Меня объявили в розыск. А Борис перезвонил через полчаса после передачи, поздравил с первым апреля и попросил десять миллионов евро, напирая на то, что, как только он получит деньги, ответственность за взрыв тут же возьмут на себя исламские террористы. Я его послал. И поехал делать пластическую операцию в клинику, где за определенное вознаграждение не задают лишних вопросов.

Москва, 2027 год, 5 октября, 16:00

Закончил осмотр своей тюрьмы. Обнаружил и перепрограммировал несколько взрывных устройств с радиоуправлением. Позвонил Борису.

– О! Ты так быстро сдался?
– удивился он.

– Отнюдь. Просто хотел предупредить, чтобы ты ко мне не совался. Пулеметы свои ты, конечно, отключишь, но пару-тройку сюрпризов я тебе гарантирую.

– Ох и вздорный же ты старик... Сиди себе там, пухни сколько влезет... Пневмосистема доставки продуктов из магазина, кстати, работает. Пока работает - многозначительно добавил мой сын. Как чего надумаешь - звони. Отбой.

Вполне удовлетворившись разговором, я немедленно решил проверить пневмосистему. Набрал с пульта заказ на шесть бутылок пива и вяленного леща, вставил кредитку в прорезь, нажал "ввод". Зашумело-загудело, через минуту зажглась надпись "заказ доставлен". Вытащил пиво и рыбу из приемной камеры, выпил под леща пару бутылок "Останкинского №15", закурил.

Более детальный осмотр неосмотрительно (простите за каламбур) захваченной мной базы свидетельствовал, что Борис и впрямь долго готовил мне эту ловушку. Моральные пытки были предусмотрены вполне сообразно его фантазии и финансовым возможностям. Начнем с того, что вся моя фонотека была здесь. Он захватил ее в прошлом году, когда я сдал с тяжелыми боями свой особняк в Лобне. Тяжелые уличные бои в наше время - зрелище настолько заурядное, что, когда Борис шарахнул по моему дому противотанковыми ракетами, никто и не почесался. Уцелело тогда только то, что было в бункере, в том числе библиотека, фонотека и компьютер с личным архивом. Меня же контузило, и как я тогда ушел, не помню совершенно.

Библиотека обнаружилась в соседней комнате. Компьютер стоял там же. На клавиатуре лежала записка: "Какая у тебя развеселая жизнь, папаша! Уссаться можно!" Так. Ладно. Идем дальше. На библиотеке трофеи, с которыми Борису не жалко было расстаться, видимо, закончились. Сюрпризов он мне, однако же, приготовил еще предостаточно. Коридор раздваивался. Прямо ход отсутствовал. Наличествовала табличка:

"Направо пойдешь - домой попадешь. Налево пойдешь - мозги потеряешь".

Поразмыслив над нехитрым выбором, я пошел "домой", то есть направо. Правый коридор заканчивался смутно знакомой дверью со стандартным номерком конца ХХ века "427" и вывеской "Музей-квартира всемирно известного негодяя Игоря Стрекалова", выполненной золотыми буквами по белому мрамору. Мне стало нехорошо. Это была дверь той самой, последней моей квартиры эпохи семейной жизни, откуда я двадцать с лишним лет назад пустился во все тяжкие... Перед тем, как войти, я выкурил сигарету. Чтобы успокоиться. И тут же обратил внимание, что мерзавец Борис предусмотрел и это: рядом с дверью к стене оказалась привинчена стальная пепельница, какие во дни моей молодости бывали в тамбурах поездов дальнего следования. Мое спокойствие в планы сына явно не входило.

Вошел. Прихожая. Темно. Справа должен быть выключатель. Да. Это прихожая моей квартиры. Вон то зеркало тридцать пять лет назад подарил мне отец. А шкаф я собрал своими руками из не помню уж каких подручных средств в 1999 году. И светильник тот самый. И обои. Медленно разулся. Галошница полна обуви - мужской, женской, детской. Я узнал белые туфли жены, она еще на нашей свадьбе была в них. Достал свои тапочки и решительно закрыл дверцу. Я, конечно, могу сейчас выключить свет и вернуться в основные помещения базы. Но я все равно сюда приду. Я отлично знал это. Борис, похоже, тоже. Что ж, он отыграл у меня уже не одно очко, и мне приходится играть теперь по его правилам. Сыграем.

