конечно, не знать, что деревня наша по сути давно превратилась в дачный поселок... Все это я обдумывал, уже лежа в густой траве и уперев в землю напружиненные согнутые руки. Я готов был поклясться, что человек меня не видел. Среди старых яблонь с поникшими корявыми ветвями фигура моя, конечно, не выделялась, но человек приближался, а мне еще предстояло преодолеть метров пятнадцать до стенки крытого двора и незаметно проскочить внутрь через полуотворенную дверь. Впрочем, незаметно - это уже не самое главное. Почему, собственно, я должен был прятаться. Ну, увидит он, что в дом вошел человек. Может быть, даже лучше: затаится, не пойдет сюда напролом. А в том, что ищет он именно нас, я был уверен. Не стала же в конце концов деревня Заячьи Уши центром мироздания! Хотя дело к этому явно шло. На карачках, спрямляя путь, сквозь репьи и крапиву я промчался до входа в дом и, совсем чуть-чуть отодвинув дверь, проскользнул в убежище. Здесь я позволил себе расслабиться, разогнулся и глянул через щель наружу. Диверсант уверенно шагал прямо в сторону моего сада. Три секунды понадобилось мне, чтобы взлететь на сеновал. - Верба! Подъем! Чужой возле дома. Еще не открыв глаз, она отбросила в сторону правую руку и, лишь схватив автомат, приподняла голову и быстро огляделась. - Где? - Там, - я махнул рукой ей за спину, и Верба, мгновенно оценив ситуацию, прильнула к маленькому чердачному окошку и просунула ствол автомата в довольно широкое отверстие между осколками пыльных стекол. И как раз вовремя. Диверсант стоял под яблоней и прислушивался. Его автомат был угрожающе приподнят. - Ни шагу!
– резко выкрикнула Татьяна.
– Бросить оружие! На какое-то мгновение он напрягся, готовясь к прыжку, потом очевидно поймал взглядом смертоносный раструб и мушку, торчащие из-под крыши в слишком уж явной близости, выпустил оружие и поднял руки. - Я - шестьсот семьдесят второй. У меня послание первому. Двадцать семь пятнадцать. - Первому?
– удивилась Верба.
– Я - второй. Сорок шесть двадцать один. После этого идиотического обмена цифрами они перешли на более или менее нормальный язык, и Верба тоже автомат опустила. - У меня шифровка для Ясеня. - Я не поняла. Почему не по радио? - Такая шифровка, - лаконично ответил семьдесят второй. - Заходи в дом, - распорядилась Верба, и когда в полумраке сарая, он появился перед нами, поинтересовалась: - Звать-то тебя как? - Зовите Вохой. - Ну, вот что, Воха, ты проходи пока в сени, а я сейчас. Татьяна торопливо натянула трусы, джинсы и не снимая моей рубашки, в которой спала, спустилась вниз. Я спустился следом и услышал, как она тихо сказала ни к кому не обращаясь: - Хреново это. Я не стал переспрашивать, что именно хреново, просто пошел за ней. Все трое мы вошли в комнату. Тополь не спал. Он сидел за столом и что-то бормотал в передатчик. Затем нажал кнопочку, отключился и внимательно посмотрел на нас. - Шифровка для Ясеня, - пояснила Татьяна, кивнув на Воху. - Что ж, принимай, Ясень, - невозмутимо отреагировал Горбовский. Я как мог, постарался скрыть свою растерянность, повернулся к Вохе и сказал: - Давайте. Воха под номером шестьсот семьдесят два извлек из кармана сложенную вчетверо бумажку и протянул мне. Я развернул. Там были цифры. Много цифр. Аккуратными распечатанными на компьютере столбиками. Очень интересное послание. - Спасибо, - сказал я вежливо. - Не за что, - так же вежливо ответил Воха.
– Вопросы есть? - Вопросов нет, - сказал я и передал шифровку Тополю. Тополь посмотрел на меня немного странным взглядом, потом скосился на шифровку и помрачнел. - Через кого шифровка?
– спросил Тополь. - Через Клена, - ответил Воха. - Ясно, - протянул Тополь.
– К нам тоже вопросов никаких? - Водички можно глотнуть? - Можно. Спрайту хочешь? - Лучше простой воды. - Правильно. Долго пешком шел? - Изрядно. Степанов, скотина, не мог поближе подлететь! - Степанов?
– улыбнулся Тополь.
– Степанов никогда близко не подлетает. И это верно. Шагай, Воха, и не стреляй ни в кого. Ладно? Не надо уже ни в кого стрелять. - Ладно, - согласился Воха как бы неохотно и, допив свою воду, удалился. Дверь давно закрылась за ним, а Тополь все молчал, тупо глядя в шифровку. Похоже было, что он тоже ни черта в этих цифрах не понимает. И Верба была какая-то гашеная. В общем, я ни на шутку встревожился и почти собрался завопить дурным голосом, чтобы покончить с этой тишиной, когда Тополь первым нарушил молчание: - Верба, ты уже объяснила ему или он сам догадался? - Что именно?
– встряхнулась Татьяна. - То, о чем мы с тобой вчера говорили. - Н-ну, - Татьяна замялась, - наверно, он сам понимает... - Наверно? Теперь уже "наверно" не годится. Теперь уже точно надо. Слышь, Ясень. Мы с Татьяной будем сейчас говорить об очень серьезных вещах. О самых серьезных. А ты будешь слушать и постараешься понять. Все, что не поймешь, мы тебе потом объясним. У нас теперь нет от тебя никаких тайн. Более того, по возможности, ты должен знать все, что знаем мы. Обязан знать. И прежде, чем ты все это узнаешь, я хочу, чтобы ты понял, Ясень: ты больше никогда не будешь Михаилом Разгоновым. Потому что Михаила Разгонова послезавтра похоронят. Буквально. И у тебя больше не будет прежних друзей, родственников, знакомых. А если случайно, где-то они встретят тебя, ты не имеешь права их узнавать. Потому что тебя уже нет, Разгонов. Тебя убил Золтан. Три дня назад. Выстрелом в упор. Официальная версия для твоих родственников будет, конечно, другая, но тебе не нужно ее знать. Ты никогда не был знаком с Михаилом Разгоновым. Ты только читал его книгу. И что-то слышал о нем. Впрочем, в очень узком кругу посвященных, можно будет признать, что Разгонов был твой двойник. Ты знал об этом. А вот перечень лиц, знающих всю правду, будет совсем невелик, каждого из них ты будешь знать в лицо, ты будешь знать, кто они, где они, что делают, ты будешь поддерживать с ними постоянную и неразрывную связь. Вот, примерно, так. А теперь посиди и послушай. - Можно вопрос? - Нет. Не надо сейчас никаких вопросов. Лучше посиди, послушай и подумай немного. - Хорошо, - согласился я. Мысли путались. До чего еще я не смог догадаться? Чего еще не учел? О чем не подумал? Ведь это же все элементарные вещи, которые надо схватывать на лету: о фотографии двойника на удостоверении, о психологических тестах, о покушении на мою жизнь, о невозможности быть одновременно Ясенем и Разгоновым... Это же все как дважды два, а я соображаю туго, словно тяжело раненый с похмелья и спросонья одновременно. Впрочем, примерно так оно и есть на самом деле. Господи! Да какой из меня разведчик! Или кем они там меня прочат? А вот сейчас и узнаем поточнее. Ну, что же ты молчишь, Тополь, я жду разговора о самых серьезных вещах! Я посмотрел на Тополя и встретился с его внимательным взглядом. Не менее внимательные, только еще более заботливые глаза были у Татьяны. - Мы тебя ждем, - пояснил Тополь, откровенно читая мои мысли.
– Переварил? - Ага. Я уже спокоен как танк. - Ну, вот и славненько. Погляди, Верба. Это трогательное послание Дедушки закодировано личным шифром Ясеня. Ты его знаешь? Татьяна на секунду замешкалась, словно впадая в легкую панику, но тут же ответила: - Конечно. - Тогда читай. Кроме тебя, никто не знает. Татьяна взяла три листа бумаги, ручку и минут десять была полностью потеряна для общества. Сосредоточенно чертила таблички, расписывала по клеточкам цифры и буквы, считала что-то на уголке, снова писала, потом, сложив два листа, смотрела напросвет, непрерывно шевелила губами и даже иногда высовывала кончик языка от напряжения и сосредоточенности, как это делают дети. Я так увлекся, наблюдая за ней, что даже перестал думать о своих проблемах. И не услышал стука в дверь. А Тополь услышал, вскочил, как ошпаренный, и вылетел в сени. Оказалось, приходил сосед дядя Федя по поводу баллона с газом. Тополь старика вежливо выпроводил, объяснив, что меня нет, а сам он с женой приехал пожить на пару дней и ни в чем здесь не разбирается. Наконец, Татьяна закончила расшифровку и спросила: - По-русски читать? - Да хоть по-китайски, лишь бы понятно было. Очевидно, пощадив меня, она еще раз прокрутила в голове содержание письма, переводя текст на родной язык, и умирающим голосом сообщила: "Дедушка - Вербе. 20 августа. Ясень для всех жив. Покушения могут повторяться. Золтана брать живым. Схема прежняя. Планы заморозить. Враги могут оказаться сильнее. Имитировать свертывание деятельности. Ближайший вызов Центра будет означать общий сбор. Счастье для всех." Мне ужасно хотелось спросить, как это все расшифровывается дальше, потому что непонятного осталось больше половины. Для меня. А Тополь за каждой фразой видел вполне конкретный смысл и зацепился почему-то лишь за одну, для меня - так самую простенькую. - Черт бы его побрал с этими его многозначными формулировками, - прошипел Тополь.
– "Враги могут оказаться сильнее"! Сильнее кого, чего? Сильнее нас? Сильнее, чем мы ожидали? Сильнее, чем они были раньше? Или сильнее всех на свете? Что он хотел сказать, мать его?! В оригинале-то это как? - А в оригинале еще двусмысленней получается, - сказала Верба.
– Enemies may be stronger. Чувствуешь элемент сомнения? - Чувствую, - угрюмо согласился Тополь. - Ну, а это "счастье для всех" как тебе нравится?
– Татьяна выделила свое. - Думаешь, Дедушка помирать собрался? - Не-ет! Я думаю он нас хоронить собирается. Планы заморозить, общий сбор, имитировать какое-то фуфло... Тушит нас потихонечку. - Брось, - возразил Тополь.
– Не похоже. Так не тушат. Спустили бы просто на нас свору натасканных золтанов, и все - вместо российского ИКСа штабель тушенки. - Значит, предупреждает. - Правильно. Об этом и шифровка: враги могут оказаться сильнее. Все остальное - лирика. Вот только какие враги? - Ну, если я правильно понимаю, - сказал Татьяна, - Дедушка сам не знает, какие. - Думаю, что ты правильно понимаешь, потому что, если Дедушка врагов знает, можно считать, что их уже нет. А Дедушка просто чувствует, что кто-то ему в затылок дышит. Чутье-то у него отменное. - И когда же, ты полагаешь, он почувствовал это дыхание? Вчера? - Очевидно. Или позавчера. Ведь восемнадцатого у него было совсем другое настроение. Клянусь. - Да, я помню. Что же могло случиться? - Все что угодно. Глупее всего сейчас гадать на кофейной гуще, - сказал Тополь.
– Эту информацию Дедушка счел избыточной. Можно с ним не соглашаться, но для экстренной встречи я не вижу достойного повода, а общий сбор по вызову Центра не может откладываться надолго. - Согласна. А ты не побоишься ехать на этот общий сбор? - Да ты с ума сошла, Верба! Ты опять про похороны? - А я всегда про похороны. Вспомни, разве Ясень доверял Дедушке полностью? - Когда-то доверял, - подумав, ответил Тополь. - Вот именно - когда-то! Когда был еще мальчишкой. А вообще полностью нельзя доверять никому и никогда. Тополь сделался совсем мрачным и закурил. - Так ты, девочка моя дорогая, предлагаешь общий сбор РИСКа провести до общего сбора ИКСа? Я тебя правильно понял? - Именно, - кивнула Татьяна.
– Именно это я и предлагаю. Дай сигарету, понятливый ты мой. И пора дергать отсюда. А я сидел рядом совсем непонятливый, но очень, очень старался понять. Во мне даже что-то перегревалось от напряжения. Но вопросы задавать было не велено, и я тоже закурил. Сразу стало ужасно муторно. Ну, конечно: вторая сигарета натощак - это просто издевательство над собственным организмом. Я выбросил длиннющий бычок и не сдержался: - Что вы курите до завтрака, уроды! Контрразведчики хреновы! А ну-ка быстро: зарядка, душ, овсянка с соком и горячий кофе с булочками, беконом, яйцом и сыром! Татьяна посмотрела на меня несколько ошалело, а Тополь мрачно повторил: - ...яйцом и сыром. Прозвучало это ужасно торжественно, как клятва. Например: огнем и мечом, или, скажем: словом и делом. И мы с Татьяной невольно рассмеялись. Тополь улыбнулся и прогрохотал уже совсем торжественно: - Яйцом и сыром!!! И мы все трое стали хохотать, как сумасшедшие.

