92. Крыленко, с. 367- 368.

Глава 11 - ЕВРЕЙСКОЕ И РУССКОЕ ОСОЗНАНИЕ ПЕРЕД МИРОВОЙ ВОЙНОЙ.

В России, спасённой на одно десятилетие от гибели, лучшие умы среди русских и евреев успели оглянуться и с разных точек оценить суть нашей совместной жизни, серьёзно задуматься над вопросом народной культуры и судьбы.

Народ еврейский двигался сквозь переменчивую современность с кометным хвостом трёхтысячелетней диаспоры, не теряя постоянного ощущения себя "нацией без языка и территории, но со своими законами" (Соломон Лурье), силой своего религиозного и национального напряжения храня свою отдельность и особость - во имя вышнего, сверхисторического Замысла. Стремилось ли еврейство ХIХ-ХХ веков к уподоблению и слитию с окружающими народами? Как раз российское еврейство долее и позже своих иных соплеменников сохранялось в ядре самоизоляции, сосредоточенном на религиозной жизни и сознании. Ас конца XIX в. именно российское еврейство крепло, множилось, расцветало, и вот "вся история еврейства в новое время стала под знаком русского еврейства", у которого обнаружилась и "напряжённая чуткость к: ходу истории"1.

А русские мыслители - были озадачены обособлением евреев. Для них в XIX веке вопрос стоял: как его преодолеть. Владимир Соловьёв, глубоко сочувствовавший евреям, предлагал осуществить это любовью русских к евреям.

Ранее того Достоевский отметил непропорциональное ожесточение, встретившее его хотя и обидные, но малые замечания о еврейском народе. "Ожесточение это свидетельствует ярко о том, как сами евреи смотрят на русских... что в мотивах нашего разъединения с евреем виновен, может быть, и не один русский народ, и что скопились эти мотивы, конечно, с обеих сторон, и ещё неизвестно на какой стороне в большей степени"2.

Из того же конца XIX века Я. Тейтель сообщал нам такое своё наблюдение: "Евреи в большинстве материалисты. Сильно у них стремление к приобретению материальных благ. Но какое пренебрежение к этим благам, раз вопрос касается внутреннего "я", национального достоинства. Казалось бы, почему масса еврейской молодёжи, не соблюдавшая никаких обрядов, не знавшая часто даже родного языка, - почему эта масса, хотя бы для внешности, не принимала православия, которое настежь открывало двери всех высших учебных заведений и сулило все земные блага"? уж хоть ради образования?
– ведь "наука, высшее знание ценилось у них выше денежного богатства". А они удерживались соображением - не покинуть стеснённых соплеменников. (Он же пишет, что Европа для образования русских евреев тоже была неважный выход: "Еврейская учащаяся молодёжь скверно себя чувствовала на Западе... Немецкий еврей смотрел на неё как на нежелательный элемент, неблагонадёжный, шумливый, неаккуратный"; и от немецких евреев в этом "не отставали... французские и швейцарские евреи"3.

А Д. Пасманик упоминал о таком разряде крестившихся евреев, которые пошли на это вынужденно и оттого только горше испытывали обиду на власть и чувство оппозиционности к ней. (С 1905 переход был облегчён: не обязательно в православие, лишь бы вообще в христианство, а протестантизм был многим евреям более приемлем по духу. И с 1905 снят запрет возврата в иудейство4.)

Другой автор с горечью заключал, в 1924, что в предреволюционные десятилетия не только "русское правительство... окончательно зачислило еврейский народ во враги отечества", но "хуже того было, что многие еврейские политики зачислили и самих себя в такие враги, ожесточив свои сердца и перестав различать между "правительством" и отечеством - Россией... Равнодушие еврейских масс и еврейских лидеров к судьбам Великой России было роковой политической ошибкой"5.

Разумеется, как и всякий социальный процесс, этот - ещё в такой разнообразной и динамичной среде как еврейская - шёл не однозначно, двоился; во многих грудях образованных евреев - и щепился. С одной стороны "принадлежность к еврейскому племени придаёт человеку какую-то специфическую позицию в общероссийской среде"6. Но и тут же "замечательная двойственность: привычная эмоциональная привязанность у весьма многих [евреев] к окружающему [русскому миру], врощённость в него, и вместе с тем - рациональное отвержение, отталкивание его по всей линии. Влюблённость в ненавидимую среду"7.

Такая мучительная двойственность подхода не могла не приводить и к мучительной двойственности результата. И когда И. В. Гессен во 2-й Государственной Думе, в марте 1907, отрицая, что революция всё ещё в кровавом разгоне, и тем отрицая за правыми позицию защитников культуры от анархии, воскликнул: "Мы, учителя, врачи, адвокаты, статистики, литераторы... мы враги культуры? Кто вам поверит, господа?" - справа ему крикнули: "Русской культуры, а не еврейской!"8. Не враги, нет, зачем же такая крайность, но - указывала русская сторона - безраздельные ли друзья? Трудность сближения и была та, что этим блистательным адвокатам, профессорам и врачам - как было не иметь преимущественных глубинных еврейских симпатий? могли ли они чувствовать себя вполне, без остатка русскими по духу? Из этого же истекал более сложный вопрос: могли ли интересы государственной России в полном объёме и глубине стать для них сердечно близки?

В одни и те же десятилетия: еврейский средний класс решительно переходил к секулярному образованию своих детей, и именно на русском языке, - и одновременно же: сильно развилась печатная культура на идише, которой раньше не было, и утвердился термин "идишизм": оставлять евреев евреями, а не ассимилироваться.

Ещё был особый, совсем не массовый, но и не пренебрежимый путь ассимиляции - через смешанные браки. И ещё такая поверхностная струя ассимилянтства как переимка искусственных псевдонимов на русский лад. (Чаще всего - кем?! Киевские сахарозаводчики "Добрый", "Бабушкин", в войну попавшие под суд за сделки с воюющим противником. Издатель "Ясный", о котором даже кадетская "Речь" написала: "алчный спекулянт", "акула беззастенчивой наживы"9. Или будущий большевик Д. Гольдендах, считавший "всю Россию несамобытной", но подладился под ржаного "Рязанова", и так, в качестве безотвязного марксистского теоретика, морочил мозги читателям до самой своей посадки в 1937.)

И именно в эти же десятилетия, и настойчивее всего в России, - развился сионизм. Сионисты жестоко высмеивали ассимилянтов, возомнивших, что судьбы российского еврейства неразрывно связаны с судьбами России.

И тут мы прежде всего должны обратиться к яркому, весьма рельефному публицисту Вл. Жаботинскому, которому в предреволюционные годы досталось высказать слова не только отталкивания от России, но и - слова отчаяния. Жаботинский так понимал, что Россия для евреев - не более как заезжий двор на их историческом пути, а надо двигаться в дальнейший путь, в Палестину.