Ужасно противно быть в некотором роде соратником тех, кого на Земле прозвали ретроградами, мракобесами и обскурантами. Прекрасны новые люди, каких не было еще поколение назад, – Пурсал Ар-Магорский, Тахти Марбакауский и другие, несущие этому миру новую культуру, люди светлые и ужасно наивные, не предвидящие, во что в конце концов выльется их культура и светлые мечты… А на другом полюсе – духовенство и феодалы с вечным их свинством, принципиально неутолимой алчностью, чванством, ленью и неистребимой склонностью к сепаратизму…

Вот с них-то я и начну, подумал Барини, мрачнея от боли сразу в нескольких местах. Еще год-два, и придет время объявить всю землю собственностью короны, перераспределить наделы, связать крестьян круговой порукой, а верных слуг награждать поместьями без права наследования. Как в Китае времен какой-нибудь приличной династии. Бюрократический аппарат и строгая вертикаль власти. Верность традициям – ведь станут же когда-нибудь нововведения традициями, черт побери! И обязательно укрепить систему экзаменов на право занятия любой государственной должности, даже самой низшей… кроме палаческой, пожалуй.

Конечно, не сразу. Конечно, постепенно. И главные преобразования начать после войны, в противном случае Империя разобьет немонолитный Унган, и князя взденут на пики его же гвардейцы. Вот, кстати, еще одна причина развязать войну как можно скорее…

Князь пустил мерина галопом. Он и так уже опаздывал. Где тут ручей, пересох он, что ли?

Ручей не пересох – журча, петлял в глинистых берегах, издали выдавая себя полосой зеленой травы. Мелкий зверек с облезлой шерстью, терпеливо карауливший возле норки земляного рака, испуганно вякнул и брызнул наутек. Потянувшийся напиться мерин получил перчаткой по ушам и шпорами в бока. Вперед! Теперь Барини знал, что не заблудился и уже не заблудится. Вот ручей. Вон лес, ручей течет прямо сквозь него, но мы объедем лес стороной, так будет спокойнее… А за лесом будет речка, куда впадает ручей, и свидание назначено там.

На берегу реки и впрямь ждали двое конных. Привстав на стременах, Барини огляделся: не прячется ли кто в траве?

– Останься тут, – велел он оруженосцу.

Тот лишь теперь уразумел: у господина назначена тайная встреча. По-видимому, она и была главной целью охоты, устроенной столь далеко от Марбакау. Из-за нее князь не стал преследовать раненого зверя.

Гордость оказанным доверием – вот что ощутил юноша, так же, как и князь, пристально всматривающийся в желтые травы – не затаился ли там арбалетчик? О том, что знание тайн господина может быть опасным, оруженосец не думал. Он был молод, и время для таких мыслей еще не пришло.

Двое ожидающих тоже разделились – один остался на месте, другой поскакал навстречу Барини. Еще издали поднял руку в приветствии. Рука была длинная, тощая, и сам всадник был высок и тощ, как щепка. Казалось, на лошадь взобралось голенастое насекомое вроде кузнечика. Узкое длинное лицо желтого цвета, клинышек волос на безвольном подбородке, жидкие усы под длинным унылым носом, тусклые глаза, нелепый, но аккуратнейший, без пятнышка, охотничий костюм, замедленные движения потомка вырождающегося рода. Его сиятельство Гухар Пятый, герцог Марайский.

Отвечая на приветствие, Барини тоже поднял руку.

– Рад приветствовать соседа! – прокричал он, стараясь, чтобы это вышло грубовато. – Прошу прощения за опоздание, так уж вышло, ежовый мех! – Он раскатисто захохотал. – Моя охота не была удачна, а как у вас, герцог? И вообще? Надеюсь, в семействе все в порядке? Я рад! Вижу, вы мне не верите, ха-ха! А зря. Я к вам всей душой! Зачем вы хотели встретиться со мной? Нет, вы не подумайте чего, я рад встрече, рад! В кои-то веки выпадет случай поболтать с умным человеком, а то дома у меня их негусто, нет, негусто! Все у вас да еще в Ар-Магоре! Бегут! Ежовый мех! Надеюсь, вам не пришлось долго ждать?

Мерин под ним танцевал, а сам Барини надвигался на герцога – мясистый, потный, шумно дышащий, никакой не князь по праву рождения и даже очень может быть, что никакой не дворянин, а просто варвар, наглый удачливый авантюрист, хам со свиным рылом и толикой хитрости, вовремя почуявший, куда ветер дует, и в итоге сумевший заграбастать власть в Унгане исключительно из-за вошедшей в поговорку тупости унганского дворянства. Барини лицедействовал. Играть жизнерадостного напористого болвана ему приходилось и раньше – иногда это приносило плоды.

– Я также рад приветствовать вас, князь, – молвил герцог скрипучим, как колодезный ворот, голосом. – Боюсь, однако, что вы заблуждаетесь: бегут не от вас ко мне, а от меня к вам…

– А! – Барини скорчил гримасу. – Кто бежит-то? Мужичье сиволапое, тупорылое… Им бы только брюхо набить. А святой Гама их не пугает, ха-ха! Нет, не пугает!

Нарочитая бестактность. Герцог в ответ и глазом не моргнул. «Не переигрываю ли?» – с беспокойством подумал Барини.

– Так вы насчет беглых крестьян, что ли? – возопил он с деланым изумлением. – Не верну! На смерть – нипочем не верну! Они ж теперь, по-вашему, еретики все до единого, считая младенцев в материнском чреве! Ежовый мех! Не верну, даже и не просите! Мои!