В комнате было светло, как на улице. За прозрачными стенами гнулись под свежеющим ветром деревья. Скоро, видимо, будет дождь.

— А вчера мама была дома? — спросил я, раздеваясь.

— Да. Вчера мы вычисляли коэффициент аннигилируемой меди.

— Меди?

— Да, меди. Архан с Южного полюса Ронти-Рот и несколько ученых-северян выдвинули предположение, что медь с успехом можно использовать в наших аннигиляционных станциях. Я же считаю, что медь скоро вытеснит более дорогую ртуть и антиртуть.

И откуда только Гок знает все эти новости? Мне захотелось посадить в лужу этого тупицу-всезнайку.

— Вчера Круг арханов составил список членов межзвездной экспедиции, — сказал я. — Кого, по-твоему, назначили начальником экспедиции? Ну-ка, сообрази, пошевели своими железными мозгами.

— Конечно, Нанди-Нана.

— Вот ты и ошибся. Назначили меня.

— Не может быть. Потому что…

— Ну ладно, хватит! — прервал я его. — Хочу спать.

Слуга знал мою привычку спать под открытым небом. Он быстро проковылял к стене и нажал кнопку. Стены потемнели. Надо мной раскинулся купол искусственного темно-фиолетового неба, усыпанного огненной звездной пылью. Беззвучно заработали невидимые вентиляторы. Легкими порывами подул свежий ночной ветер.

Я повалился на постель и мгновенно заснул. Проснулся от шума, доносившегося со стороны экрана всепланетной связи. Не открывая глаз, я прислушался. Там происходила какая-то перебранка. «Кто мог быть на экране? — гадал я. — Сэнди-Ски! Ну конечно, он! Только он мог так сочно выражаться». Гок что-то пытался ему объяснить. На это вспыльчивый планетолог разразился градом проклятий.

Я слегка приоткрыл один глаз и увидел забавную сцену. На светящемся экране — сердитое лицо моего друга, его густые брови грозно хмурились. Перед экраном, облитый призрачным светом, стоял Гок и однообразно тянул:

— Он спит всего три часа. Не стану его будить.

— Молчи, дурак! — стараясь сдержаться, говорил Сэнди-Ски. — Он срочно нужен.

— Но поймите, он вернулся из межпланетного полета…

— Но-но, болван, железная побрякушка, ты еще учить меня вздумал!

Рассмеявшись, я вскочил, подбежал к экрану и оттолкнул Гока. Тот отлетел в сторону, едва удержав равновесие.

— Так его, хама, — злорадствовал Сэнди-Ски. — Эо, Тонри!

— Эо! — приветствовал я его. — В чем дело?

— Ты разве не знаешь? Сейчас загорится огонь над Шаровым Дворцом знаний. Я жду тебя у Дворца.

Огонь над Дворцом знаний означал, что там собрался Всепланетный Круг ученых, обсуждающих какую-нибудь важную проблему.

«Почему Нанди-Нан ничего не сказал об этом? — думал я. — Видимо, хотел, чтобы я хорошо отдохнул».

Я быстро оделся и выскочил на улицу.

Через час я был в Зурганоре.

Шаровой Дворец — своеобразное здание. Это гигантский сиреневый шар, находящийся на большой высоте. Создается впечатление, что шар ничем не связан с поверхностью планеты и свободно парит над столицей Зурганы, купаясь в синеве неба. Но на самом деле он неподвижен и стоит на очень высоких и совершенно прозрачных стеклозонных колоннах.

Я посадил гелиоплан на свободную площадку. Под колоннами Дворца меня ждал Сэнди-Ски.

— Какие вопросы обсуждаются на Круге? — спросил я его.

— Ты даже этого не знаешь? — засмеялся он. — Ты совсем одичал за время межпланетного полета. Вопрос один — генеральное наступление на пустыню. Пойдем скорее, мы и так опоздали.

На прозрачном эскалаторе мы поднялись на головокружительную высоту и встали на площадке перед входом во Дворец. Отсюда, с высоты полета гелиоплана, была видна вся столица Зурганы. Мы вошли внутрь, в гигантский круглый зал. Он напоминал сейчас огромную чашу, наполненную цветами, — так праздничны были одежды присутствующих.

В центре чащи, на возвышении, образуя круг, расположились арханы — самые выдающиеся ученые. Поэтому высший совет ученых планеты так и называется — Круг арханов.

Мы с Сэнди-Ски прошли в свой сектор астронавтики и уселись на свободные места. Здесь были знакомые мне астрофизики, астробиологи, планетологи, астронавты.

— Имеется два основных проекта освоения Великой Экваториальной пустыни, — услышал я голос одного из арханов. — Первый проект вы сейчас увидите.

Погас свет. Огромный полупрозрачный светло-сиреневый купол зала стал темнеть, приняв темно-фиолетовый цвет ночного неба. На нем зажглись искусственные звезды.

И вдруг в темноте, в центре зала, возник большой полосатый шар — макет нашей планеты.

— Последнее слово инженеров-оптиков, — шепнул мне Сэнди-Ски.

Это был изумительный макет Зурганы — в точности такой планеты, какую я не раз видел в Космосе со своего планетолета. На полюсах — зеленые шапки с правильными линиями гелиодорог и аллей, с квадратами и овалами парков и водоемов. Зеленые шапки-оазисы отделялись от пустыни узкими серовато-бурыми полосами. Здесь растительная жизнь в виде желтой травы и безлистного кустарника отчаянно боролась с песками и жаром пустыни. Три четверти поверхности занимал широкий желтый пояс Великой Экваториальной пустыни. Безжизненный край, край визжащих бурь и смерчей. А вот и транспланетная магистраль, для которой я недавно доставлял редкие металлы. Правда, здесь, на макете, она была изображена уже готовой. Примыкая к магистрали, протянулись с Севера на Юг полосы зеленых насаждений. «Дорога-оазис», — вспомнились мне слова Данго-Дана. По меридиану, параллельно первой магистрали, появилась вторая, третья… Десятка два магистралей-оазисов. Они соединились темными лентами гелиодорог — солнечной энергии на экваторе хоть отбавляй. В пустыне появились сверкающие квадраты водоемов, первые города. И вот вся планета была расчерчена парками и аллеями, гелиодорогами и каналами. Она напоминала гигантский чертеж. У меня вызвала досаду эта математически правильная, геометрически расчерченная планета.