Глава шестая

КРАТКИЙ КУРС

Неаполитанский паренек Фернандо Базотти родился в семье потомственного мафиози. Младший из четырех братьев, был он любимым сыном старого Джузеппе Базотти, который, конечно, не мечтал тягаться с могущественными сицилийскими кланами, но у себя в Неаполе был не последним человеком. Коррупция в тогдашней Италии начала двадцатого века еще не достигла своих всепоглощающих масштабов, но мэр города все ж таки дружил с Джузеппе и в нужный момент прикрывал его перед карабинерами и судом. Фернандо был ростом невелик, но крепок и физически очень развит, а к тому же необычайно способный, сообразительный и хитрый, в общем к восемнадцати годам отец стал поручать ему дела, более ответственные, чем остальным трем братьям, а в двадцать Фернандо придумал и осуществил собственную блестящую операцию по вытряхиванию денег из нечистого на руку хозяина галантерейного магазина. Фернандо рос на глазах, и когда через пару лет старик Джузеппе попал в тюрьму, где и был повешен кем-то из конкурентов, старшим в семье безоговорочно был признан младший брат. Братья хотели мстить за отца, уже собиралась приличная хорошо вышколенная неаполитанская банда для броска на юг, на вожделенную Сицилию, но Фернандо сказал строго: - Лучшие времена прошли. Оставаться здесь - это тупик. Здесь мы все перережем друг друга или нас передушат цепные псы Дуче. Ни черта мы здесь не заработаем. Надо ехать в Америку. Начинались тридцатые годы. В Америке царствовал Аль Капоне. - Но в Америку нельзя ехать без денег, - возразил Сержо, самый старший. - Верно, - согласился Фернандо.
– поэтому сначала мы возьмем их здесь. И они сумели с большими деньгами удрать вчетвером в Америку. А потом с еще большими деньгами - вернуться домой. И отомстить за отца. И стать первыми на Сицилии. И с совсем уже огромными деньгами, полученными благодаря войне и послевоенной разрухе - снова рвануть в Америку. А там выгодно и хитро вложить их и приумножить. И как-то незаметно подкрались уже пятидесятые годы, даже вторая их половина. И Фернандо вдруг сказал: ша. Почему он так сказал? Да потому что был не дурак. Потому что появилась редкая возможность отмыть несколько сотен миллиардов долларов и выйти из игры. А игра уже надоела. Надоела так, что от нее мутило. Мутило от крови, от трупов, заделанных в бетон, от детских пальчиков, высылаемых по почте, от изнасилованных девочек, от полуживых наркоманов с черными кругами вместо глаз, от подвешенных за единственную ногу инвалидов, от распухших утопленников и разбрызганных по стенам мозгов... Ша, сказал Фернандо и вышел из игры. Вышел так, как, наверное, еще никто и никогда до него не выходил. Его просто не стало. Совсем не стало. Вместе с братьями и вместе с деньгами. Через два года в Майами появился Фонд Базотти. Внаглую. Под той же фамилией. Учредителем его был только один из братьев Базотти - Фернандо. Об остальных трех больше никто и никогда не слыхал. А была и еще одна причина, побудившая великого Фернандо выйти из игры. В апреле пятьдесят седьмого у него убили единственного сына двадцатитрехлетнего Марио. А примерно за какой-нибудь месяц до смерти у отца с сыном состоялся такой разговор: - Отец, а ты никогда не думал бросить это все и начать новую жизнь? - Чтобы замаливать грехи перед Всевышним? - Можно это и так назвать, но ты же знаешь, отец, я никогда не хотел стать священнослужителем, и тебе вовсе не советую уходить в монастырь. Просто мне кажется, что твои деньги могли бы послужить доброй цели. - А ты знаешь добрую цель в этом мире? - Мне кажется, что да, отец. - И это не служение Богу? - Нет, отец. То есть, конечно, это служение Богу. Но не только. Это еще и служение людям. Людей можно спасти, так мне кажется. Надо только оградить их от зла. Надо остановить бандитизм и произвол властей во всем мире. Для этого нужно совсем немного. Собственно, всего две вещи: деньги и сила. У тебя, отец, есть и то и другое. Просто нужно это делать одновременно во всем мире. Нужно навести порядок. - Постой, постой, Марио. Мне кажется порядок в этом мире один раз уже наводили. Капитально так, с размахом. И ты же помнишь, я лично знал Дуче... Лучше бы я не знал его... Ты что же, хочешь, чтобы все мои деньги были потрачены на новый фашистский режим, только теперь уже во всем мире сразу?! - Если хочешь, отец, можешь назвать это так, но пойми, международный фашизм - это уже не фашизм, международное гестапо - это уже не гестапо, сегодня самое главное - объединиться. Хватит грызть друг другу глотки по национальному и религиозному признаку. Давайте наведем порядок и будем жить в мире и благоденствии. Это очень просто, отец. Надо только, наводя порядок, никогда не убивать людей. Надо это взять за правило. Для этого понадобятся деньги, очень большие деньги, отец, гораздо большие, чем для того, чтобы людей убивать, но у тебя они есть. Ты должен успеть потратить их с умом. Бог-то простит тебе всю кровь, тобою пролитую, а вот люди... Подумай о людях, отец. Фернандо призадумался. У него было достаточно информации и связей, достаточно денег и сил, исполнительных слуг и новейшего оружия, чтобы в одночасье уничтожить все крупнейшие мафиозные кланы Италии и даже Америки. Заманчивая цель. Но что дальше? Можно поменять на руководящих должностях всех коррумпированных чиновников. Где? В Италии? Безусловно. В Америке? Да. Во всей Европе? Пожалуй, и это возможно. Но как быть с Россией, с этим чертовым Советским Союзом, и его безумным социалистическим лагерем, как справиться с этим МГБ и ГРУ? А Япония, Китай, весь Дальний Восток? А Иран и Ливия, весь Ближний Восток, будь он проклят! Сколько денег потребуется на наведение порядка там? И помогут ли там деньги? Если одни орут "Вперед, к победе коммунизма!", другие объявляют джихад, а третьи сидят и медитируют? - Ты бредишь, Марио, - сказал, наконец, Фернандо, - международный фашизм, не признающий наций и религий, фашизм, запрещающий убивать людей, всемирное благоденствие, купленное на деньги кровавого мафиози! Ты бредишь, Марио. Так и закончился тот исторический разговор. А потом Марио убили. Это известно: слова погибших приобретают особый смысл. Тем более слова любимых нами и ушедших безвременно. Фернандо понял, что сын его был в чем-то прав: единственное, на что в этой жизни стоит тратить деньги (большие деньги, по большому счету), так это на спасение самой жизни, на спасение человечества, а путь к этому спасению один - борьба с такими, как он - Фернандо Базотти. Базотти против Базотти. Стопроцентная шизофрения. Кто-то помимо него должен был возглавить или хотя бы организовать эту борьбу. И такой человек нашелся. Дьордь Балаш, чудом сбежавший в Штаты в пятьдесят шестом из отутюженного советскими танками Будапешта. Юрист, публицист, поэт, правозащитник, сподвижник Имре Надя - Балаш был страшно знаменит у себя в стране, а после кровавого ноября - и во всем мире. В Америке, предоставившей ему политическое убежище, Балаш, уже тогда выдвинутый на соискание Нобелевской премии мира, неблагодарно заявил в одном из интервью: "Америка Эйзенхауэра и Маккарти ничем не лучше России Хрущева и Семичастного, потому что коммунизм - явление временное и годы его сочтены, а вот спецслужбы, по мнению многих, вечны, и в них главное зло. Спецслужбы - это узаконенный бандитизм, - вещал Балаш, - и потому нет принципиальной разницы между ЦРУ и МГБ, между ФБР и ГРУ. Да что там - я вообще не чувствую особых различий между сотрудниками "Интелидженс Сервис" и, скажем, опричниками или янычарами". Случайно прочтя это интервью, Фернандо и пригласил Балаша к себе. Они нашли общий язык довольно быстро. Наконец, Базотти спросил: - Ты знаешь, как бороться со спецслужбами? - Знаю. Для этого нужно создать еще одну спецслужбу. Но совершенно новую. Единственную в своем роде. Абсолютно секретную. С жесткой структурой и единым центром. С огромным опережением в технике и информационном обеспечении. С полномочиями выше любого президента, выше всех международных советов, организаций, сообществ, включая ООН. Примерно так. - Спецслужба с полномочиями Господа Бога, - улыбнулся Базотти. И грустно добавил, пробормотав себе под нос: - Международное гестапо... А эта спецслужба сможет заодно покончить с мафией и коррупцией? - Разумеется!
– обрадовался Балаш хорошему вопросу.
– Борьба с коррупцией, с организованной преступностью и контроль за спецслужбами - это же просто неразрывно связанные задачи. Все это мы будем осуществлять одновременно... Только, простите, ведь для организации такой спецслужбы потребуются огромные деньги. - Деньги у меня есть, - сказал Базотти уверенно. - Вы, наверно, не понимаете о каких деньгах идет речь, - усомнился Балаш. - Хорошо, уточните порядок величины. - Это будут ежегодные расходы, сопоставимые с госбюджетом крупной европейской державы. Единовременные расходы окажутся еще больше.
– Балаш задумался, боясь ошибиться.
– Раза в четыре. - Это для меня вполне доступно, - спокойно произнес Базотти.
