— Не продолжайте, я понял, — кивнул Лопухин. — Разумеется, надо устроить череду маленьких победоносных войн вне границ страны и тем успокоить крикунов. Одних занять на войне, других соблазнить военными заказами, третьим кинуть какую-нибудь малость из добычи… Способ известный, проверенный.

— Ну конечно. — Корф пожал плечами, показывая, что разговор идет о само собой разумеющемся. — Современного оружия и военного снаряжения у японской армии пока нехватка, зато японские солдаты храбры и старательны сверх меры. Их обучают германские инструкторы, по большей части пруссаки. Айн-цвай-драй, ди энне колонне марширт… Они нашли друг друга, учителя и ученики. Всякому внимательному наблюдателю ясно, что Япония в скором времени нападет на соседей. Удержаться от агрессии она просто не может — взорвется, как перегретый котел. Формоза, Корея, а аппетит, знаете ли, приходит во время еды… Рано или поздно кончится тем, что кто-нибудь крепко даст японцам по носу. Но не мы. России эта война совсем уж ни к чему. Надеюсь, и вы, граф, придерживаетесь того же мнения?

Лопухин ответил кивком. Уловив боковым зрением какое-то движение — повернул голову. Так и есть — Кусима. Заметив внимание к себе, японец начал кланяться — сначала графу, затем незнакомому, но наверняка очень важному русскому господину, затем опять графу и опять господину.

— Это еще что за явление? — приподнял бровь Корф.

— Рыбак, — объяснил Лопухин. — Подобрали в море едва живого. Что с ним делать?

— Да пожалуй, что ничего. Посконников сообщит о нем местным властям, так уж положено, на чем дело и кончится. Это в прежние времена всякому японцу, побывавшему в гостях у гайдзинов, без разговора рубили голову, а теперь — кому он нужен? Пускай себе идет.

Кусима поклонился. На его смышленой физиономии обозначилось понимание: говорят о нем. Дождавшись паузы, он быстро-быстро заговорил по-японски.

— Говорит, что благодарность его к вам безмерна, — кратко перевел Корф. — Говорит, что он ваш должник и готов служить вам до конца жизни. Но прежде он хотел бы, если возможно, навестить своих престарелых родителей в городе Сасебо на острове Киу-Сиу. После чего он полностью в вашем распоряжении. Гм… Не отказывайтесь. Японцы — верные слуги.

— Зачем он мне? — пожал плечами Лопухин. — Пусть уходит. Не отпустить его повидаться с родителями я не могу, а когда он вернется, мы уже будем в России. Переведите ему, пожалуйста. И пусть зайдет к Кривцову за деньгами.

В кают-компании продолжался допрос консула:

— А правду говорят, будто любая японская чайная не что иное, как публичный дом?

— Меньше верьте всяким мюнхгаузенам, господа! — отбивался Посконников. — В японских чайных пьют чай.

— И только?

— А вы знаете, сколько здесь сортов чая? Ну, при желании можно заказать саке и что-нибудь поесть. В заведениях побогаче можно за особую плату посмотреть танцы юных девушек или послушать игру на сэмисэне в исполнении гейши.

— Ну? — не выдержал Свистунов и облизнулся даже.

— Но только у гейши искатель иных утех, кроме музыки и приятной беседы, скорее всего их не получит. — Посланник словно бы не заметил выходки молокососа. — Публичные дома существуют здесь вполне официально, но к харчевням, как правило, отношения не имеют…

— А что же гейши?

— Это профессия, и очень непростая. Игре на сэмисэне, приятной беседе, а главное, неподражаемому изяществу японские девочки учатся с самых ранних лет. Советую вам, господа, различать гейш и публичных девок. Уж если на то пошло, в Токио существует целый квартал публичных домов — Ёсивара, — и никто не называет его обитательниц гейшами.

— Господа офицеры, стыдно! — сердился Пыхачев. — Мы представители великой державы, а не какие-нибудь жеребцы! Что о нас подумают!

— Покажем себя меринами — подумают еще хуже, — не унимался Свистунов.

— Господин мичман! Извольте покинуть кают-компанию! На берег вы сойдете в последнюю очередь!

— А правда ли, что их рисовую водку… как ее… саке пьют в подогретом виде? — спросил Фаленберг.

— Истинная правда, но только саке отнюдь не водка. Алкоголя в нем не больше, чем в виноградном вине. Да, внимание, господа! Пить после саке крепкие напитки никому не посоветую — эффект чудовищный…

— А правда, что в японские дома нельзя входить в обуви?

— А правда, что кукиш у японских женщин означает совсем не то, что у наших?

— А правда, что…

Вопросы сыпались на бедного Посконникова картечью. В иной ситуации консул Российской империи и не подумал бы искоренять невежество соотечественников. Но при цесаревиче трусил и позволял мичманишкам и лейтенантикам терзать себя, словно мелкую сошку.

Аристид Тимофеевич в нетерпении притоптывал ногой: мало визита цесаревича, который еще не спроважен в Токио под ответственность Корфа, так на голову консула свалилась еще и баркентина с матросами разбойного вида! Чего доброго, натворят на берегу таких дел, что придется извиняться перед губернатором. Посконников предчувствовал несколько дней нервотрепки.