Снова гуднул телефон прямой связи. Серьезно так гуднул, солидно – знай, мол, наших. Максютов ненавидяще зарычал.

– Да! – крикнул он в трубку. – Максютов. Нет, не охрип… Уже над Средиземным морем… Да, снижается. Кажется, наш гость. Нет… Считаю нецелесообразным… Нет… Траектория у меня есть. Нет… Нет… Господин президент, я убедительно прошу вас не отвлекать меня и моих людей от несения службы… Да… Разумеется, доложу немедленно.

Он кинул трубку на рычаг, несколько секунд вращал глазами, затем скользнул взглядом по мне и снова вперился в карту. Объект уже подбредал к Турции, и простым глазом было видно, насколько уменьшилась его скорость. Четыре тысячи в секунду, а высота… высота прежняя.

– Как он ухитряется там удерживаться? – с заинтересованностью и восхищением в голосе проронил Топорищев.

– Это у вас надо спросить, – немедленно отпасовал Шкрябун. – Заодно объясните, как он удрал от Юпитера, а ваши космические гляделки это проворонили…

– Они столь же мои, сколько ваши. И, представьте себе, не всегда могут делать то, для чего не предназначены…

– Помолчите, вы! – это Максютов.

– Пожалуйста, пожалуйста. Зато теперь можно смело записать: горячей плазмы он не любит. Вот увидите, перед входом в атмосферу он замедлится тысяч до полутора. Спорим?

Никто не стал с ним спорить. Красная точка долго ползла через Турцию и Черное море, потянулась было в сторону Николаева, как будто учуяв там родственную душу, но, как ни странно, «одумалась» и взяла прежний курс. Над Азовским морем запрыгали цифры высоты.

– Уже сто пятьдесят…

Топорищев немного ошибся: скорость объекта составляла две тысячи триста, но продолжала быстро падать. Монстр снижался совсем не так, как полагалось бы нормальному спускаемому аппарату.

Все-таки это удивляло.

– Высота сто десять. Плазменного кокона практически нет…

– Я же сказал: помолчите!

Молча мы следили за красной точкой. Перемахнув через Украину, она продолжала ползти, но теперь уже медленно… совсем медленно. Невыносимо тянулось время, лениво менялись цифры в углу экрана.

Голос оператора:

– В Саратовской губернии что-то похожее на смерч. Даю снимок из космоса.

Так и есть. Смерч. Неудивительно при размерах Монстра и его скорости, малой лишь по космическим меркам.

– Уберите снимок.

Высота полета не менялась уже несколько минут. Чуть больше семи тысяч метров. Скорость – четыреста в секунду.

– Может, до Ледовитого дотянет? – с надеждой спросил Шкрябун.

– А там и до Канады? – еле слышно пробрюзжал Максютов. – Нет уж, Кайман… Не надейся. Хотя, может, оно и к лучшему, что у нас…

Хотелось в это верить.

Километрах в семидесяти к востоку от Вятки точка замерла. И больше не двигалась.

– Ну вот, – сказал Максютов без всякой интонации. – Теперь все.

Мне показалось, что Топорищеву не терпелось спросить, что, по мнению Максютова, означает «все». Но он сдержался.

ЭТО было похоже на холм. На круглый и низкий холм-лакколит, каких немало к северу от Минвод, этакую куполообразную нашлепку на земной поверхности, бугор стометровой высоты и двухкилометрового диаметра, но холм абсолютно лысый, без травинки, покрытый чем-то вроде гладкой пятнистой кожи коричневых, лиловых и зеленоватых оттенков. Какое там, к бесу, «черное тело»! Кожа казалась матовой и теплой на ощупь, но мне совсем не хотелось ее трогать. Было в ней что-то такое… неприятное.

Более того: отвратительное. Предельно чуждое. И не один я так думал. И вовсе не один я морщился, борясь с желанием немедля зажать нос, а то и потребовать противогаз. Однако запаха не было: обоняние лгало. Стоило отвернуться – и тошнотное наваждение исчезало.

Вблизи сходство объекта с холмом не казалось столь очевидным – его края поднимались отвесно на пятнадцать-двадцать метров и лишь выше начинали плавно заваливаться к центру, образуя идеально симметричный низкий купол. Бывают такие геологические формации, но не среди северокавказских лакколитов.

А еще ЭТО напоминало плотную круглую медузу, выброшенную волной на берег, расплющенную тяготением, растекшуюся в выпуклую цветную линзу, ждущую лишь яркого солнца, чтобы в считаные минуты растаять без следа. Только ЭТА «медуза» таять не собиралась.

Медуза… да… Коровья лепешка! И быть тебе, майор Рыльский, не бобиком, но скарабеем… Повышение это или понижение? Сразу и не сообразишь…

– Что накрыла собой эта сволочь? – полюбопытствовал Топорищев, и я поразился мягкости его определения. Сволочь – очень сдержанно сказано.