Одни подхватывались, другие нехотя.

Хоть бы был замполит при дивизионе, как часто околачивается, - егоб хоть побоялись. Так и его комиссар бригады оставил по делам при себе до утра.

Но и нападать же не станут без артподготовки, хоть сколько-то снарядов, мин пошвыряют, предупредят.

А - тихо. И танкового гула не слышно.

Слушал, слушал. Не слышно.

Должно обойтись.

Пошёл - в Кляйн, к штабной машине. Ведь там - все, всякие документы. Если что?..
– тогда что?

Велел шофёру быть при машине. А радисту - Урал дозываться.

Пошёл опять в Адлиг, на огневые.

– Товарищ капитан!
– глухим голосом зовёт телефонист, где примостился в сенях.
– Вас комдив.

Взял трубку.

Боев - грозным голосом:

– Топлев! Нас тут окружают! Готовь оборону!

И ещё, знать, клапана на трубке не отпустил - услышался выстрел, выстрел!

И - всё оборвалось. Больше нет связи.

И Топлев ощутил на себе странное: коленные чашечки стали дрожать, сами по себе, отдельно от колена, стали попрыгивать вверх-вниз, вверх-вниз.

Да на всю огневую теперь не закричать. Вдоль пушечного ряда оббегал командиров взводов: готовьтесь же к бою! на комдива уже напали!

Теперь-то - и все зашурудились.

А штабная машина? если что? Послал бойца: обливать бензином, из канистр.

Не уйдём - так сожжём машину.

21

Верность отцу - была ключ к душе Олега. Мальчику - кто святей и возвышенней отца? И какая обида была за него: как его в один из тридцатых (Олегу - лет 10, понимал) беспричинно ссунули из комбрига в полковники, из ромба в шпалы. И жили в двух комнатах коммунальной квартиры, а в третьей комнате - стукач. (Причина была, кто-то, по службе рядом, сел - но это мальчик лишь потом узнал.) А с подростом: так и следовать в армейской службе? В 16 лет (в самые сталинградские месяцы)- добился, напросился у отца: натянул на себя солдатскую шинель.

Верность отцу - чтобы тут, у двух своих пушек, не посрамиться, не укорили бы отца сыном, лучше - умереть. Олег даже рад был, как это всё повернулось, что их поставили на мост охранять на невиданную для 152х прямую наводку. И скорей бы эти немецкие танки накатывали из полумглы!

Сегодня - небывалая для него ночь, и ждалось еще большее.

Хотя по комплекту полагается на каждое орудие 60 снарядов - но сейчас и с двух взводных орудий набрали - половину того. И в расчёте - семь человек вместо восьми. (Вот он, Лепетушин...) Но не добавил лейтенант бойца из другого расчёта, это неправильно, достанется ещё и тем. Лучше подможет этому, своими руками.

Ни той самоходки, ни того грозного полковника уже и близко не было, а орудия 6й батареи - стояли у моста, сторожили.

Впереди - пустое тёмное пространство, и, кажется, нет же там никаких наших частей - а стали люди набегать.

Несколько топографов из разведдивизиона - один хромает, у одного плечо сворочено. Послали их на топопривязку, когда луна светила, и застряли на тьму: ждали, может разойдётся. Вперебив рассказывают: странное наступление, только молча подкрадываются - кто лопатой, кто даже ножом, изредка выстрел-два.

А какие-то топографы - ещё и сзади остались.

Проехали сани звуковиков с разведоборудованием, успели утянуть. Только трофейные битюги и вызволили, а машина их - там застряла, вытаскивают.

Так это - ещё сколько там звуковиков?

– Павел Петрович, как же стрелять будем, если свои валят?

– Придётся подзадержаться.

Там, на восточном берегу, вглуби, - перестрелка то вспыхнет, то смолкнет.

Велел Кандалинцев двум свободным расчётам готовиться к стрелковому бою. И сейчас - послал в охранение, слева и справа.

Ещё подымались наши с моста.

А вот - несли раненого, на плащпалатке. Полковые разведчики.

Еле несут, устали. Кто бы их подвёз?

Тут - поищем, снарядим.

Олег наклонился над раненым. Майор. Волоса как лён.

Недвижен.

– Ваш?

– Полковой. Новый. Только прислали его вчера.

– Тяжело?

– В голову и в живот.

– А где же полк ваш весь?

– А ... его знает.

Наши батарейцы подменили носчиков, до господского двора.

Кандалинцев им:

– Пусть на наших санях довезут до Либштадта, и сразу назад.

Городок Либштадт, на скрещении шести дорог, пушечный дивизион беззаботно проехал вчера вечером. А если немцев туда допустить - у них все дороги.

– Павел Петрович, а ведь наш перебежчик - не соврал.

– Велел я его покормить, - проворчал Кандалинцев.

– А что наш комбат? И по рации не отвечает?

А - что весь дивизион?

От дальних зарев тоже чуть присвечивает. И глаза пригляделись в мути. Вон, чернеет ещё группка наших. Сюда.