Сумгава давно уже не присылал своих людей, да оно, пожалуй, было и к лучшему. Дураку было понятно, что на великолепную шпионскую сеть, раскинутую настоятелем монастыря Водяной Лилии, рассчитывать уже не приходится. Оставалось сожаление: понять бы это год назад!

Но собственная тайная стража работала, и с ее помощью Барини преуспел в усугублении розни между имперцами и марайским воинством. Неделю назад он предпринял вылазку против марайцев. Накануне начальник тайной стражи устроил побег одному пленному капралу регулярных имперских частей – тот передал подслушанное: якобы атака марайских позиций будет чисто отвлекающей, а настоящий удар Барини нанесет в тыл имперцам, когда они придут марайцам на помощь. В результате полки Губугуна простояли перед Овечьими воротами в полной боевой готовности, в то время как Гухар с трудом сдерживал натиск унганцев. Затем Барини распорядился освободить марайских пленников, а имперских не освободил. Почему, спрашивается? Не в сговоре ли он с Гухаром, не ломает ли Гухар комедию? С освобожденными пленными пошла щедрая дезинформация. Перехватывались подметные письма. В отношениях между маршалом и герцогом, и прежде не слишком теплых, начал похрустывать ледок. Барини знал, что говорил, заявляя, что Гухар не вмешается, если осажденные атакуют имперцев. На его месте Барини сам поступил бы так же.

О, это сладкое слово – независимость! Ради нее позволительно предавать и двурушничать. Расклад прост: Гухар спит и видит, как бы отделиться от Империи. Этого не произойдет, если Губугун сокрушит последний оплот унганского сопротивления. Но это может случиться, если имперская армия уйдет ни с чем от стен Марбакау, а Барини – куда ему деваться! – договорится с Гухаром о союзе, теперь как равный с равным. Если Барини удалось отколоть от Империи Унган, то почему Гухар не может сделать то же самое с герцогством Марайским? Эту перспективу видит Барини, ее наверняка видит и Губугун. Слепым надо быть, чтобы не видеть.

Потому-то оборона города может иметь успех. Но только активная оборона! События надо торопить, иначе они наступят слишком поздно.

В рукописном «Сборнике древних историй и легенд для полезного и поучительного чтения», изданном в Ар-Магоре лет сорок назад и обнаруженном в библиотеке унганских маркграфов, Барини некогда вычитал легенду по меньшей мере тысячелетней давности. Однажды посол царства мемеков, услыхав на торжественном дворцовом приеме голос царицы курхов, вопросил с удивлением:

– Разве мужчины курхов позволяют женщинам говорить в своем присутствии, когда их не спрашивают?

– А ваши мужчины разве нет? – нахмурившись, спросил царь курхов в разом наступившей тишине.

– Конечно, нет! – гордо заявил посол мемеков. – Женщинам пристало молчать, когда говорят мужчины. Потому-то мемеки столь сильны, что свято чтут этот обычай!

Рассмеялся на это царь курхов, и всякий имеющий уши слышал издевку в царском смехе.

– Возможно, мемеки и сильны, – молвил царь, отсмеявшись, – но курхи сильнее мемеков. Они сильны настолько, что не боятся разрешать своим женщинам говорить, что им вздумается и когда вздумается…

Барини и в прежние времена не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы приглашать Лави на совет, а сейчас и подавно. Работа с двойным агентом – всегда риск. Двойному агенту не следует знать слишком много. А уж план завтрашней атаки Барини намеревался держать в секрете как можно дольше.

Хотя бы до поздней ночи. Потом враг уже ничего не успеет изменить. Караулы удвоены, и перебежчиков к неприятелю сегодня, можно надеяться, не будет, но есть еще почтовые нетопыри, и есть затон, порт и река – не препятствие для хорошего пловца.

Несомненно, Лави что-то чувствовала. Или знала.

– Тебя убьют, – заявила она минувшей ночью после любовных утех, отодвинувшись от господина и внимательно разглядывая его, будто хотела проникнуть в его суть глубже, чем ей было дано. Черные распущенные волосы лились на подушку белоcнежного унганского шелка, а в глазах плясал огонек свечи.

– Я смертен, – зевнул утомленный Барини. – Это не новость.

– Ты проиграешь войну, – заявила Лави.

– Я ее выиграю.

– Ты ее уже проиграл.

– Кому? Губугуну? Императору? Они посредственности.

– Гухару. Он не посредственность. Но больше всего себе самому. Когда ты побеждал, тебя не радовали победы, я видела. Тебе мало было завоевать всю Империю, ты хотел чего-то большего.

– Да? Чего же?

– Не знаю. – На миг Лави показалась Барини беспомощной, чего не было и не могло быть. – Наверное, это выше моего разумения, – проговорила она, – но именно из-за этого ты проиграл. Ты желал слишком многого. Как древние герои. Ты необыкновенный человек, но твоих сил не хватило. Тебя убьют… а я хочу, чтобы ты жил. Я люблю тебя.

– Я тебя тоже.

– Не лги самому себе, мой господин. Ты меня не любишь. Такую, как я, нельзя любить. Но я с тобой, и этого мне уже достаточно. – Она рассмеялась. – Жаль, что все это скоро кончится.

– Тебе что-то известно? Говори.

– Я не знаю, я чувствую. Святой Гама говорит, что у женщин искривленный ум, а Всеблагая церковь учит, что у них вовсе нет ума. Зато есть женское чутье, и я чую. Очень возможно, что ты побьешь Губугуна, но этим только приблизишь неизбежное…

Так. Она знала о готовящейся операции и не побоялась признаться в этом. Смелый шаг. Доверие – или попытка шпионки отвести от себя подозрение?