– Правда из политических соображений имеет смысл подключить к нашей программе федеральные средства некоторых передовых стран, таких как США, Великобритания, Франция. Но вообще, друг мой, вам надлежит беспокоиться не о деньгах, а о самой идее. Мафиози не обманывал правозащитника. В его распоряжении действительно были уже триллионы долларов, анонимно вложенные в крупнейшие торговые, промышленные, финансовые, страховые компании всего мира. Многие очень знаменитые фирмы, процветающие, дающие шумную рекламу в десятках стран, реально принадлежали Базотти целиком. Зачастую об этом знали даже не все фиктивные совладельцы предприятий. Да им и не надо было. Базотти их не обижал при распределении прибыли. Он вообще старался никого не обижать. Пока не обижали его. Балаш загорелся. Через несколько дней был готов черновой, но весьма подробный проект создания Международной спецслужбы. Проект был, разумеется сверхсекретным, для официальных лиц написали второй вариант, а на поверхность выплыл и вовсе усеченный, подготовленный для прессы документ об учреждении Фонда Базотти - Международного фонда по контролю за спецслужбами и борьбе с организованной преступностью и коррупцией. Вот такое длинное название. Коротко его называли обычно Фонд Би-Би-Эс. По именам трех главных учредителей - Базотти, Балаша, и Спрингера. Тимоти Спрингер, один из лучших физиков-экспериментщиков того времени, англичанин по происхождению, ставший доктором в двадцать четыре года, а в двадцать восемь - участником Манхаттанского проекта, теперь должен был возглавить суперсекретную лабораторию Фонда Базотти, призванную обеспечить постоянное и подавляющее техническое превосходство новой международной спецслужбы надо всеми спецслужбами мира. Был у Фонда и четвертый учредитель, не вошедший отдельной буквой в аббревиатуру названия - госдепартамент США. Такой учредитель был удобен Базотти и для комфортного размещения штаб-квартиры Интернэшнл Контрол Сервис в Майами, и для строительства секретной лаборатории в Колорадо, и для базирования спецподразделений и технических объектов службы ИКС на всей огромной территории планеты, в значительной части своей контролируемой Соединенными Штатами. Где-то при посредничестве американской администрации, где-то пользуясь иными каналами и связями, Базотти заручился поддержкой президентов и правительств большинства стран мира, гарантировавших ему беспрекословное подчинение своих национальных спецслужб сотрудникам службы ИКС. Точно так же Базотти сумел поставить себя над Интерполом и несколькими другими аналогичными международными организациями. Он согласился отчитываться лишь перед специальной комиссией ООН (не просто специальной, а специально созданной для этого), да еще из чувства уважения и благодарности - лично перед президентом США. Легко догадаться, что в пятьдесят девятом году всевластие Базотти не могло быть абсолютным. Оставался совершенно неподконтрольный и чудовищно сильный Советский Союз, а вместе с ним так называемый социалистический лагерь, где особенно неприятной для глаза огромной кляксой выделялся Китай. Ну, и конечно, не все в порядке было на Ближнем Востоке. Причем в равной мере непокорными оказались и неистовые в своем религиозном фанатизме мусульмане, размахивающие зелеными знаменами, и рафинированные блестяще образованные профессионалы из израильской разведки Моссад. И тем не менее Базотти верил, несмотря на свой уже не юный возраст, что еще успеет подчинить себе всех, что еще будут под его официальным и неофициальным контролем и хитрые евреи, и самые дикие арабы, и загадочные китайцы, и подавляющие своей миллионной численностью агенты МГБ,и матерые волки ГРУ (этих он особенно уважал), защищающие интересы все той же давно сошедшей с ума державы. Базотти верил в успех своего великого начинания и веру эту подкреплял делами. Все новые и новые страны охватывал он своим контролем, а там, где контроль был в принципе невозможен (в СССР, например) агенты Базотти просто наводили мосты, готовили почву для будущего, устанавливали горизонтальные связи, в частности для перекрестного контроля тех государств, где их позиции были не слишком сильны. Конечно, с Политбюро ЦК КПСС Базотти разговаривать было не о чем, но с советскими резидентами и даже с их начальством диалог получался зачастую весьма продуктивным. Ведь на каком-то уровне профессионализма именно профессиональная общность оказывается превыше всего: исчезают не только языковые и культурные барьеры - стираются национальные, религиозные, классовые, идеологические противоречия. "Грушнику" гораздо легче понять "цээрушника", чем американскому журналисту американского же полицейского, или итальянскому священнику итальянского же бандита с католическим крестиком на груди. В общем о чем-то они там договорились - служба ИКС и советские бойцы невидимого фронта - еще в шестидесятых, при Хрущеве, но главные события были, конечно, впереди. Чем, собственно, занималась служба ИКС (или для непосвященных фонд Би-Би-Эс)? Да, ничем. Самосозиданием, расширением своей агентурной сети, укреплением собственной власти, научными разработками, статистическими и социологическими исследованиями. Занимался ли Фонд собственно контролем, собственно борьбой со злоупотреблениями властью, с неогестаповским беспределом спецслужб, с коррупцией, с массовым бандитизмом? Нет. Во всяком случае, в первые десять лет было явно не до этого. Балаш периодически начинал чувствовать себя попавшим в ловушку. "Боже! восклицал он патетически.
– Известный правозащитник и гуманист опутывает мир какой-то фашистско-бандитской сетью! До чего я докатился!" Базотти успокаивал его, объясняя, что приступать к серьезной работе, можно лишь тогда, когда ты уверен в своих силах. "Нас еще слишком мало, - убеждал он Балаша, - мы еще слишком молоды как организация. Знаешь, почему наши "подконтрольные", а на самом деле наши конкуренты и даже злейшие враги, не трогают нас? Да потому, что не принимают всерьез. Мы им не мешаем. Любая организация предпочитает, чтобы ее контролировали, не вмешиваясь в ее дела. А мы так и поступаем. И такой контроль все любят и уважают. Им выгодно иметь такой контроль, и только такой контроль. Пусть думают, что мы всегда будем вести себя именно по-сегодняшнему. И тогда они помогут нам набрать силу, полную силу. Тут-то мы и остановим всех одновременно, весь чудовищный процесс разрушения нашей планеты прекратим одним точным ударом, с легким едва заметным поворотом корпуса в сторону противника и упором на толчковую ногу! Ты понимаешь, Дьоро, что я хочу сказать?" Так, на итальянский манер произносил он имя Балаша, когда начинал нервничать. Балаш понимал, но не очень-то верил в эту грядущую победу. А вести свою игру он бы, может, и рад был, но чувствовал, что не по силам ему тягаться с Базотти. Теперь-то он уже хорошо знал с кем вместе учредил величайший в истории благотворительный фонд. Базотти был циничен, он особо и не скрывал свое бандитское прошлое. Если портрет откровенного фашиста Франко чеканят на монетах вполне демократической теперь Испании, которой он благополучно управляет по-прежнему, почему бы откровенному мафиози Фернандо Базотти не возглавить международный гуманистический фонд? Бывшие подельники и конкуренты, увидев до боли знакомую фамилию на первых полосах крупнейших газет, должны были проникнуться священным трепетом или животным страхом перед могуществом Хозяина. Интерполовцы и прочая полицейская шелупонь, естественно, уже смекнули, что им до Базотти теперь не дотянуться. Спецслужбы всех стран по определению должны уважать учредителя Фонда Би-Би-Эс. А остальные... Остальные ничего не знают о прошлом Базотти. Узнают по слухам, по скандальным публикациям, а это лишь добавляет дутой славы в массах и грозного авторитета у посвященных. Шли годы, сменялись президенты и правительства, где мирным, а где и не очень мирным путем, начинались и заканчивались войны, перекраивалась помаленьку политическая карта мира, мигрировали народы, делались эпохальные открытия, неуклонно возрастал жизненный уровень, осваивался космос - людьми и глобальными ракетами - медленно но верно гибла природа, американцы испытывали новейшее химическое оружие на вьетнамцах, а русские как всегда издевались над своими: плодили уродов в районе Семипалатинского ядерного полигона, жгли в адском пламени неудачных запусков обслуживающий персонал Байконура, пытали инакомыслящих в Казанской спецпсихушке и принудительно кормили всемирно известного академика в Горьком. Весь мир куда-то стремительно катился, сходя с ума, изламываясь, взрываясь, трескаясь по всем швам, меняясь с непривычной ошеломляющей быстротой. И только Фернандо Базотти со своей службой ИКС, со своим пресловутым Фондом, оставался все тем же - холоден, спокоен и неколебим, как скала, он взирал на кошмар и хаос цивилизации с отрешенностью буддийского монаха. А щупальца его меж тем вытягивались, ветвились и проникали все глубже, глубже, глубже... Балаш устал от этого процесса. Собственно, он давно отошел от активных дел и был не очень в курсе последних акций службы ИКС. Сам иногда, пользуясь положением, помогал братьям-диссидентам в коммунистических странах и прочим порядочным людям, а в большую политику лезть остерегался. Несколько раз он подкатывал к Базотти с просьбой предотвратить ту или иную войну, тот или иной приход к власти жестокой хунты, но Базотти только отмахивался: "Я же объяснял: нельзя историю по-топорному исправлять. Войну не остановишь, только отодвинешь чуть-чуть, а службу нашу погубим". Дьордь Балаш умер в конце восьмидесятого. От сердечного приступа. Тяжелый выдался год: Афганистан, Польша... А в восемьдесят втором, по слухам, Базотти встречался с Андроповым. Ни подтвердить, ни опровергнуть эту информацию до сих пор не удалось. Фернандо - человек скрытный, и есть вещи, которых он не рассказывает никому. Но важнее другое. В том же восемьдесят втором Базотти познакомился с Малиным, от которого и получил прозвище "Дедушка". Но только это уже совсем другая история.

