Лейтенант Глушков в числе исполнителей. Невелика шишка, но.

когда их много, подобных Глушкову, это неодолимая сила. Вперед, на восток!

Порассуждав о себе в третьем лице, я закрыл глаза. И сразу подскочил, так как раздался вопль. Все проснулись, повскакивали. Что стряслось? Да ничего существенного: Логачееву приснилось, что в рукопашной фашист засадил ему штык промеж лопаток. Каспийский рыбак, взлохмаченный, испуганный, гладил себя по спине и бормотал:

– Приснится же, прости господи...

Кто его утешил: "Не бойсь, Логачеев, и радуйся, что во сне это", кто ругнул: "Орал бы потише, козел вонючий, взбаламутил как", - но все поняли: сна больше не будет, подъем. И старшина Колбаковский, вопросительно взглянув на меня, возгласил:

– Подымайсь!

А Логачеев никак не мог очухаться, поглаживал сппну и повторял:

– Привидится же, прости господи...

В рукопашной у меня был случай: обер-ефрейтор занес надо мной тесак и всадил бы в спину, если б не мой ординарец, - он прострочил обера из автомата.

А немки, когда мы вошли в Германию, подвязывали себе на живот, под платья, подушки - чтоб русские насильники видели, что это беременная, и не трогали. После они побросали свои подушечки: русские не творили того в Германии, что творили немцы в России.

А как там без меня Эрна?

Эшелон продвигался к Москве как бы толчками. Постоит, сдвинется, проедет сколько-то и снова остановится, постоит, стронется, проедет - и снова... Короче, в час по чайной ложке. Разве ж тут угадаешь, когда будем в Москве? Вот пассажирские поезда, что нас обгоняют, придут по расписанию. А у нас где оно, расписание? Никто ничего толком не знает. Везут - и слава богу. В сущности, торопиться некуда. Война не уйдет от нас, приедем к ней в конце концов. А по пути поглядим на столицу.

Пока же и в теплушке неплохо. Привыкли, обжились. Остряки иногда именуют ее длинно, с иронией: "Сорок людей, восемь лошадей". Правильно, теплушка рассчитана или на восемь лошадей, или на сорок человек, которых у нас не наберется. Просторно, вольготно, кати хоть до Тихого океана. Может, еще и споем:

"И на Тихом океане свой закончили поход..." Вполне возможно.

В теплушке кряхтенье, кашель, зевки, солдатский треп:

– Дай закурить!

– Свой надо иметь.

– Друг, называется!

– Дружба дружбой, а табачок врозь!

– Чего седин на завтрак будет, а? Жрать охота!

– Жрун ты, Санька! Прожорлив, ровно саранча.

– Сам ты саранча!

– Ребята, сколь едем? И сколь припухать еще?

– Что, надоело?

– Да пет, это я так...

– Эй, на верхотуре, не возись, труха сыплется!

– Это из кого там сыплется? Старпер, откликпись!

– Нестеров, кинь кресало!
– Лови.

– Подрых бы, да старшина подъем скомандовал...

– Это он для порядку. Сам валяется.

– Хлопцы, у кого вчерашняя "Правда"?

– Свиридов, на пару бриться будем...

Потом кто-то поминает Москву, и все начинают вставать, одеваться. Бреются, подшивают подворотнички, ваксят сапоги - без напоминаний старшины. Колбаковский достает новую офицерскую гимнастерку, расправляет, оглядывает. У него все офицерское: хромовые сапоги, фуражка, пояс, две шерстяные гимнастерки - одна повседневная, которая для торжественных случаев, к ней-то он и примеряется. И я прикидываю, что получше надеть.

Привели себя в порядок, позавтракали. Прослушали политинформацию парторга Симоненко. Почитали уставы. Пообедали.

А Москвы не видать, плетемся по-черепашьи. И торжественноожидательное настроение понемногу испарилось. Разделись, развалились на нарах. Треп, анекдоты, ефрейтор Свиридов терзал аккордеон: "Мы с тобой случайно в жизни встретились, оттого так странно разошлись..." Те же танго, репертуар у него, определенно, ограниченный... "Ночью, ночью в знойной Аргентине под звуки танго..." М-да!

Заводские поселки, дачные платформы, деревни на отшибе - и старые, уцелевшие, и новые, отстроенные. Немало пепелищ, полусожженных изб. И дачи попадались разрушенные, разваленные.

Хватало землянок, траншей, бомбовых воронок, поржавелых машинных остовов, расщепленных деревьев. Леса, леса, за ними, за лесами, на востоке - Москва. Хочется глянуть на ее лицо, как на материнское лицо. Матери я уже не увижу. Москву - могу и должен увидеть. Неизвестно, как сложится у меня жизнь после той, японской, войны и повидаюсь ли с Москвою. Всяко может быть.