После мимолетного шока в прихожей я уже не так остро реагировал на все остальное, хотя, конечно, спокойно все осматривать я тоже не мог. На столе в гостиной специально лежал семейный фотоальбом, открытый на одной из первых страниц: 2001 год, Коктебель. Я, жена и годовалый Борис сидим на оплетенной виноградом веранде у стремительно стареющего Карена. Он же нас, кстати, и снимал тогда... Уже десять лет, как он умер от туберкулеза. Дальше я фотографии разглядывать не стал - еще успею предаться ностальгии и самобичеванию. Мне было важно найти в этой тщательно восстановленной квартире то самое фальшивое звено, ту деталь, которая докажет моей стремительно заводящейся психике очевидный факт: все это - топорная инсценировка, призванная выбить меня из колеи. Увы, инсценировка была не топорной, и заводился я все сильнее и сильнее. Старый обеденный стол еще носил следы моих детских экспериментов с перочинным ножом. Вытяжка на кухне все так же рычала, третья полка в холодильнике треснула пополам аккурат в начале века, когда я поставил на нее пятнадцатилитровую кастрюлю с глинтвейном - чтобы не пропал... Правая кассетная дека в музыкальном центре лишилась крышки по моей же пьяной милости на все тот же 2000 новый год, фонотека... Стоп! Вот оно! Я тщательно проверил ту, первую встретившуюся сегодня мою фонотеку, и вынужден был признать, что она подлинна. Эта же, в таком случае... Я решительно вытащил несколько кассет и компакт-дисков. Ага! Попался! Модели двух из пяти кассет не соответствовали оригинальным, а вот у этого компакта была треснута крышка, а тот вообще был самодельный, этот же фирменный... Я торжествующе расхохотался: распадающемуся разуму теперь было за что зацепиться. Я ворвался в спальню и резко остановился. В спальне царил незабываемый аромат духов моей жены. На чуть смятой постели валялось ее платье, чулки, белье. В душе, что за спальней, шумела вода.

– Милый, ну и где тебя все это время носило?
– спросил из душа голос моей жены.

Я вытащил из кобуры "Беретту", открыл дверь... Никого там не было, и вода в кабинке текла просто так. А возле двери лежал примитивный магнитофон с не менее примитивным приспособлением, включающим его, как только открывают дверь спальни. Магнитофон истерично расхохотался голосом Бориса и я всадил в этот ненавистный смех всю обойму. А потом я взбесился. Я перевернул вверх дном все в спальне. Вышвырнул из гардероба все, что нашел там, попутно вспоминая историю каждой чертовой шмотки и проклиная себя за хорошую память и Бориса, эту память унаследовавшего. Разломал и гардероб, и кровать, перебил все бьющееся и после этого перешел к детской. Над восстановлением интерьера своей комнаты Борис трудился особенно прилежно. Игрушки валялись в четко спланированном беспорядке. Передний план занимали те, которые подарил я. На столике лежало письмо шестилетнего Бори, которое он так мне и не написал.

"Дарагой папка! Это я твой боря сын пишу писмо. Тибя нет болше нигде гаварит мама толко я ей ни верю я знаю што ты есть приижжай..."

В детской я буянить не стал. Я сюда еще вернусь. С огнеметом. Я просто поспешил покинуть свой "музей", вернулся в основную часть. Я так и не смог определить назначение пяти комнат, которые здесь занимал Борис - все они играли массу ролей одновременно...

... Залпом осушил бутылку пива, опять закурил. Нет, каков подонок! Мало того, что испоганил мне всю жизнь, так еще и издевается над несчастным одиноким стариком...