Вот такой краткий курс истории партии, то бишь спецслужбы Базотти, изложил мне Тополь солнечным утром двадцать первого августа в дороге, по ходу тренировки на спецбазе, во время обеда и после, в перерывах между инструктажом и многократными проверками моих физических возможностей. Уровень мастера по самбо, бросившего активные занятия семь лет назад , оказался, конечно, слабоват, рядом с его блестящим владением кон-фу и двухлетним опытом службы в отдельном батальоне спецназа. Даже разница в годах не выручала. И все-таки Тополь меня похвалил. - Думаю, - сказал он, - месяца три плотных занятий с тренером, и тебя можно будет отправлять на серьезную операцию. Остальное придет с опытом. Беда заключалась в том, что на операцию, и притом весьма серьезную, меня отправляли не через три месяца, а прямо нынче же вечером. Они не могли отменить эту операцию и не могли взять никого вместо меня. Это была какая-то очередная подставка. Может быть, очередной психологический тест. Но мне уже было все равно. Для всех родных и друзей я умер. Оставалось умереть для Вербы и Тополя. Что ж, я был готов, хотя и не хотелось. Ближе к вечеру приехал гример и долго делал что-то с моим лицом и прической. С прической было особенно интересно, потому что под занавес мне хорошенько попрыскали голову из спрэя. Я думал, это лак для волос, а оказалось - зеленая нитрокраска. - Так страшнее, - загадочно пояснил Тополь на мой недоуменный вопрос. Потом появился психолог, Кедр - тот самый мужичина из "Жигулей" с большой дороги. Было довольно трудно привыкать к его новой роли. Но я все-таки смирился с тем, что этот боксер-тяжеловес дает мне советы, внимательно выслушал все рекомендации, и даже вполне сносно научился воспроизводить характерные жесты и типичную мимику Сергея Малина. Потом мне подробно объяснили, как управляться с тяжеленным четырехствольным "браунингом", заряженным какой-то усыпляющей химией, и на этом экспресс-подготовка закончилась. Пора было выдвигаться в район проведения операции. Уже стемнело, и начал накрапывать дождь.

Глава седьмая

ОПЕРАЦИЯ "ЗОЛТАН"

