Поставленные на прикол сцепы. Опущенные до утра токоприемники, темные окна вагонов…

Вечерний поток пассажиров заканчивался. Прерывистый ручеек сочился от метро сквозь нижний цокольный вокзальный этаж, открытый с обеих сторон и занесенный снежной крупой.

Не умолкало радио.

Игумнов и потерпевший быстро шли вдоль перрона.

Начальник розыска спросил на ходу:

– Все произошло в вагоне?

– Именно.

– Они вошли после вас? Или уже были внутри?

– Я только успел войти, тут они и возникли… – Он держался с плохо скрываемым вызовом.

– Выходит, что в тамбуре?

– Это уж вы делайте вывод!..

Быстро пересекли перрон.

На справочном указателе, в начале платформы, когда они проходили мимо, что-то щелкнуло – на табло появилось время отправления первых утренних электропоездов.

– Что у вас взяли?

– Бумажник…

– Извините!.. – Шедшая навстречу пара заметалась, уступая дорогу. Игумнов её и не заметил.

– А что внутри?

– Обычное: документы, деньги.

– Много денег?

– Немного, – Потерпевший подумал, – Половина зарплаты. Главное – заграничный паспорт.

Остановились у срединной платформы.

– Здесь…

– Сейчас тут уже другая электричка.

– Я предупредил, что поезд ушел…

На междупутье повсюду валялись окурки, вмерзшие в снег молочные пакеты.

– Почему вы не пришли сразу?

– Подумал, все равно бесполезно… – Причина выглядела стандартной. – Сходил купил сигарет. Еще раз подумал. «А вдруг паспорт подкинут?» Тогда написал заявление…

– Где вы писали?

– На почте.

«На почте ты бы писал на бланке телеграммы и их ручкой…»

Потерпевший словно прочитал его мысль:

– У меня была бумага. И ручка тоже.

Можно было возвращаться в дежурку.

Игумнову важна была платформа. Теперь можно было установить отправлявшийся от неё сцеп.

Быстро свежело. Несколько женщин с детьми пробежали мимо к парку прибытия. Там тормозил опаздывавший волгоградский скорый.

– Куда вы ехали?

– В Барыбино… – Потерпевший натянул ниже на лоб вязаную шапочку.

– Вы там живете?

– Нет, я ехал к знакомым.

Игумнов уточнил:

– Адрес их вы знаете?

– Они должны были меня встретить на станции.

– Вещи при вас?

– Какие вещи? Газета вот только. Завтра я возвращаюсь…

Назад, к дежурному, шли уже медленнее.

Игумнов продолжал задавать вопросы:

– А электропоезд барыбинский? Или дальний?

– Я не обратил внимания.

– Это как же?!

– В случае чего пересел бы на следующий …

– Но движение – то заканчивалось!

Все выглядело более, чем странно.

«Что-то не то…»

– В крайнем случае взял бы такси…

– Ночью?! До Барыбино?!

– Это мои проблемы…

Возразить было нечем. Тем не менее ложь оставалась ложью.

Он уже решил для себя:

«Этого заявления не будет…»

Тем более с его подачи – начальника вокзального розыска.

«Иначе уголовное дело. Верняк. Искать кошку в комнате, где её не было…»

– Я понимаю…

Отбиться от заявления выглядело делом непростым.

«Мужик серьезный. Бог знает, кому направит свою телегу…»

Вернулись в Линейное Управление. Тут все оставалось по-прежнему. Дежурный отсутствовал, телефоны молчали.

– Что Качан?

– Не звонил, – помощник все ещё занимался протоколом.

Отсутствие известий от Качана настораживало.

«Что-то произошло…»

Прошли в кабинет. Потерпевший подвинул все тот же стул, напротив Игумнова, сел:

– Заявление я должен отдать на регистрацию дежурному? Или вам?!

Он знал или догадывался о главном смертном грехе милиции – те не регистрировали преступления, которые не в состоянии были раскрыть. Боролись за высокий процент раскрытия.

Если они делали это грубо и неосторожно, их выгоняли как нарушителей законности а, если регистрировали все подряд, но не могли обеспечить процент, от них рано или поздно все равно тоже освобождались.

«Уже во всем мире отказались от игры в цифры. А мы…»

Недавно вновьназначенный министр – без года неделя в милиции – с чьей-то подачи снова провозгласил – «существенно повысить процент раскрываемости преступлений…»

– Или послать по почте?

– Можете отдать мне. Я проверю. Кстати, билет на электричку у вас с собой?