– Порядочно. Так слушайте...

Карандаш царапал бумагу, цифры писались вкривь и вкось.

Перебрались Бальчуговы, сменили жилье. Ладно, позвонит по новому телефону.

Ему отозвался низкий женский голос:

– Алло?

– Здравствуйте, - сказал он.
– Кто это?

– Допустим, Алевтина Сергеевна.

Алевтина Сергеевна? Жена? У Саши была жена, но как ее зовут, позабыл, хоть убей. Сказал:

– А можно Александра Евгеньевича?

В трубке помолчали, и он повторил:

– Александра Евгеньевича можно?

– А кто спрашивает?

– Семенов-Верниковский. Это его старый знакомый...

– Я не смогу позвать Александра Евгеньевича и для старого знакомого.

– Почему? Он болен?

– Он умер. Позапрошлой осенью. Разрыв сердца.

– Простите, - пробормотал Григорий Петрович.
– Вы жена?

– Жена.

– Простите. До свиданья.

– Прощайте.

Григорий Петрович не двигаясь сидел на пуфе у столика, вытирал платком испарину со лба. Справился о здоровье, вот так пожелал сил и бодростп. Саша Бальчугов умер. От разрыва сердца.

В позапрошлую осень.

Наверно, был листопад, дул ветер, желтые, скользкие от дождя листья сыпали с деревьев на автомашину с ало-черной материей по бортам, в машине гроб и кучка родных - нынче так хоронят, механизированно, в темпе, без лишних людей и без медлительных процессий.

Наверно, в гробу Саша лежал спокойный, смирный, а в жизни это был огонь человек. По Театру Мейерхольда его помню. Загорался спектаклем, режиссером, актерами, публикой, на сцене разве что на голове не ходил, вне сцены - бесконечные добрые деяния: что-то для кого-то просил, требовал, добивался. И за меня вечно хлопотал: роль в новой пьесе, жилье, надбавка жалованья, путевка на курорт... А то было: нету у меня сносного пальто, Саша свое отдает, попробуй не принять подарка - взрыв, вулкан, - а сам после в плащишке прозябал. Благородная, бескорыстная душа... Да, помнится, и псевдоним мне Саша сочинил, СеменовВерниковский - это благодаря ему. Был младше меня, а опекал, будто старший. И не одного меня опекал... Впоследствии разошлись по разным труппам, все дальше, дальше, так далеко, что и перезваниваться перестали, пенсионники. А два последних года Саша, если бы и захотел, не мог уже позвонить: с кладбища не позвонишь.

В висках и затылке гудело, и сквозь этот гул временами жалом покалывало и в виски, и в темя. Нужно было прилечь, отдохнуть, успокоиться. Но вместо того чтобы прилечь и успокоиться, Григорий Петрович начал, мусля, перелистывать записную книжицу, искать что-то средь телефонных номеров.

"Ксенофонтов В. К.". Так. Это то, что требуется. Ксенофонтов Виктор Константинович. Играли некогда в труппе Завадского.

Когда последний раз виделись? Христос его знает. Когда последний раз перезванивались? Да-а, нескладно. Не видишь, не звонишь и - хлоп, узнаешь: похоронен. Нежданно, нелепо. Как с Сашей Бальчуговым. Крепыш был, огонь человек, моложе меня - и на тебе, разрыв сердца.

Виктор живет в Марьиной роще, а Саша жил на Арбате, затем перебрался на Плющиху. Знает ли Виктор о Сашиной смерти?

Ведь они тоже были близко знакомы и работали вместе, у того же Таирова. Не знает - я сообщу. И словно сниму с себя часть скорбной ноши.

– Звякнем Вите, потолкуем, - сказал Григорий Петрович, не трогая трубку.

Конечно, я сообщу ему о Сашиной смерти. Как воспримет это Витя? Вообще-то он хохотун, анекдотчик, бабник. Откалывал коленца. И как не откалывать: гвардеец, красавец. И - несомненный талант. Не то что я. Десятки лет проработал в театре, играл и ведущие роли, а до сей поры не уверен: по своей ли стезе пошел, не бездарь ли? И по театрам меня мотало, как пушинку ветром, все оттого же: не ярко светил. Витя же Ксенофонтов светил ослепительно, публика его боготворила, газеты комплиментничалп. Заслуженного получил. Да я б ему и народного дал. А вот мне ни фига не дали, хотя представлялся к заслуженному. Может, и правильно, что не получил. Рядовой актер, как ни финти. Но и рядовому актеру расстаться с театром свыше сил, я расстался по возрасту: проводили на отдых, на пенсию. И успокоился я постепенно, не скучаю по театру, живу себе.

– Звякнем Вите, потолкуем о том о сем, - сказал Григорий Петрович и снял трубку.

Номер был занят - высокие частые гудки, раздражавшие и еще более подогревавшие нетерпение. Наконец Григорию Петровичу ответили:

– Вас слушают.

– Здравствуйте, - сказал Григорий Петрович.
– Будьте любезны Виктора Константиновича.

– Кого? Кого?

– Виктора Константиновича. Ксенофоптова. Я правильно набрал номер?

Говорившая с Григорием Петровичем женщина хмыкнула, кашлянула и сказала:

– Набрали-то, уважаемый, правильно. Но Виктора Константиновича у нас уже нету...

– Как нету? Съехал?

– Да как вам выразиться? Съехал на тот свет. Померли Виктор Константинович, отмучились.

– Умер! Не может быть!
– сказал Григорий Петрович, и у пего кольнуло в сердце.

– Очень даже может, - сказала женщина.

– Простите, я не то хотел сказать... Я хотел сказать: давно он умер?

– Года три. Либо чуток помепе.

– Еще раз простите. Вы супруга Виктора Константиновича...

или вообще родственница?

– Соседка. Сродственников у него не имеется, кроме дочери.

Нужна вам? На работе, вечером будет...

– Не нужна, - сказал Григорий Петрович.
– Еще вопрос... От какой болезни умер Виктор Константинович?

– Разбило их параличом, очень мучились...

– Жалко Виктора Константиновича...

– И не говорите! Приятный был сосед, уважительный...

– До свидания, - сказал Григорий Петрович.
– Благодарю вас.

– Не за что, - ответила женщина и сиова хмыкнула и кашлянула.