– Все хорошо, сэр, благодарю вас, – сказала бедняжка тоном, в котором никто не узнал бы задорную и живую Лилию Сент-Леонарда. – Все хорошо, даже слишком хорошо для меня.

– Негодяй, кто довел тебя до этого, Эффи! – сказал Шарпитло.

Слова эти были подсказаны отчасти чувством сострадания, которого даже он не был совершенно чужд, хоть и привык играть чувствами других и не обнаруживать собственных; отчасти же – стремлением перевести разговор на нужную ему тему. В этом случае оба мотива удивительно хорошо сочетались, ибо, говорил себе Шарпитло, чем больший негодяй этот Робертсон, тем большей заслугой будет его поимка.

– Экий негодяй, – повторил он. – Попадись он мне только!

– Я, может, больше его виновата, – сказала Эффи. – Меня с детства учили, что хорошо, а что дурно, а он, бедный… – Тут Эффи замолчала.

– С детства был негодяем, – сказал Шарпитло. – Он, кажется, не из наших мест и знался только с этим бродягой Уилсоном, так ведь?

– Лучше бы он с ним никогда не встречался!

– Правда твоя, Эффи, – сказал Шарпитло. – А где ты обычно встречалась с Робертсоном? Кажется, в Лэй Калтоне?

До сих пор ему удавалось получать ответы благодаря тому, что вопросы его искусно следовали за ходом собственных мыслей простодушной и удрученной девушки, которая начала как бы думать вслух; этого опытный собеседник без труда может добиться от людей по природе рассеянных или чем-нибудь сильно потрясенных. Но последние слова следователя слишком походили на прямой допрос и Эффи сразу очнулась.

– Что я сделала? – спросила Эффи, выпрямляясь и быстро откидывая спутанные волосы с исхудалого, но все еще прекрасного лица. Она устремила на Шарпитло испытующий взгляд. – Ведь вы джентльмен, сэр, вы порядочный человек и не станете подслушивать, что говорит несчастная, которая себя не помнит…

– Я ведь для твоей же пользы, – сказал Шарпитло успокаивающим тоном. – Для тебя всего лучше было бы, если бы мы изловили негодяя Робертсона.

– Не оскорбляйте того, кто вас не оскорблял, сэр… Робертсон? Я на него никаких жалоб не имею.

– Если ты себя не жалеешь, Эффи, ты бы подумала, какое горе причинила своей семье, – сказал представитель закона.

– Господи! – вскричала Эффи. – Бедный отец! Бедная моя Джини! Это мне всего горше… О сэр, если есть у вас капля жалости, – а то здесь все как вот эта каменная стена! – велите впустить ко мне сестру, когда она в другой раз придет. А то я слышу, как ее гонят от дверей, а сама не могу дотянуться до окна и хоть одним глазком на нее взглянуть! Этак с ума сойдешь! – И она посмотрела на него так умоляюще, что поколебала его решение.

– Хорошо, – начал он, – ты увидишься с сестрой, если скажешь мне… – Но он тут же прервал себя и поспешно добавил: – Ладно! Увидишься с сестрой так или иначе! .. – С этими словами он вышел из камеры.

Увидя Рэтклифа, он заметил:

– Ты прав, Рэт, от этой девчонки не добьешься толку. Одно ясно: отец ее ребенка не кто иной, как Робертсон; значит, это он придет сегодня к могиле Мусхета. Тут-то мы его и изловим, Рэт, не будь я Гедеон Шарпитло!

– Но если это так, – сказал Рэтклиф, у которого не было никакой охоты ускорить поимку Робертсона, – если это так, мистер Батлер должен был бы признать в том человеке, который повстречался ему в Королевском парке, того самого, кто надел платье Мэдж и вел за собою мятежников.

– Не обязательно, – ответил Шарпитло. – Дело было в темноте и в суматохе. Да еще к тому же жженая пробка или краска… Ты ведь и сам умеешь так перерядиться, что тебя не признал бы даже твой хозяин – сатана.

– И то верно, – сказал Рэтклиф.

– К тому же, дурень ты этакий, – продолжал с торжеством Шарпитло,

– священник ведь сказал, что человека, который встретился ему в парке, он как будто видел раньше, да только не помнит, где и когда.

– И то правда, ваша милость, – сказал Рэтклиф.

– Ну так мы с тобой пойдем сегодня его ловить.

– Много ли проку от меня будет, ваша милость? – сказал неохотно Рэтклиф.

– Проку? – переспросил Шарпитло. – Ты нас поведешь – ведь ты знаешь дорогу. К тому же я не намерен спускать с тебя глаз, приятель, пока не захвачу того.

– Что ж, сэр, – согласился Рэтклиф, не слишком довольный. – Будь по-вашему. Только он человек отчаянный.

– А мы, – ответил Шарпитло, – прихватим с собой все, что надо, чтобы образумить его.

– И вот еще что, – продолжал Рэтклиф, – ночью я ведь, пожалуй, не найду дороги к Мусхетову кэрну. Днем еще туда-сюда, а при луне, когда там столько камней, и все один на другой похожи, как угольщик на черта, где уж тут найти дорогу! Это все равно что ловить луну в воде.

– Что это значит, Рэтклиф? – сказал Шарпитло, устремляя на непокорного зловещий взгляд. – Ты, видно, забыл, что твой смертный приговор еще не отменен.

– Нет, сэр, – сказал Рэтклиф. – Не так-то легко это забыть. Раз ваша милость приказывает идти, я что ж? Я пойду. А только можно бы найти проводника получше – вот хоть эту самую Мэдж Уайлдфайр.

– Черта с два! Надо быть таким же сумасшедшим, как она, чтобы взять ее в проводники.

– Как будет угодно вашей милости, – ответил Рэтклиф. – Я бы ее уговорил, а дорогу она знает; ведь она редко когда ночует дома, а летом всю ночь бродит по горам – такая уж дурочка.