В мокрых после дождя кустах было не то чтобы холодно, а как-то очень неуютно, и когда Кирилл из бригады наружного наблюдения, наконец, позволил нам с Тополем перейти в машину, я облегченно вздохнул. - Мы только что получили подтверждение, - сказал Кирилл.
– Он уже двадцать минут торчит на восемьдесят девятом километре. Похоже, ждет кого-то. - А может быть, с машиной что, - предположил я. - У Золтана?
– хмыкнул Кирилл.
– Вряд ли. Он же не на "Москвиче" ездит. - На самом деле может быть все что угодно, - раздумчиво проговорил Тополь. - Допустим, он сидит там сейчас и решает, ехать ему сюда или не ехать. - А если не приедет?
– поинтересовался я. - Не приедет, значит перенесем встречу в другое место. Куда он от нас денется? Но вообще-то у этого парня удивительное чутье на ловушки. Потому и жив до сих пор. Мы уже сидели в "ниссане", где на заднем сидении, уютно свернувшись, дремала Татьяна. - Что, поймали?
– спросила она, едва приоткрыв глаза. - Угу, - сказал Тополь.
– Восемь комаров и одну чудовищного вида жабу, бородавчатую, как смертный грех. - А-а-а, - сонно протянула Татьяна. - Показать?
– спросил Тополь. - Кого? - Ну, жабу, конечно, комаров-то я уже по щекам размазал. - Не надо, - сказала Татьяна.
– Я их не боюсь. - А кого ты боишься, Танюшка?
– это уже я спросил. Она призадумалась и ответила как-то очень серьезно: - На этом свете я боюсь только одного человека - Седого. - А кто такой Седов? - А, значит, я тебе еще не рассказывала. Ну, во-первых, он не Седов, а Седой... - А во-вторых, - перебил Тополь, - он вообще лысый, как коленка. Ребята, о чем вы говорите? Нет на свете никакого Седого. Ерунда это все. - Вот мы и говорим о ерунде, - поймал я его на слове.
– Согласно пункту шесть Инструкции Горбовского для сотрудников Службы ИКС полагается: "Во время выполнения задания разговаривать между собой только о ничего не значащих вещах, шутить, рассказывать анекдоты"! - Курсант Разгонов! Объявляю вам благодарность за примерное знание уставов. А ты, Вербочка, нарушаешь! - А я, Тополечек мой, нарушаю, - она зевнула и снова легла. До меня не совсем дошел смысл этого короткого диалога, и мы помолчали, слушая, как барабанят по крыше "ниссана" капли дождя, срывающиеся с деревьев. - Тополь, - предложил я, - а давай ты тоже нарушишь? - В каком смысле? - Расскажи о себе. Как дошел до жизни такой и вообще выдай краткую биографическую справку. Ну, типа информации к размышлению. Ладно? А то сегодня утром не успел, хоть и обещал. Это будет не слишком серьезный разговор? - Да ну, что ты! Это будет ужасно смешная история, почти анекдот обхохочешься. О том, как еврей стал генералом КГБ, молодой перспективный ученый отказался защищать готовую докторскую диссертацию, а освобожденный от армии по состоянию здоровья командовал батальоном спецназа... Короче, слушай. Вайсберг Леонид Андреевич, 1946 года рождения, уроженец Москвы. Мать еврейка, отец - юрист. Или наоборот. Потому что оба они евреи и юристы. Отец - член Московской коллегии адвокатов, мать - следователь районной прокуратуры. Сын по стопам родителей не пошел. Здоровье с детства имел слабое, а интеллект выдающийся. Поэтому рано начал заниматься спортом, а в школе учился плохо. Зато поступил в Физтех и с успехом его окончил, несмотря на занятия футболом (первый разряд), боксом (кандидат в мастера) и дзюдо (мастер). Совокупность травм, полученных во всех этих видах, позволяла уже не служить в армии. По жизни такая справка не понадобилась, но родители, панически боявшиеся армии и не понаслышке знавшие изобретательность наших законотворцев, считали, что береженого Бог бережет. В общем освобождение от армии у меня было, но в восемьдесят первом, сам понимаешь, куда я его засунул. Матери уже не было в живых. Отец понимал меня прекрасно. А с женой я развелся. Однако не буду забегать вперед. Распределили меня на жутко секретный оборонный ящик. И пятнадцать лучших лет жизни занимался я системами связи. Напоминаю, интеллект у меня выдающийся. Отсюда: двадцать восемь изобретений, защищенных авторскими свидетельствами и кандидатская диссертация в двадцать пять лет. А еще через три года была готова докторская. Но тут-то и появились симпатичные такие и очень таинственные граждане с неординарными предложениями. Тематика была моя, и они переманили меня в другой институт не столько деньгами, сколько этими увлекательными инженерными задачами. Я просто балдел от таких неразрешимых задач. И разрешал их в итоге и балдел еще сильнее. Я так увлекся самим процессом, что поначалу даже и не понял: уплыла навсегда моя докторская, а работаю я теперь в "восьмерке" - в Главном техническом управлении КГБ СССР. Параллельно продолжалась спортивная жизнь. Я забыл рассказать об одном значительном персонаже в моей биографии. Университетский друг Чжоу цзе Линь (звал я его, конечно, просто Линь, а иногда просто Карась). Линь остался в Союзе после событий шестидесятых. Это он приобщил меня к кон-фу. Именно кон-фу помогло мне вылечить все мои травмы и по сей день сохранить отличную форму. Наверно, до какого-то момента я был очень правильным человеком: спортом занимался не для рекордов, а для здоровья, науку двигал из чистого энтузиазма, женился, только защитив диссертацию, а ребенка мы позволили себе вообще лишь с моим переходом на новую хорошо оплачиваемую работу. Костик родился в семьдесят пятом. А уже в восьмидесятом я перестал быть правильным мужем и отцом. Нет, бабником я никогда не считался, и адюльтер у меня был только с работой, да только работа становилась все более своенравной, а, по понятиям Вали - так просто гнусной. Валя вышла из типичной диссидентской среды: врачи, литературоведы, физики-лирики, в общем, любители поэзии, гитары у костра и самиздата. Я это тоже все любил, а на работу угодил известно куда. Противоречие это не могло не выстрелить рано или поздно. Восьмидесятый год стал решающим. Уж больно все обострилось: Польша, Афган, Иран, бойкот Олимпиады, стрельба по Римскому Папе, интеллигенция валом повалила за океан... И Валя заявила, что не хочет больше жить с кагэбистом под одной крышей. Я вяло отбивался, объясняя, что политическим сыском не занимаюсь и в покушении на Папу лично участия не принимал, напомнил что деньги в семью приношу. Деньги ее еще больше разозлили. Привязанности между нами тогда уже не было, сына я любил, конечно, но устраивать из-за него спор считал безнравственным. Граждане судьи удовлетворились формулировкой "не сошлись характерами", а в действительности расторжение брака получилось все-таки политическим, хоть это и может показаться смешным. Развод подействовал на меня сильнее, чем я думал. Жить было где, и было чем заниматься, но я утратил самоуважение. Вот что удручало. И тут предлагают командировку в Афган. Никто, разумеется, не рвется. Все просто хотят остаться живыми и отлынивают под любым предлогом. А я отлынивать не стал. Личная жизнь не сложилась - значит, надо делать карьеру, ну, а гэбэшную, так гэбэшную. Гадостей я никому не подстраивал, доносов не писал, а система - она везде система, только здесь я непонятно чем занимаюсь, а там, на войне хоть кому-нибудь нужен буду, да и звания на фронте быстрее идут. Ну, и поехал. Больше двух лет проектировал линии связи, осваивал новую аппаратуру, руководил радиоперехватом, и конечно, пули свистели, и снаряды рвались, и живых "духов" видел, как тебя сейчас, и на поле боя оказывался не раз и не два. И однажды во время страшной мясорубки под Асадобадом, когда уже никто не понимал, в Пакистане мы, или все-таки в Афганистане и чья авиация ревет над нашими головами так низко, да в общем-то это было и неважно, ракеты и бомбы убивают без разбора своих и чужих, а так хотелось выжить - так вот, в той мясорубке на границе я, связист, вдруг оказался единственным офицером в отдельной роте спецназа, и пришлось принять командование на себя. Никто не верил, что можно стать боевым офицером без специальной подготовки в тридцать семь лет, а я стал. И даже научился командовать батальоном. Чудес тут никаких: просто почти два года я наблюдал, как это делают другие, а такая, брат, школа похлеще всех "академиев". И еще один опыт дал мне Афган. Я лишь там, вдали от Москвы, где принято безумно тосковать по Родине (а я, кстати, и тосковал по ней) - я лишь там, лишь тогда словно проснулся и понял, в какой ужасной стране мы живем. Короче, из спецназа Леня Вайсберг вернулся законченным антисоветчиком. И с удивлением обнаружил, что в теперешнем КГБ через одного такие люди. Открытие это настолько потрясло меня, что я фактически не хотел и не мог больше работать по специальности. Да в общем-то было уже и не надо. Меня перевели во Второе главное управление (контрразведка и все такое прочее), звание дали теперь подполковник, и фамилию дали новую Горбовский, а подчиненных было - видимо-невидимо, вот только на кого и зачем работать, сделалось окончательно непонятным. Так завершилась моя научная карьера и началась карьера политическая. И тут на сцене появляется Ясень. Ясень всегда и всюду появлялся вовремя. Был уже 1988 год. И познакомились мы на Девятнадцатой партконференции. Смехота. Я там за всю технику отвечал, а он уже был начальником сверхсекретного Двадцать первого главка, о котором мы даже и не слыхивали. Представился же мне Малин личным представителем генсека по вопросам безопасности - этакая странная новая должность. Но при Горби много новых должностей появилось, так что удивляться было нечему. Ну, мы и разговорились. Будущие сотрудники службы ИКС узнавали друг друга всегда безошибочно. Если речь шла о высшей категории причастности. Потому что высшая категория - это уже нечто мистическое. Это как те самые браки, которые совершаются на небесах. Мы чувствуем предопределенность. Тревожный, холодноватый ветерок судьбы. Дуновение вечности. Ты понимаешь, о чем я говорю, Разгонов? Ты нечто подобное чувствуешь? - Я?..
– (В этот момент в полумраке за стеклом замаячила фигура Кирилла.) - Я чувствую, что пора заканчивать разговоры, даже самые смешные и приступать к действиям. Тополь посмотрел на меня долгим и грустным взглядом, потом произнес загадочно: - Наверное, юмор в чем-то выше поэзии. И это правильно... - Готовность номер два, товарищ генерал, - сообщил нам Кирилл, наклонившись к приоткрытому окошку и обращаясь персонально ко мне, объект выдвинулся в направлении цели. В машине он один. В доме двое - они блокированы. Скорость движения объекта позволяет предположить его прибытие через шесть-семь минут. - Вас понял, лейтенант, мы заступаем, - откликнулся я входя в роль, и добавил, повернувшись к Тополю: - Вставай, Леонид, пора. И мы снова затаились в уже изрядно поднадоевших мокрых кустах жасмина. Ах, каким долгим было это ожидание. И, ах, какой скоротечной получилась операция "ЗОЛТАН"! Личная охрана киллера нас не заметила - это представлялось однозначным. Двое головорезов не обучались хитростям - они просто стреляли без предупреждения при малейшей опасности. А точка наблюдения в кустах подобрана была с умом: максимально далеко от главной входной двери и максимально близко к окну в спальне Золтана. Оставалось только надеяться, что окно это окажется не бронированным, потому что мой путь к победе пролегал именно через стекло. - Пора, - одними губами шепнул мне Тополь, когда на его часах мигнула крошечная красная точка светодиода. Сигнал, означающий, что Золтан прошел в дом, поздоровался с обоими охранниками и теперь остался один, во всех смыслах один - и в комнате, и в доме. Охранников "сняли" ребята Тополя. Не насмерть, но никакой роли в дальнейшей операции они уже играть не могли. - Пора, - сказал я сам себе и, сделав три широких шага, нырнул в окно, как в омут, выбросив вперед сжатые в кулаки руки в перчатках. Я так и не понял, отчего разбилось стекло: от моего удара или от его выстрела. Все-таки Золтан был профессионалом высочайшего класса. Услышать меня он не успевал чисто физически. Увидеть? Крайне маловероятно. И, наконец, при любой выучке ведь сколько-то секунд все равно требуется, чтобы выхватить оружие, поднять руку и спустить курок. И, тем не менее он выстрелил навстречу моему прыжку. Он почувствовал опасность. Именно это умение отличает настоящего профессионала от просто хорошо обученного бойца. А мне просто сказочно повезло, что Золтан промахнулся. Я выполнил кульбит, выхватывая "браунинг" в процессе кувырка и автоматически наводя его в сторону прозвучавшего выстрела. Но Золтана там уже не было, он метнулся в сторону, разворачиваясь и держа в двух руках какую-то небольшую, но убойную штуку, кажется, "беретту". Но второго залпа не случилось. Золтан застыл в совершенной ошарашенности и сказал как-то совсем по-детски: - Чур меня, чур! Этой паузы вполне хватило бы для ответной атаки, но по сценарию я должен был сначала проорать дурным голосом заученные слова. И я их проорал, срываясь на хрип и крик: - Тебе конец, Золтан! Бросай оружие! А дальше пошло не по сценарию. Началась просто какая-то чертовщина. Словно взрывом, причем абсолютно бесшумным меня подбросило в воздух. Но уже в следующее мгновение я понял, что это не взрыв, а землетрясение, потому что в воздух я полетел вместе с полом комнаты, на котором стоял. Теперь-то уж я, конечно, выстрелил, вот только заряд ушел в потолок, не причинив Золтану никакого вреда. Падая назад, я видел, как Золтан прыгает вниз, в образовавшийся разлом и одновременно отстреливается непонятно от кого, посылая пули из своего автоматического пистолета веером в противоположную мне сторону. Потом раздались еще два хлопка, видимо это ребята из группы поддержки палили с той стороны дома. И в этот момент я понял, какого рода землетрясение мне довелось пережить: движимая потайным устройством, подо мною вздыбилась специальная во всю ширину комнаты плита, словно приоткрылась гигантская крышка погреба. Не дожидаясь, пока эта крышка примет вертикальное положение и расплющит меня о стену, я вскарабкался на ее край и успел увидеть, как Золтан, выпустив последний заряд огневого прикрытия (теперь уже вверх и почти в меня), захлопывает со звонким щелчком металлическую дверь в стенке погреба. Затем послышалось низкое трансформаторное гудение, словно удравший киллер отправился в преисподнюю на тяжелом грузовом лифте, а уже в следующую секунду меня настигло ядовитое облако собственного выстрела, которое, расплывшись вначале под потолком, теперь стекало зыбкими клочьями вниз. Я поперхнулся на вдохе, закашлялся, и разжав пальцы, свалился на руки Тополя, уже стоявшего внизу. А проклятая крышка погреба была заклинена старинной и могучей дубовой тумбочкой, которую Тополь успел уронить между стеной и полом. - Я проиграл!
– выдохнул я и закашлялся еще сильнее, теряя сознание.

