Шрифт:
— Тогда… сон?
— Наконец-то! — иронически воскликнул мой собеседник. — Соображаешь ты туго и с трудом приходишь к верным догадкам. Как и всякий живой организм, наша одухотворенная биосфера нуждается в отдыхе и сне. Не случайно в блуждающей зоне именно ночью происходят всплески, выбросы нравственно чуждой, «грязной» информации в виде образов прошлого. Организм во сне стабилизируется, происходит самоочищение…
— Самоочищение! Это же и есть сброс индустриальных отходов. Скажешь, качественно иной? Подумаешь, разница!
— Опять за свое! Ничего не могу поделать с прямолинейностью твоего мышления. Но отчасти с тобой согласен. Это действительно экологический кризис. Но для нас это не только экологическая, но и ноологическая проблема. Ноосфера, или Сфера Разума, в своих кошмарных сновидениях как бы переживает историю человечества и свою собственную, ибо она и есть живая память человечества. Вот нам и надо разобраться в сновидениях, в этих, как ты выражаешься, индустриальных стоках, а потом…
— Дематериализация?
— Верно. Стоит дематериализовать сны, и экологическая сторона проблемы будет решена. Выбросы будут без овеществления, в виде экологически чистых, так сказать, «бездымных» излучений. А сейчас хорошенько выспись. Завтра ночью проживешь мою юность…
— А может, все-таки мою? — допытывался я. — И я окончательно вернусь в свою личность?
В ответ что-то невнятное. С трудом удалось разобрать, что наши души, наши «психические матрицы» роднит одна общая черта — легкомыслие и влюбчивость, что и скажется в пору между юностью и зрелостью.
— Чудесная пора, — я еле расслышал его мечтательный голос. — Пора смелых надежд и первой любви… Как это у Достоевского? Ночь, туман, струна звенит в тумане… Помнишь? Струна… Туман на озере… Там встретимся… Встретишься с красавицей балериной на Лебедином озере…
— Лебединое озеро! — невольно воскликнул я. — Расскажи!
Но уже не шепот в ответ, а еле различимый шелест. Кажется, он выразил пожелание, чтобы завтрашний день прошел для меня без жутких приключений, травмирующих нервную систему. Это важно для следующего сеанса. И, как я догадывался, самого главного сеанса.
Ложась спать и думая о предстоящем дне, я и сам молил бога: пронеси! И бог внял моим просьбам. День прошел без кошмаров, отчасти даже весело, чему способствовал один забавный случай.
Случай с д’Артаньяном
Утром, как только утих устрашающий грохот колоколов, я с конвоирами отправился в город. Из-за гор выплывало солнце. Его диск временами скрывался за клубами дыма, извергаемого заводскими трубами. Под ногами чувствовалась легкая вибрация: в подземных лабораториях ковалось секретное оружие.
По широким улицам катались в автомобилях свободные от занятий изгнанники. По тротуарам сновали прохожие — странные типы в роскошных, шитых золотом камзолах, в древнеримских тогах, в генеральских мундирах. Нечистая сила пыжилась, чванилась, стараясь ни в чем не уступать людям.
Рядом шли три миловидные девушки в бальных платьях и с ласкающим любопытством поглядывали на меня. По тонкому аромату французских духов я догадался, что это вонючие гарпии.
«Промышленные нечистоты», — с усмешкой подумал я и отвернулся. Мое внимание привлек стоявший в задумчивости молодой человек — долговязый и худой, как Дон Кихот. Я подошел ближе. Продолговатое смуглое лицо, крючковатый гасконский нос, выдающиеся скулы…
Это же бедняга д’Артаньян! Я много слышал о нем, но видел впервые. Как он попал в мир злых изгнанников? Я не раз размышлял над этим и пришел к выводу, что здесь он по ошибке. Бывает же так, что люди, ремонтируя и прибирая квартиру, вместе с ненужными вещами и мусором случайно выбрасывают и вещи добротные, ценные. Пожалуй, и Алкаш в мусорной яме, в этих «индустриальных отходах» Сферы Разума оказался не совсем заслуженно.
В отличие от унтера Пришибеева и других литературных персонажей, от д’Артаньяна не ожидалось абсолютно никакой пользы. И все же Весельчак не сжег его. Оставил для потехи. Весельчак не ошибся: своим поведением мушкетер развлекал изгнанников и считался безобидным городским дурачком. Не прижился д’Артаньян в этом мире, не вписался в него, а потому и впрямь выглядел слегка свихнувшимся.
Сейчас он стоял, погруженный в невеселую думу. Потом осмотрелся и, вызывая улыбку у прохожих, забормотал: «Атос, Портос, Арамис. Где вы?»
Но чаще всего, как я слышал, д’Артаньяну мерещились личные враги: граф Рошфор и миледи. Не раз случалось, что он с подозрением смотрел на какую-нибудь миловидную женщину с длинными белокурыми локонами. Потом подходил и, гневно сжимая эфес шпаги, вопрошал:
— Леди Винтер? Миледи?
Вглядевшись и поняв свою ошибку, мушкетер отступал, снимал шляпу с длинным пером, раскланивался и учтиво извинялся.