Шрифт:
У меня прямо дух захватило от этих слов.
— Как бы не так! — заорал я. — Кишка тонка!
— Нет, не тонка, просто пожалела.
У меня язык от возмущения отнялся. Ах ты тихоня противная! «Пожалела»! Треснуть бы тебя по башке, узнала бы тогда!
А она опять свое:
— Он хоть и ударник, да только для себя. Рите не стал помогать.
— Еще не хватало! — опять заорал я. — Дали каждому делянку, ну и делай свое!
— Нет, ты не прав, Леня, — сказала Надежда Федоровна. — Так рассуждать могут только кулаки, а ты — пионер. И должен помогать товарищам, тем более что Рита слабее тебя, а ты вон какой здоровый.
— Нет уж, дудки! Не буду помогать девчонкам! — упрямо заявил я.
— Опять рассуждаешь не по-пионерски, — сказала Надежда Федоровна и холодно поглядела на меня.
Я замолчал, не стал больше спорить. А эта тихоня еще получит от меня! Собрался я ей кулак показать исподтишка, а она так на меня поглядела, что прямо куда-то в душу заглянула. Глаза у нее синие-синие, как Рябиновое озеро, где мы карасей ловим. И на носу конопушки мелкие, как на воробьином яйце. И что-то такое со мной сделалось: хотел пригрозить и не пригрозил. Никогда за мной такого не замечалось. Прямо удивительно. И целый день мне потом эти глаза виделись, синие-синие.
Дома мне еще отец добавил.
— Ну, брат, пришлось мне покраснеть за твое единоличное настроение, — сказал он вечером, едва переступив порог.
Это уж ему Надежда Федоровна доложила.
— Значит, свое только?
— Да какое же «свое»! — возмутился я. — Колхозное поле-то!
— Все равно. Кто товарищам не помогает, тот только себя любит.
Вот тебе раз! То говорит: будь везде первым, ты — пионер! А теперь все наоборот.
— Выходит, я буду работать, а другой прохлаждаться, как Ритка, а потом я же ей помогай? Я глотка воды не сделал, а она от ручья не отходила.
— А ты увлеки ее, объясни, покажи, как надо работать, — не унимался отец.
Я обиделся. Вот пристали. Сговорились, что ли?
— Ну ладно, — сказал отец. — Пей чай, не дуйся, а то лопнешь — чаем коленки ошпаришь. Ты подумай только: когда вы вместе бываете — Федька, Степка и ты, — на вас зареченские не нападают. Потому что вы — сила. В работе тоже нельзя по одному, как лебедь, рак и щука. Ты вот возьми веник, попробуй сломать. Не получится. А по хворостинке очень просто переломаешь. Так и в работе, надо вместе чтобы. Один за всех, и все за одного. Сделал свое, помоги товарищу. Для этого и колхозы делаем, для этого в коммунизм идем. Я вот тебе сейчас прочту, что Владимир Ильич пишет.
Отец достал с этажерки книжку в красном переплете, разобрался в закладках, которых было множество, и начал:
— Вот слушай, что такое коммунист. «Коммунист — слово латинское. Коммунис — значит общий. — Отец поднял палец, поглядел на меня. — Коммунистическое общество — значит все общее: земля, фабрики, общий труд — вот что такое коммунизм». Понял? Общий труд. — Отец закрыл книгу. — Ленин это говорит. Он сам в субботниках участвовал, бревна таскал, а ты Аленке не хотел помочь. Какой же ты после этого пионер?
«Не Аленке вовсе, а Ритке, — тоскливо подумал я и утешился другой мыслью: — Этой Аленке еще будет! Тихоня!»
— Да-а, — задумчиво сказал отец. — Вытравить из нас эту крестьянскую закваску нелегко. Рабочий класс тем и силен, что он сплочен, гуртом держится. А вот крестьяне никак еще понять не могут, что им дает колхоз, общий труд. И разбредаются, как овцы у плохого пастуха. Но ничего! — Голос отца затвердел. — Мы их сгуртуем! Поймут. Это попервости туго, а потом не растащишь.
Глава восьмая
В избе-читальне организовали курсы по ликвидации безграмотности — ликбез. Заведовала этими курсами Надежда Федоровна, а мы у нее были помощниками. Мы — это Степка, Федька, я и Аленка-тихоня. Надежде Федоровне без нас, конечно, не управиться было бы со всеми неграмотными в нашем селе — не разорваться же ей одной на всех.
Открывать ликбез пришел отец. Он был побрит и от этого казался помолодевшим. Высокий, плечистый, в зеленой гимнастерке и синих галифе, обшитых кожей, он походил на красного командира, каким он и был когда-то.
Учиться на ликбез пришел народ пожилой, бородатый. Сидели за столами, смущенно покашливали в черные кулаки. Те, которые помоложе, толпились на крыльце, курили, натянуто похохатывали. Видно было, что волнуются и любопытно им, как эта учеба происходить будет. Я в первом классе тоже такой был.
Председательский стол покрыт красной сатиновой скатертью, на столе графин с водой и колокольчик. Над рамкой с портретом Ленина, на котором запекшаяся кровь Фили Арепина, прибит кумачовый плакат: «Долой неграмотность!»