– Ты не проиграл, - сказал Тополь. Мы уже сидели на траве возле "ниссана", продышавшиеся, промывшие глаза и даже закурившие. - Ты не проиграл, Ясень. Ты все сделал как надо. Большего от тебя никто не ожидал. Просто сработал "вариант два" - опознание, испуг, бегство. Честно тебе скажу на "вариант один", то есть захват, я вообще мало надеялся. А "вариант три" - бегство от неизвестного противника - был бы самым бестолковым. - А "вариант четыре", - поинтересовался я, - повторное убийство Ясеня? - Не предусматривался, - спокойно ответил Тополь. - Но ведь такое могло случиться! - Могло. Мы на работе, Ясень, давай о морали подискутируем в другой раз. Я понял вдруг, что он прав, и так и сказал ему: - Я понял, Тополь, ты прав. Потом посмотрел на длинную сигарету "Мор" в его длинных пальцах, догоревшую уже почти до фильтра, и словно проснулся: - А мы что уже никуда не торопимся? - Пока никуда. Наш этап операция "ЗОЛТАН" завершен, а ловить человека, ушедшего через секретный туннель, - это задача совсем других людей. - Почему? Что такое секретный туннель? - Спецсооружение бывшего КГБ СССР. Их называли еще "скороходами", "эвакуаторами" или на одном из жаргонов - "линяторами", а разрабатывали и строили ребята из Пятнадцатого главка. В больших городах этого добра полно: закамуфлированные входы соединяют внешний мир с канализацией или метро, а вот здесь, в дальнем Подмосковье обнаружить подобную штуку - дело совсем иное. Заставляет задуматься. Например, о близком соседстве с президентской дачей. - А откуда ты знаешь, что это строило КГБ? - Знаю, - сказал Тополь, улыбнувшись, - я этот подпол внимательно осмотрел. В Пятнадцатом, где лепили весь железобетон и гидравлику для подземок, я, конечно, не работал, даже доступа туда не имел, но ведь электроника и электрика там вся - "восьмерочная". Нет, ну, разумеется, в наши дни всякое возможно. Совершеннейшая техника КГБ уже не первый год служит черт знает кому: другим спецслужбам, мафии, ворам в законе, просто богатеньким частным лицам. Но вот это и предстоит нам теперь выяснить. И, смею заверить, выяснять будет гораздо проще, имея в своем распоряжении такой диковинный объект, как дача Золтана. - Погоди, а почему его будут теперь ловить другие? И кто эти другие? - Мы сдали Золтана МВД за незаконное хранение оружия и прочую ерунду. Так интереснее. Во-первых, у нас уже есть два пленных охранника, которые будут долго и невнятно объяснять, кто они такие и как попали сюда. А во-вторых, Золтан в лапах Тверского РУВД - это примерно, как Аль Капоне в центральном отделении милиции Улан-Батора. Это - атас! Это теперь вся Россия-матушка на ушах стоять будет, и не только Россия, а мы возьмем процесс стояния на ушах под свой контроль. Просто под контроль - и все. Ох, и пикантная получится ситуация, если мы докажем, что Золтан работал на ФСБ! Эта штука будет посильнее "Фауста" Гете! Тополь вдруг необычайно возбудился, унесясь мыслями столь далеко вперед, что я при всем желании не смог бы поспеть за ним. - Ты сделал все совершенно правильно, Ясень. Лично мне здесь и сейчас не нужен этот мясник Золтан ни живым, ни мертвым. Ну, что бы он нам рассказал, если б мы его взяли? Что инструктировал его человек в маске, предложивший сказочно большую сумму денег, что позвонили ему, сославшись на школьного или армейского друга, что дача раньше принадлежала начальнику калининского областного УКГБ или еще какой-нибудь местной сволочи? Ну, что еще бы он нам рассказал? Он же тупой, как пробка. Он же ни во что носа не совал, он ведь не знал даже своих хозяев. Потому и жив до сих пор. Пока. Да... Может быть, уже и не жив. Сейчас Верба придет, сообщит последние новости. Если этого гада сегодня не поймают, его скорее всего уберут сами заказчики. В любом случае, отработал свое великий маэстро Золтан Мясорубов. Кликуха у него была такая. А настоящее имя... Да ну его на хер! Не достоин этот человек своего настоящего имени. Пусть так и подыхает с кликухой. Пусть! - Успокойся, Тополь, - попытался робко встрять я, даже не надеясь, что он услышит. Но он тут же откликнулся: - Да, да, конечно, нельзя так заводиться. Просто ты еще не понимаешь, Ясень, а мне ужасно нравится сегодняшнее стечение обстоятельств. Из темноты, негромко произнеся цифры пароля, вышла Верба. - Ребята обнаружили выход из туннеля, - сообщила она.
– Разумеется, это на берегу Дойбицы. Естественное такое углубление в обрыве, очень мелкая заводь и на дне крышка люка, имитированная под большой камень. Внизу стояла лодка с мотором. Ее уже засекли в километре ниже по течению. Золтан сошел на берег в совершенно диком месте. Странно он подставляется! В общем мы направили туда две эмвэдэшных "вертушки". - Правильно, - согласился Тополь. - Это Седой, - сказала вдруг Верба после паузы. - Что?!
– встрепенулся Тополь.
– При чем здесь Седой? - Туннель-то гэбэшный. - Ну и что? Его построили года три назад, максимум пять. Правда, по электроприборам наверняка этого не скажешь, однако, если провести оценку вымывания грунта... - Тополь, иди ты в жопу со своей наукой! Какая разница, сколько лет туннелю? Я сейчас о другом. Понимаешь? Они давно охотились на Ясеня. И это точно Седой. Я знаю. Только он один умеет так долго водить свою жертву. И следующей буду я. Ты понимаешь, Тополь? Настало время самим переходить в наступление. Тополь смотрел на Татьяну совершенно округлившимися глазами, и я почувствовал себя до жути неуютно, я почувствовал себя единственным нормальным человеком среди окончательно спятивших психопатов. Тополь упорно молчал. Потом достал миниатюрный передатчик и вызвал Кедра. - Пошли в машину, - кивнул он мне.
– Надо срочно поговорить вчетвером. Потому что здесь четверо Причастных. Пошли, Верба. Иначе, еще немного, и мы все сойдем с ума. Кедр появился скоро. - Ну, вот что, ребята, обыск дал результат практически нулевой. Документов никаких такие люди в доме не держат, тем более писем. У этого идиота даже ни одной книги не было. Точнее, почти ни одной. Мои орлы обнаружили только телефонный справочник, расписание международных авиарейсов из Будапешта, Библию и почему-то Кодекс законов о труде бывшего СССР. - Кодекс на всякий случай пусть возьмут с собой. Он мог использоваться для шифровок. - Ты думаешь?
– усомнился Кедр, но рацию включил и распоряжение отдал. Ладно, - продолжил он.
– Вы слушайте дальше. Я уже связался по ВЧ с Ходынкой, и наши друзья из ГРУ заверили меня, что Генштаб сегодня никакого отношения к объекту "Золтан" не имеет. Более того, до недавнего времени они вели наружное наблюдение за объектом 27 (по классификации соответствующего отдела ГРУ), и им известно, что это спецсооружение Б-502/6 Пятнадцатого главка КГБ-ФСБ. Наблюдение было снято в апреле по личному указанию начальника Генштаба, завизированному - внимание, это полный бред, ребята!
– руководителем администрации президента. Комментарии излишни: присутствующие здесь дамы и господа помнят, что Золтан купил эту дачу именно в апреле сего года. Тополь, по-моему, пора звонить в ФСБ. Я хочу, чтобы это сделал ты. Позвони самому Григорьеву и прямо сейчас. - А может быть, прямо в администрацию президента?
– вскинулась Татьяна. Для меня это все звучало чистейшим абсурдом, но они все трое серьезно задумались. - Нет, - сказал, наконец, Тополь.
– Мы все так же, как и ты, нежно любим руководство ФСБ, но действовать надо все-таки последовательно. Совершенно неожиданно для меня Татьяна сразу согласилась и еще более неожиданно добавила: - Тогда подъем - и пошли. Только разговаривать будет Ясень. - Что?!
– оторопел я, но вопрос был пропущен мимо ушей, мимо всех трех пар ушей, ответом мне было напряженное задумчивое молчание. - А это правильно, - улыбнулся, наконец, Тополь, как мне показалось, ехидно. - Но я... - Ты выучишь текст, - пояснил Тополь со своим обычным спокойствием и повернулся к психологу.
