Нарзес любил говорить витиевато и обтекаемо, эту манеру он приобрел на востоке, и манера эта была ненавистна бывшему комтуру. Он обратился к шахматной доске и сделал импульсивный ход своим королем, и его шахматное положение тут же сделалось безнадежным, примерно настолько же, насколько была безнадежна реальная его жизнь. Купец поспешил в самых издевательских выражениях прокомментировать высокое искусство противника в наилучшей из игр и начал крушить то, что осталось от его оборонительных порядков.

– Вот видите, я даже как шахматный игрок не представляю для вас никакой ценности.

Нарзес усмехнулся.

– Ну, почему же. Как раз наоборот. Посуди, для чего мне раб, который бы меня обыгрывал все время.

Партия закончилась.

Видя, что хозяин собирается уходить, Арман Ги встал. Тот на прощание прочитал ему краткую нотацию.

– Не ропщи на судьбу, это бесполезно и, стало быть глупо. Ты сыт, одет, не надрываешься на непосильной работе, имеешь возможность развлечься за шахматной доской игрой с таким блестящим противником, как я... Чего же тебе еще нужно?

Купец взял под мышку кожаную сумку с фигурами.

– И не гордись, вот что я тебе скажу. Не положено рабу хотеть того, чего не может его хозяин.

С этой загадочной фразы и начались некоторые изменения в жизни плененного тамплиера. Они накапливались медленно и в начале были неразличимы и неощутимы. Источником новых сведений, которые расширяли загороженный цветочными стенами горизонт, стал Лако.

Нарзес до такой степени уверовал в его преданность бывшему комтуру с одной стороны, и в его беспредельную тупость с другой, что разрешил покидать расположение усадьбы и бродить по городу. Таким образом слуге раба жилось много веселее, чем господину слуги.

Лако начал с того, что как следует осмотрел ближайшие окрестности райского застенка. Выяснилось, что усадьба Нарзеса даже больше, чем это могло показаться вначале. Имелась в ней довольно просторная женская половина. После нескольких дней наблюдения за нею, Лако пришел к выводу, что там находится гарем.

– Гарем?!

– Да, мессир.

– Какой тут может быть гарем? Ведь Нарзес - христианин!

– Но он очень давно живет на востоке.

– Да, пожалуй, - задумчиво сказал Арман Ги, - и привычки страны стали ему близки. Причем для любвеобильного человека привычки эти весьма удобны.

Лако ничего не ответил.

– Но постой, тогда наш Симон...

Лако молча кивнул.

– Что, евнух?

– Да, мессир.

Симоном звали высокого, грациозного персиянина, одного из тех жителей усадьбы, кому разрешалось навещать тамплиерского пленника. Крещеный иранец был весьма мягок в обхождении и красноречив. Начитан в творчестве своих соплеменных поэтов. Впрочем, разговоры на литературные темы не расцвели пышным цветом под сенью укромного павильона. Ибо Арман Ги не разбирался ни в персидской поэзии, ни в какой другой.

Говорили о разных прочих предметах. Поведение персиянина всегда казалось Арману Ги немного странным. Он считал его шпионом, а оно, вон оно что - евнух! Впрочем, одно не исключает другого.

– Ну, ладно, а как это меняет наше положение в этом парадизе?

Лако пожал плечами.

– Пока неясно.

Бывший комтур завалился на свое ложе и уставился в расписной, немыслимо опостылевший ему потолок. Да, время движется, и ничего с этим не поделаешь. Что там происходит во Франции? В живых ли еще король Филипп и в силе ли его поручение?

В последнее время бывший контур все реже вспоминал о своем монархе, хотя никогда не переставал в глубине души считать себя его посланцем.

Итак, ожидание продолжается.

Ожидание чего?

Лако стал подолгу пропадать в городе, на базарах и караван-сараях, выведывать и высматривать все, что можно выведать и высмотреть не привлекая к себе особого внимания. Он свел дружбу с несколькими погонщиками верблюдов и подробно выспросил у них все, что попадалось им на пути во время путешествия на восток. О колодцах и самумах, о разбойниках и чудовищах. Караванщики любят поговорить и самая для них сложная проблема - найти слушателя. Лако с удовольствием подставлял свои уши потокам их бесконечных и живописных историй. Он обладал способностью легко усваивать чужие языки, и уже на второй год жизни в Алеппо довольно сносно болтал и по-арабски, и по-курдски.

Ему приходилось в основном довольствоваться общением с сарацинскими караванщиками. Не только франкские, но даже византийские купцы появлялись в городе довольно редко, а если и появлялись, то были, плохо осведомлены о положении дел в христианском, мире.

И вот однажды ему повезло.

Кривоногий коротышка влетел в павильон своего хозяина, когда тот беседовал с евнухом Симоном. Перо сразу понял - что-то произошло. Рабу с его слугой есть о чем поговорить. Выдержав приличествующую подобному случаю паузу, перс церемонно, раскланялся и удалился.