И смолк револьвер. Лопухин дважды нажал на спуск, прежде чем осознал: патронов в барабане больше нет.

Спасибо, помогли свои – залегли за трупами, открыли беспорядочную, вряд ли действенную пальбу и отвлекли внимание стрелков. «Глупо будет, если подстрелят свои же», – мелькнула в голову у Лопухина одна-единственная мысль, в то время как тело рванулось вперед, будто выброшенное пружиной.

Единственное спасение – скорость и неправильные зигзаги. Не оставаться на линии огня дольше одной децисекунды. На курсах второй ступени инструктор гонял обучающихся до седьмого пота, прежде чем у них начало получаться. Конечно, патроны были холостые. «Убит! – сердито кричал инструктор очередному несчастному, и никому не приходило в голову оспорить слова того, кто бил муху в полете. Убит – значит убит. – Подстрелен, как куропатка! Спишь на ходу!»

И прибавлял много нелестного о лени обучающихся, о дряблых мышцах, о никудышных рефлексах, о лишнем подкожном жире, о толстых задах и о многом другом, о чем неприятно было вспоминать.

Хитрая премудрость понемногу осваивалась. Все лучше удавались стремительные нырки под выстрел, обманные финты, провоцирующие противника нажать спусковой крючок и промазать. Лопухин вошел в число тех, кто в конце концов научился играть уже не с одним, а с двумя стрелками. «С тремя – как правило, бесполезно, господа, – учил инструктор. – Разве что все они из рук вон плохие стрелки, но, право же, не стоит на это рассчитывать».

Да, но на что же рассчитывать, если стрелков все-таки трое, а ты безоружен? Да еще бежишь по узкой штольне, где нет простора для финтов и того и гляди свои же пригреют пулей в спину?

Только на его величество Случай. На глупый и капризный Случай, за чью мимолетную улыбку иной раз без раздумий отдашь десять лет жизни.

Или на вмешательство свыше.

Залп!

Обожгло предплечье. Пустяки, царапина, а не рана. Пришпоренная лошадь только резвее.

Перезарядка игольчатой винтовки – шесть секунд по нормативам русской армии. «Не успею добежать, – ахнула мысль. – Срежут в упор. Господи, яви чудо!»

И ведь явил. Позади охранников возник еще один силуэт, показавшийся странно знакомым. Поднял и с глухим стуком опустил кайло. Крайний справа охранник повалился кулем, двум оставшимся стало не до прицельной стрельбы. Только что почти не было шансов – и вдруг такая роскошь!

Добежал – и с ходу ударил одного в висок рукояткой револьвера. «Барин!» – воззвал о помощи Еропка, вцепившийся в винтовку последнего охранника, приплясывающий и пытающийся пнуть недруга в коленную чашечку.

Удар по черепу. Жив охранник или оглушен – не имеет значения. Нет времени сводить счеты.

– Ты как здесь оказался? Заплутал, что ли? Ты где должен быть?!

– Дык ведь стреляли, барин… – тяжко дыша, оправдывался слуга. – Ну, я, значит, и сунулся поглядеть, что тут к чему. В нашей штольне все тихо прошло. Да вы не извольте беспокоиться, главный ствол уже наш, бунт наружу пошел…

– Ладно, после разберемся. Винтовку возьми и патронов.

Мысли были самые скверные. Нет, то, что «бунт наружу пошел» – это хорошо. Это удача. Но взять верх в подземных норах и высунуть нос из шахты – это еще не все. Это даже не полдела, а так, процентов десять. Захватить баркентину и шхуну гораздо труднее, ибо уже не приходится рассчитывать на эффект внезапности. Но и это еще не все. Не подавив береговых батарей, не выйдешь в море за искусственный мол полумесяцем, насыпанный руками давно умерших рабов, – утопят.

Батарей две, северная и южная, по обе стороны бухты. Устаревшие, но мощные орудия держат под прицелом внешний рейд. И если немолодой, а то и увечный пират-абордажник не так уж грозен в рукопашном бою, то пират-комендор с многолетним опытом морских боев поистине страшен! Разве что в стельку пьян…

Лопухин не собирался проверять, можно ли в данном случае пропить ремесло. Ночью состоялся тайный разговор между ним и четырьмя рабами из числа авторитетных. Один из них оказался пожилым мичманом Кривцовым с пропавшей без вести год назад канонерки «Выдра», двое – унтер-офицерами также с военных кораблей, а четвертый – простым матросом торгового флота, зато заводилой среди мраксистов.

Четыре штурмовые группы. Две из них захватывают стоящие у пирса баркентину и шхуну. Две другие группы атакуют береговые батареи, вряд ли достаточно хорошо укрепленные против атаки с суши, и после выведения их из строя пробиваются к пирсу. Эти две группы должны быть укомплектованы лучшими и надежнейшими бойцами, поскольку рискуют больше других. Найдутся ли такие люди?

– У нас всякие найдутся, – с усмешкой ответил матрос.

– Отлично. Взять на себя командование ими предлагаю вам. Готов выслушать мнения, предпочтения, иные мысли. Или, быть может, распределим объекты штурма по жребию?

Жребий не понадобился. Мичман и оба унтера выразили готовность идти туда, куда их направит руководитель. Зато матрос-мраксист с прежней своей усмешечкой сказал, что готов повести своих людей в атаку на любой из кораблей, но только не на батареи, и кончен разговор. Почему? Подумайте сами, ваше высокоблагородие.

– Что тут думать. Вы боитесь, что мы погрузимся на суда и отплывем без вас. Полагаю, вы считаете, что с моей точки зрения мраксисты – люди второго сорта. Нет мраксистов – нет проблемы. Угадал?