– Последнее слово за тобой, Кедр. - Я - за, - сказал Кедр, - но, во-первых, это значит, что мы пока никуда не идем, а во-вторых, быстро начали обсуждать! Время дорого. И любые сомнения оставить здесь, в машине. На улице мы молчим по определению, а внутри дома, сами понимаете, все реплики строго по легенде. Приступили. Я слушал, как они ведут этот мозговой штурм и балдел. Пулеметная скорость генерации идей, формулировок, способов решения, четкая отшлифовка каждой детали, ни одного лишнего слова, но при этом блеск остроумия, и, наконец, потрясающее взаимодополнение, вплоть до того что одну фразу они иногда выдавали без запинки, произнося ее составные части по очереди, как заученные стихи на школьном пионерском утреннике: - Хуже всего у Разгонова (Тополь) - С буквой "с", но это (Верба) - Не самое страшное, потому что (Кедр) - По ВЧ свистящие так четко не различишь. Интонации, (Верба) - Главное - интонации и каких-нибудь (Кедр) - Два-три любимых словечка. А картинка будет отличная. (Тополь) Они понимали друг друга, как молочные близнецы, нет - лучше, как настоящие двойники. Это была фантастика. А я еще, дурак, недоумевал, кто же среди них главный. Номер второй после Ясеня, как я уже знал, была Верба. Старший по званию и должности в официальной структуре - Тополь. Он же, как самый опытный в боях, явно руководил первым этапом операции. Но второй этап, вне всяких сомнений, вел Кедр. И я, наконец, понял, что у них действительно нет начальников. Кто-то уже говорил мне об этом, Татьяна или Горбовский не помню, я тогда не поверил, но теперь видел своими глазами и слышал своими собственными ушами, как, каким образом это возможно. Они были действительно совершенно особенными людьми, людьми какой-то новой касты высшей категории причастности - так они это называли. Интересно, причастности к чему? К страшной тайне? К высшему знанию? К вечности? К иной реальности? Стоп. Это уже во мне проснулся писатель-фантаст. А Тополь ведь ясно сказал, что в службе ИКС обошлось без зеленых человечков. Не надо торопиться с наивными догадками. Они же обещали ничего не скрывать от меня. Просто всему свое время. Свое время... Время. - Прошло восемь минут и сорок секунд, - объявил Кедр.
– Неплохо. Но надо еще быстрее. В последние две минуты я отвлекся, перестав успевать за ходом их мыслей и увязая в плотности произносимого текста. Теперь возникла пауза, и я понял, что обязан включиться. Кедр заговорил нарочито медленно: - Еще десять минут на обучение новоявленного Ясеня десятку фраз, которые ему надлежит произнести, а также инструктаж по поводу вариантов ответа. Если Разгонов не справляется, симулируем разрыв связи. Возражений нет? Приступаем. Я не знаю, называется ли это гипнозом, но после Кедра мне было очень легко повторять предложения с интонациями и фонетикой настоящего Ясеня. Ну, а на память я пока еще не жаловался, так что мы действительно были готовы через десять, ну, может быть, через пятнадцать минут. Шел уже первый час ночи, и древовидные мои боялись, что господин Григорьев, зам. директора Федеральной службы безопасности России, вот-вот отправится почивать. В наши планы не входило поднимать этого важного чиновника с постели. Будучи злым спросонья, он вряд ли разобрался бы что к чему, и неадекватность первой реакции осложнила бы нам анализ его истинного впечатления от увиденного и услышанного. В последнем пристанище Золтана (во всяком случае, Тополь считал его последним), разумеется, обнаружилась и телефонная правительственная связь, причем кто-то не поленился сделать отводку от главного завидовского кабеля и протянуть сюда именно АТС-1, то есть установить на даче один из элитных четырехзначных номеров, ранее принадлежавший кому-то из заведующих отделами ЦК, если не члену Политбюро. Но мы все-таки предпочли позвонить генералу Григорьеву по ВЧ. Во всяком случае, у Золтана именно к ВЧ-аппарату была в "автомате" подключена видеосвязь, и мы надеялись, что у Григорьева техника работает по той же схеме. Тополь (единственный из нас, кто был у Григорьева дома), припоминал, что телевизор у него стоит, разумеется в спальне, работает в слипинговом режиме, и подключено к этому ящику все, что только может быть подключено. Мы очень надеялись на первый внезапный эффект картинки. Все-таки моя внешность была главным козырем, а имитация голоса - запасным. - Слушаешь меня, товарищ генерал Ясень?
– громко сказал Тополь по-заученному, когда вошел в дом, обращаясь сразу ко всем "жукам" в стенах, дверных косяках, мебельных гвоздиках и засохших гвоздиках в вазочке, или где еще эта гадость была напихана.
– Ребята мои сегодня собрали новую информацию, и, представляешь, полностью подтверждается наше с тобой первое предположение. Человек, проходящий в операции под именем "Золтан" и непосредственно связанный с Новой Тверской группировкой, оказался на контакте с ГБ. Думаю, надо немедленно связаться с директором или кем-то из его замов. Разрешаешь выйти на связь? - Да, мой генерал, - ответил я.
– Похоже, что это уже серьезно. Соедини-ка меня с Григорьевым. Поговорю с ним лично. Без ансамбля. - Неужели уйдет, сволочь?!
– выдала Татьяна задуманную по сценарию жутко эмоциональную реплику, причем еще и оглушительно свистящим шепотом. Она мне объяснила потом, что в усилителях прослушивающей аппаратуры такой "тембр" голоса превращается в форменные радиопомехи. Реплика относилась, разумеется, к Золтану, но в первый момент прослушивающий мог подумать, что речь идет о Григорьеве, и это было весело. Тополь пощелкал клавишами на сложном многоцелевом пульте, передающая камера замигала красным глазком и, наконец, раздались длинные гудки. Один, два, три, четыре... Я приблизил лицо к объективу камеры. - Говорите!
– распорядился властный баритон. Экран монитора слабо мерцал, что означало, как мне потом объяснили, одностороннюю видеосвязь: очевидно, высокий сановник не хотел показываться перед нами в пижаме, но меня видел. Видел! Тополь молча кивнул, дескать, это его голос, натуральный, и на какую-то секунду сделалось страшно, холодок пробежал по рукам и ногам: Боже, неужели я просто не смогу открыть рта? Ты должен, скотина, должен! Я нервно облизываю губы и выпаливаю со всей мыслимой небрежностью: - Геннадий Петрович? Приветик! Догадайтесь, откуда я звоню. Даю три попытки. - Малин?!
– выдыхает динамик на пульте, почти не скрывая удивления. - Вы догадались, кто я. А я просил догадаться, откуда. Вторая попытка. - Малин, прекратите паясничать. Взгляните на часы. - На них-то я и смотрю. Классные такие часики на пульте управления Вселенной. Ладно, не надо третьей попытки. Я звоню с того света.
– Я делаю внушительную паузу.
– Почти. Григорьев мудро молчит, переваривая, слышится только его тяжелое сопение. - Малин, вы для чего мне звоните? Что-то случилось? - Я вам звоню со спецобъекта Б-502/6. Снова долгая пауза. Потом вопрос: - И что? Тополь улыбается и показывает мне большой палец. Я ничего не понимаю и шпарю дальше по тексту: - А то, что я спугнул отсюда Золтана. А вчера его люди обстреляли мою машину. На кого работает Золтан, Петрович? Не знаешь?!
– я нарочито перехожу на "ты", а он упорно молчит. - Вы абсолютно уверены, Малин, что это были его люди? Тополь готов расхохотаться и показывает мне уже два больших пальца. Он находится вне поля зрения камеры. - Да, - торжественно завершаю я свою роль.
– Тут от меня неподалеку стоит Горбовский, он у нас специально занимался этим вопросом, так что, как говорится, передаю ему трубочку. Доброй ночи вам, Геннадий Петрович. Я делаю два шага - назад и влево - и достаю сигарету. Я совершенно мокрый. Я шарю по карманам, и нигде нет ни зажигалки, ни спичек. Верба подносит мне огонек. Я жадно затягиваюсь. - Здравия желаю, товарищ генерал-полковник, - начинает свои объяснения Тополь.
– Позвольте мне... И тут начинается стрельба. Близкая, оглушительная, страшная. - Ложись!!!
– кричит Тополь хриплым голосом комбата-афганца, но господин-товарищ генерал Григорьев этого уже не слышит, потому что Кедр, обладающий поистине боксерской реакцией, разрывает связь одновременно со звуком первого выстрела.

