Лоб старшего офицера мгновенно покрылся испариной. Враницкий покачал головой.

— А я с некоторых пор об этом думаю, — невесело сказал Розен. — Теперь же почти уверен. Быть может, враг лопатит сейчас палубу над нами, а то и того хуже: командует матросами, проводит свободное время в кают-компании, хороший товарищ и признанный весельчак, шутит, в шахматы играет…

— Офицер? — Враницкого передернуло. Сердито сдвинув брови, он повысил голос. — Нет. Невозможно. Исключено. Кого конкретно вы подозреваете? Назовите имя!

В этот миг Розен едва не растерялся: назвать было некого. Но и признаться в этом было невозможно: старший офицер мгновенно повернул бы дело в свою пользу. Только сейчас, мысленно обругав себя за непонятливость, Розен понял: Враницкому нет дела до следствия, но есть очень большое дело до репутации судна и, разумеется, его команды. Что такое работа сыщика (к которой, по правде говоря, и сам полковник не пылал любовью), он не знает и не желает знать. Поддерживать порядок — может и даже любит. В остальном бесполезен.

Следовательно, придется рассчитывать только на себя.

— Пока я не могу назвать вам имя, — нашел выход Розен. — Это преждевременно. У меня нет доказательств, и мне не нужна атмосфера подозрительности на борту. К тому же я могу ошибаться. Скажите лучше, когда примерно вы в последний раз видели дверь каюты запертой и опечатанной?

— Могу сказать не примерно, а точно, — холодно ответил Враницкий. — В тринадцать часов тридцать минут. Прямо отсюда я поднялся наверх и приказал делать промеры глубин. Поднимаясь по трапу, взглянул на часы.

— Примерно за час до прихода большой волны?

— Совершенно верно.

— Кто из офицеров был все это время наверху неотлучно?

Враницкий ненадолго задумался.

— Капитан-лейтенант Батеньков. Лейтенант Фаленберг. Мичман Корнилович.

— Благодарю вас. Ну что ж… — Розен обвел взглядом каюту. — Похоже, нам здесь больше нечего делать. Благоволите распорядиться запереть каюту на висячий замок и передать мне все ключи. Да, и вот еще что, Павел Васильевич… Личная просьба. Не надо придавать большое значение этому… инциденту. Зачем нервировать команду допросами и обысками? Своей цели взломщик ведь не достиг, а цель его — для всех — заключалась в деньгах, не так ли? Не в наших интересах поднимать тему секретных документов.

Насторожившийся Враницкий облегченно вздохнул.

— Именно. Душевно рад, что вы это понимаете.

— О чем речь. Одно дело делаем. Значит, для всех, исключая нас с вами и командира, на борту, по всей видимости, имела место неудавшаяся попытка кражи денег. Ввиду деликатности нашей миссии, а равно и малозначительности происшествия, решение не предавать инцидент широкой огласке вряд ли покажется странным, верно?

— Да.

— Так и сделаем.

Пока старший офицер ходил распорядиться насчет замка, Розен задумчиво курил возле иллюминатора, гурмански наслаждаясь миазмами табака в контрасте с морской свежестью. Потом окурок улетел в Великую Атлантику, а Розен пошел по каюте мелкими шажками, еще раз осматривая ее.

Боже, сколько тут было лишнего! Прежде всего мебель — массивная, с завитушками. Ни у кого на корвете больше нет такой — сгорела в топках и вылетела дымом в трубу, когда убегали от пиратов. Мебель, купленная в Понта-Дельгада, совсем другого фасона, коротко сказать — плебейского. Рама да тощий тюфяк — вот и кровать. И стенных панелей из дуба больше нигде на корвете нет, кроме этой каюты, и шелковых обоев… Трость Лопухина — и та сгорела бы в топке как миленькая, поскольку деревянная.

Розен подобрал с пола трость, сразу подивившись ее необычной тяжести. Усмехнулся углом рта: знаем, мол, эти штучки. Клинок внутри? Так и есть, клинок. Гм, странно короткий, дюймов двадцать пять всего… Ага, тут не только клинок! То-то резная рукоять не совсем удобно лежит в руке…

Улыбаясь и покачивая головой, полковник осторожно осмотрел рукоять клинка. Вделанный в нее однозарядный пистолет имел небольшой калибр и, вероятно, был рассчитан на слабый патрон, но Розен не обманывался: на близком расстоянии и из такого оружия запросто можно ухлопать противника наповал. Стало быть, вот вы как, господин из Третьего отделения? Фехтовать, надо думать, умеете, но к чему вам подвергать себя случайностям? Оч-чень, оч-чень благородно!

С брезгливой осторожностью, дабы не произвести выстрел, нечаянно надавив на резную завитушку, служащую спусковым крючком, Розен убрал клинок в ножны, тоже показавшиеся тяжеловатыми, и отставил трость в сторону. Лишний предмет, мешающий думать.

Но ничего не придумывалось, хоть колотись головой в переборку. Кто мог совершить взлом? Многие. У Батенькова, Фаленберга и Корниловича, похоже, есть алиби, но сие еще нуждается в подтверждении. У остальных офицеров, унтеров и нижних чинов никакого алиби нет. Перед приходом волны очень многие ротозейничали наверху, дивясь на цвет воды и следя за промерами глубин. Кое-кто спускался вниз, например, лейтенант Гжатский…

Ну и что?

Допросы не помогут, а только навредят, это ясно. Но если вести осторожные расспросы — непринужденно, между делом? Поговорить сначала с Гжатским, сразу дав ему понять, что уж он-то вне всяких подозрений, затем с другими офицерами, сопоставить полученные от них сведения и поймать злодея на сознательной неточности, как делают знаменитые сыщики из бульварных романов… Нет, чушь. Не так это просто, как в романах расписано. Люди не персонажи, они сложнее. Они не только способны лгать — они еще ошибаются, заблуждаются, забывают важные подробности… К тому же их не десяток, а полторы сотни. Получится схема, анализ которой окажется не под силу уму одного человека, даже генштабиста. Да и можно ли вообразить себе непринужденную беседу между полковником и нижним чином? Нет, больших надежд на этот метод возлагать не стоит…