Она остановилась у самого входа, низко поклонилась и, не говоря ни слова, скрестила руки на груди. Герцог Аргайл приблизился к ней; и если она с восхищением любовалась его изящной осанкой, богатой одеждой, украшенной орденами, столь заслуженно им полученными, учтивыми манерами, умным и проницательным лицом, он, со своей стороны, был не менее поражен спокойной простотой и скромностью, какой были отмечены манеры, одежда и выражение лица его смиренной соотечественницы.

– Ты хочешь поговорить со мной, славная моя девушка, или с герцогиней? – спросил герцог, обращаясь к ней на шотландском диалекте, который сразу сблизил двух соотечественников.

– Мое дело к вашей чести, ваша милость, то есть я хочу сказать – ваша светлость.

– А какое же это дело, милая? – спросил герцог тем же мягким и ободряющим голосом.

Джини посмотрела на приближенного.

– Оставьте нас, Арчибалд, – сказал герцог, – и подождите в приемной.

Слуга удалился.

– А теперь присядь, – продолжал герцог, – переведи дыхание, соберись с силами и расскажи мне, в чем дело. Судя по твоей одежде, ты только что прибыла из нашей бедной, старой Шотландии. Ты и по лондонским улицам шла в этом клетчатом пледе?

– Нет, сэр, – ответила Джини. – Моя родственница, очень приличная женщина, привезла меня сюда в наемной карете, – прибавила она, осмелев по мере того, как звук собственного голоса помогал ей осваиваться с присутствием такого важного лица. – Ваша светлость знает ее, это миссис Гласс, табачница из «Чертополоха».

– О, моя почтенная владелица табачной лавки, – я всегда люблю перекинуться словечком с миссис Гласс, когда покупаю у нее выдержанный шотландский табак. Итак, в чем заключается твое дело, моя милая? Ты ведь знаешь: время и прилив никого не ждут.

– Ваша честь… Извините, ваша милость… То есть я хотела сказать

– ваша светлость… – Следует заметить, что необходимость правильно титуловать герцога была внушена Джини ее другом, миссис Гласс. В глазах последней это имело такую важность, что когда Джини вышла из кареты, она озабоченно крикнула ей вслед: «Так не забудь же – „ваша светлость“! – и Джини, которая за всю жизнь едва ли беседовала с более важными персонами, чем лэрд Дамбидайкс, теперь с трудом справлялась с этими ухищрениями этикета.

Герцог, понимавший ее затруднение, сказал с присущей ему любезностью:

– Не обращай внимания на «мою милость» и «светлость», дитя мое; изложи мне в простых словах твое дело и докажи, что язык у тебя подвешен не хуже, чем у любого шотландца.

– Сэр, я вам очень обязана! Сэр, я сестра той несчастной осужденной, Эффи Динс, которая приговорена в Эдинбурге к казни.

– Ах, – сказал герцог, – я слышал об этой печальной истории; дело идет, кажется, о детоубийстве, которое рассматривалось в свете специального парламентского закона. Дункан Форбс упоминал на днях об этом деле за обедом.

– И я пришла сюда с севера, сэр, чтобы постараться добиться для нее отмены приговора, или помилования, или чего-то в этом роде.

– Увы, моя бедняжка! – воскликнул герцог. – Ты проделала весь этот длинный и тяжелый путь напрасно: твоя сестра приговорена к казни.

– Но мне говорили, что есть закон, по которому ее можно помиловать, если только этого пожелает король.

– Конечно, есть такой закон, – ответил герцог, – но он всецело в руках короля. Подобное преступление стало носить слишком распространенный характер, и шотландские законоведы считают, что пора принять меры в назидание другим. Кроме того, последние беспорядки в Шотландии вызвали в правительстве предубеждение против всего народа в целом, и здесь считают, что его можно обуздать лишь самыми суровыми и крайними мерами. Какие доводы, кроме твоей нежной сестринской любви, можешь ты противопоставить этим соображениям? В чем твои доказательства? Есть ли у тебя друзья при дворе?

– Никого, кроме Бога и вашей светлости, – сказала Джини, всем своим видом показывая, что она не намерена отступить.

– Увы! – сказал герцог. – Я мог бы, пожалуй, повторить слова старого Ормонда, что вряд ли кто-нибудь имеет меньшее влияние на короля и министров, чем я. Мучительность нашего положения – я имею в виду людей в одинаковом положении со мной – заключается в том, что публика приписывает нам такое влияние, каким мы на самом деле не обладаем, а потому ожидает от нас помощи, какую мы в действительности не в состоянии оказать. Но откровенность и чистосердечие во власти каждого, и я не хочу, чтобы ты понапрасну обольщалась: я не обладаю таким влиянием, которое ты могла бы использовать в своих интересах. Как ни горько услышать тебе это, но я не в состоянии отвратить рок, нависший над твоей сестрой. Она должна умереть.

– Мы все должны умереть, – сказала Джини, – это наш общий удел за грехи наших предков; но мы не должны ускорять уход наших близких из этого мира, и это должно быть известно вашей чести лучше, чем мне.

– Моя добрая, славная женщина, – мягко возразил герцог, – все мы склонны обвинять закон, если он причиняет нам горе, но ты, по-моему, достаточно образованна для человека твоего круга и должна поэтому знать, что закон Бога и закон человека гласит одно и то же: для убийцы кара – всегда смерть.