Глава восьмая

БЕЗНАДЕЖНО БОЛЬНЫЕ ЛЮДИ

Менты свалились на нас внезапно. Не люблю этого слова, но там были именно менты. Начальник отряда вообще не хотел думать (может быть, и не умел этого в принципе), он хотел только стрелять - первым, сразу, без предупреждения и, наверно, мечтал стать героем, не исключено, даже прославиться. В общем, дача стояла на охране в милиции. Замечательный штрих ко всему, что мы уже знали об этой даче. Вот уж отмазка так отмазка! Прикрытие по первому разряду. Эмведешники охраняют дачу, где скрестились интересы нескольких самых могущественных организаций мира, охраняют, разумеется, не подозревая об этом совершенно. Придумано красиво, только ментов жалко. Со Службой ИКС им сильно повезло. Окажись на этом месте, допустим, наши коллеги из Моссада, перебили бы к черту всех до единого - просто на всякий случай. А Вася Долькин только орал до хрипоты: - Госбезопасность! Не стрелять!! Госбезопасность!!! А потом поднял руку и пальнул в небо красной сигнальной ракетой. Тут-то ему и сделали дырку в предплечье. Ошалевшие омоновцы ничего не слышали, они сами орали: "Сдавайтесь, бандиты, вы окружены!" или что-то вроде. И непрерывно стреляли, не жалея боезапаса. Точку в этой истории поставил Кедр, связавшийся по ВЧ через Москву с региональным управлением по борьбе с организованной преступностью, а уже оттуда ментам по рации дали отбой. Однако один из них, самый горячий, успел рвануться на штурм дома, не дождавшись приказа о братании с предполагаемым противником. Встретил этого штурмовика наш Виталий и в темноте был немного неосторожен. Омоновец напоролся на собственный штык-нож. Виталию сделали устное взыскание. Наказывать всерьез было не за что. Бывает такое и у самых опытных специалистов. Ну, а врач в нашей команде, конечно, был. Проводили милицию без почестей, но сдержанно: не до них было. При других обстоятельствах могли бы и оплеух навешать, чтобы помнили барскую руку. В прежние времена милиционеры при слове "госбезопасность" сразу на вытяжку становились, а нынешние разболтались, собаки. Но, честное слово, в тот момент не до них было. Григорьев позвонил сам. Не взирая на ночное время. И долго разговаривал с Горбовским о давешнем нападении на малинский, то бишь мой "ниссан". Выяснились забавные для меня подробности. Оказывается, задержанные службой ИКС четверо бандитов признались в нападении на машину по заданию лидера тверской группировки - Шайтана. Сами боевики, конечно, и знать не знали, кто сидит внутри "ниссана", им таких вещей по определению знать не надо, а Шайтан, очевидно, что-то знал, потому что боевики были предупреждены о бронестеклах и оружие взяли соответствующее. (Могли ли они знать, бедняги, какие именно бронестекла им попадутся?) Связь Шайтана с Золтаном была отслежена и доказана давно, и сведения об этом еще неделю назад были переданы руководству ФСБ по спецканалам. Горбовский с Григорьевым обсудили достоверность этой информации, и последний вынужден был признать, что Шайтан действовал по наводке Золтана. Юмор ситуации заключался в том, что оба знали наверняка: это совсем не так. Горбовский еще накануне объяснил мне, что Шайтан пытался убрать нас, считая сотрудниками спецотдела ФСБ, направленными в область для борьбы с его командой. И Золтан тут был совершенно не при чем. Григорьев тем более был уверен, что Золтан не натравливал тверскую группировку на ИКС, по той простой причине, что профессиональный киллер Мясорубов один раз уже убивал хозяина этой машины, этого "ниссана" с желтым номером. Допустим, он знать не знал кто такой Малин (очевидно, так и было), но он прекрасно помнил его машину и не мог отдать приказ Шайтану мочить наследников, друзей или хотя бы просто сотрудников убитого. Такой приказ означал бы явную подставу. Григорьев понимал это. А об убийстве Малина руками Золтана он знал. Точно - знал. Это уже было на уровне чутья. Тут и у Тополя и у меня ощущение было одно и тоже. Даже психолог Кедр, даже эмоционально чуткая Верба, не сказали бы наверняка, отдавал ли сам Григорьев приказ о физическом уничтожении Ясеня, или ему просто вовремя сообщили о свершившейся акции, но в одном сомнений не было ни у кого: он знал, что Ясеня убили (точнее, должны были убить, а потом доложили об исполнении). Теперь, когда всем и все стало ясно, дальнейший разговор двух генералов, обладавших непредставимой для нормального человека властью, походил уже просто на изящную шахматную партию, на этакий обмен любезностями между двумя уставшими от борьбы гроссмейстерами. Они говорили совершенно ни о чем, и Григорьев словно бы уже между прочим поинтересовался, что такое случилось на объекте в тот момент, когда прервалась связь. - Какие-то левые мужики понаехали, пытались захватить объект, - в тон ему небрежно сообщил Тополь. - Кто именно?
– уже более заинтересованно спросил Григорьев. - А мы не успели разобраться, - очень серьезно и грустно ответил Тополь. Они все были в штатском и без документов. Может быть, это чекисты, может, ГРУ, а может быть, и "Хезбалла". Мы их всех уже перебили для спокойствия, а тела сбросили в Дойбицу. Это такая речка. Впадает в Шошу. А Шоша впадает в Волгу. А Волга впадает в Каспийское море. С нашей стороны потерь нет. - Что ты несешь, Горбовский?!
– словно встряхнулся вдруг Григорьев. - Шучу, - сказал Тополь невозмутимо.
– Это был ОМОН. Областной. Накладочка вышла. Жертв нет. Двое раненых. Но мы уже все вопросы сняли. Осталось вам разобраться, какого черта спецобъект ГБ охраняет областная ментура. Григорьев замолчал надолго. Он даже на шутку не обиделся. И вот тогда я окончательно понял, осознал, как говорится, кто такой Тополь. Он мог себе позволить вот так шутить с самим Григорьевым, и наверно, с руководителем администрации президента - тоже, быть может, и с самими президентом. Это было всерьез. Это было на самом деле. - Мы разберемся, Горбовский, - проговорил, наконец, Григорьев.
– Позовите Малина. - Малин занят, - сказал Тополь жестко. - Ну, пусть тогда он позвонит мне завтра утром, - бросил Григорьев, явно собираясь повесить трубку, ни с кем не попрощавшись. И прежде, чем связь прервалась, Тополь успел ответить, оставив последнее слово за собой: - Если сможет. А Кедр добавил уже под гудки отбоя, впрочем, давая себе отчет в том, что слова его будут услышаны в соответствующих инстанциях: - И если будет кому звонить. Потом мы улыбнулись друг другу и вышли на улицу, чтобы расслабиться. Закурили все, даже Кедр, который вообще-то не курил в тот период. - Думаешь, его уберут?
– спросила Татьяна. - Кого, Золтана?
– переспросил Кедр. - Да нет, Григорьева. - Могут. Но, скорее всего, не сегодня. Григорьев, конечно же, играет против нас, но существуют три варианта. Первый: против нас работает ФСБ. Это - тривиально. Потому что очевидно. Мы сами работаем против ФСБ, а их контора просто защищается. Григорьев - один из них. Второй вариант: Григорьев ведет свою игру, создавая внутри ФСБ мощную оппозицию службе ИКС. И, наконец, последний: Григорьев работает на некую третью организацию, возможно, даже не подозревая об этом. - Я склоняюсь к последнему варианту, - выбрал Тополь, - хотя он и самый скверный для нас. - Да, - согласилась Татьяна и добавила, как бы уже ни к кому не обращаясь: - Григорьев работает на Седого. Это же ясно как Божий день. Тополь даже не стал комментировать эту реплику, а Кедр произнес тихо: - Это не конструктивная гипотеза, Танюшка. Все равно речь идет о некой третьей организации, назовем мы ее службой Игрек, бандой Седого или слугами дьявола. - Но ты чувствуешь здесь присутствие третьей силы, психологический ты наш?
– спросила Татьяна. - Да, мне это тоже кажется наиболее вероятным. - Тогда давайте принимать решение, - резюмировал Тополь.
– Наше редкое единогласие позволит сделать это быстро. - Решение предельно простое, - поведал Кедр, - уматывать отсюда как можно скорее. Мы приехали сюда первыми, Золтан - вторым, менты - третьими. Но, уверяю вас, не последними. Скоро здесь будут ребята из ФСБ, ГРУ, ЦРУ и, честное слово, если мы тут засидимся, дождемся палестинской разведки "Фарах" или дудаевской службы безопасности. Надо уматывать. Второе. Ясень отлично прошел первый этап испытаний. Я бы сказал удивительно гладко. Я считаю, что в связи с этим его надо как можно скорее убирать от дел. На месяц. А может быть, месяца на два. От греха. Легенду подготовим. И пусть учится. Пусть бумаги изучает. В языках натаскивается. А на оперативку не надо больше. Ну, не искушайте судьбу, мужики и дамы! Ну, не надо! Кто-то против? Я еще не очень понимал, о чем речь, но я не был против. Потому что я не хотел на оперативку. Я просто элементарно хотел жить. И я мечтал отдохнуть. Я еще в той прежней жизни отдохнуть собирался - и вот, пожалуйста, отдохнул. Конечно, задуманный роман писать теперь было поздно. За каких-нибудь два дня картина существующего вокруг мира преобразилась сильнее, чем за минувшие десять лет. Но я уже был готов писать новый роман, абсолютно новый и страшно интересный для всех трудящихся и прочих граждан моей безумной страны. Вот только я боялся, что у меня теперь совсем не будет времени на литературную работу. А жаль. Я вдруг вспомнил об одном своем приятеле, бывшем литераторе и журналисте. Он тоже, как и я, участвовал во Всесоюзном (слово-то какое!) семинаре молодых писателей, работающих в жанре фантастики и приключений имени И.А.Ефремова (буквально так это все и называлось), а ныне стал едва ли не вторым по значимости человеком в одной зарубежной стране, имя которой Украина. Должность его я, честно вам скажу, подзабыл, да и фиг бы с ней, с этой должностью, тем более что называется она как-то по-хохляцки, а я на этом языке, кроме "пыва", ничего не знаю. Дело не в должности, дело в том, что человек занимается теперь большой политикой, и нет больше такого писателя - Олексея Кречета... Ах, Лешка, Лешка! Какие славные рассказы писал ты для журналов "Химия и жизнь" и "Знание - сила"!.. Черт возьми, вот так же грустно подумал я и о себе. Литература кончилась - началась политика. А другие в этот момент (или чуть позже) подумали обо мне еще грустнее. Для них я умер. Михаил Разгонов умер. Перестал существовать de jure и даже de facto - для всех, кто был не в курсе. Остался на свете какой-то Джеймс Бонд N007, какой-то Штирлиц из НКГБ, какой-то кацин из службы "Шабака", прости Господи... И на хрена мне, как говорится, такая жизнь?..

– Золтана взяли, - вдруг четко произнес Тополь. И я словно проснулся. Задумавшись, я перестал слушать их разговоры. - Только что принял сообщение Клена из Москвы. - Что, везут его в Белокаменную?
– поинтересовался Кедр. - Да нет, зачем же? Он теперь в Твери посидит, - улыбнулся Тополь. Нечего ему в Москве делать. - Ну, вот и славненько, - сказала Татьяна.
– Поехали. Поздно уже. И мы поехали, отдав приказ младшему персоналу и загрузившись вчетвером в малинский "ниссан". Полная машина одних генералов. За руль почему-то посадили меня. Наверно, как самого младшего по реальной степени причастности. Два джипа сопровождения с охраной двигались впереди и позади нас. Мы ехали в Москву, но не доезжая до Солнечногорска, остановились по просьбе Татьяны. - Что случилось, девочка?
– спросил Тополь. - А что-то должно было случиться? Или мы куда-то торопимся?
– вопросом на вопрос агрессивно откликнулась Татьяна. - Пока нет. - Тогда давай постоим немного. По лесу погуляем... - Шиза грызет?
– заботливо поинтересовался Кедр.
– Там же дождик. - Трищ генерал, ршите обратиться. А разве под дождиком нельзя гулять? Я не понял, кого она спрашивала, все вокруг были генералы. Да это и не важно было: Татьяна не ждала никакого ответа. Она приоткрыла дверцу, выглянула наружу и вдруг запела:

– С Пешавара идут моджахеды! А с Кабула подходят свои. Ну, скажите, какого же хера С Гиндукуша сбежали ручьи?!

– Ну, все, - сказал Кедр.
– Станция Березань. Кому надо - вылезай. Тополь, у нас есть что-нибудь выпить? - Есть, - ответил я за Тополя.
– "Хэннеси" тебя устроит? - Мне не надо, - пояснил Кедр.
– Татьяне налей. Татьяна кивнула. - Это наша "Афганская весенняя", - прокомментировала она и исполнила еще один куплет:

– Из-под снега появятся трупы, Не понять, где друзья, где враги. Снова мчатся мобильные группы, И"вертушки" рисуют круги.