За бумагой мне сходить в мой флигель - три минуты и сейчас я перед вами её положу или прочту драматически, стоя, тем и вас понужу приподняться из кресел. Нет. Нет, сегодня ещё не выселяют они меня: не составляют протокола, первого, а по второму передаётся в суд. Они только давят на меня, чтобы я в несколько дней озаботился о прописке, или уезжал бы. В Рязань. В капкан.

Естественно, всякий советский человек, без верховой защиты, что может сделать в таком положении? Тихо подчиниться. Выхода нет. Но, слава Богу, я уже вышагнул и выпрямился из ваших рядов.

Сперва, с большой заботой к их личным судьбам:

– Товарищи, пожалуйста, составляйте протокол - но остерегитесь! Очень прошу вас - не сделайте личной ошибки, на которой вы можете пострадать. Прошу вас, прежде проверьте на самом верху, действительно ли там решили, что надо меня выселить. А то ведь потом на вас же и свалят.

Тупой майор:

– Если я действую по закону и в своём районе - мне ни у кого не надо спрашивать.

– Ах, товарищ майор, вы ещё мало служите!.. Вы же окажетесь и самоуправ. Мой случай - очень деликатный.

Областной начальник:

– Но ведь я же насилия и не применяю.

– Ещё бы вы применяли насилие! Но даже и при самом нежном обращении может произойти большой скандал.

Так я уверенно говорю, как будто из соседней комнаты хоть сейчас могу Брежневу звонить. Опытный царедворец понимает: осторожно, заминировано, откуда-то моя уверенность идёт. Заминается.

Но что ж мне выигрывать несколько дней? Мне надо наверх через них передать, как это серьёзно, насколько я готов. Дача Ростроповича для меня рубеж жизни и работы, пусть знают, что тихо не выйдет.

И в новом повороте разговора сделав страшноватые арестантские глаза, я заявляю металлически:

– Своими ногами в Рязань?
– не пойду, не поеду! Судебному решению? не подчинюсь! Только в кандалах!

Вот так - мне легче, совсем легко. Утопить в луже я себя не дам, накатывайте уж море! Чувствую себя молодо, сильно, снова в бою.

Уходят вежливые, растерянные. Не ожидали.

– Будет грандиозный скандал!
– напутствую я их поощрительно.

Потому что следующий раз, когда они составят протокол, я поиграю ещё с ними в советскую букашку, буду проверять в протоколе каждую закорючку, требовать второй экземпляр для себя, а когда подойдёт дело подписывать вдруг выну, подпишу свою бумагу и поменяю на протокол:

"МИЛИЦИИ, понуждающей меня выселиться из подмосковного дома Мстислава Ростроповича - в Рязань, по месту моей милицейской "прописки",

МОЙ ОТВЕТ

Крепостное право в нашей стране упразднено в 1861 г. Говорят, что октябрьская революция смела его последние остатки. Стало быть я, гражданин этой страны, - не крепостной, не раб, и..."

С ними так надо стараться в каждом деле: поднимать звук на октаву. Обобщать, как только хватает слов. Не себя одного, не узкий участок защищать, но взламывать всю их систему!

И всё - не подошёл тому час?! Доколе же?

Ветер борьбы дунул в лицо - и как сразу весело, и даже жалко, что вот - уходят, и готовая чудная такая бумага остаётся втуне.

Через полгода - пришли опять. Тот же Аносов с каким-то штатским, кривым. Я к ним пошёл уже сразу с синим конвертом. Положил, между ним и собой. Но Аносов - сама любезность, лишь напоминание: как же всё-таки с пропиской?.. неудобно... вот уже два года (где два дня нельзя, где московская прописка тоже значит ноль!) ...Ну, при таком тоне: вот, как улажу семейные дела...
– Так улаживайте, улаживайте!
– обнадёживает, торопит.
– Да ведь мне и после регистрации брака всё равно московской прописки не дадут?
– Что вы, что вы, по закону - обязаны прописать.

На всякий-то случай и другой регистр:

– Ведь мы можем и к Ростроповичу как к домохозяину предъявить претензии. У него могут и дачу отнять.
– Смотрите, говорю, эта сковородка и так накалена, зачем на неё ещё лить?..

А синий конверт - лежит между нами - безобидный, неразвёрнутый, туневой. И я:

– Если на вас очень нажмут - вы не утруждайте себя визитом, отдайте районной милиции распоряжение, они так хотели составить протокол. Правда, я предам гласности...

Кривой:

– Что значит "гласность"? Закон есть закон.

Я (с металлом):

– Гласность? Это: я по протоколу никуда не уеду, и в суд не пойду, а выносите уголовный приговор о ссылке.

– Что вы, что вы!
– заверяют, - до этого не дойдёт.

И - не двинулась моя бумага. Всё так же беззаконно прожил я у Ростроповича ещё полтора года.

Когда же развод состоялся и регистрация с женою, живущей в Москве, тоже - и я законно подал заявление на московскую прописку - вот тут-то новый начальник паспортного отдела города Москвы (перешедший с областного) Аносов ("по закону обязаны прописать") с той же любезной улыбкой объявил мне лично от министра: что "милиция вообще не решает" вопросы прописки, а занимается этим при Моссовете совет почётных пенсионеров (сталинистов): рассматривает политическое лицо кандидата, достоин ли он жить в Москве. И вот им-то я должен подать прошение.