Полный недомолвок и несуразностей рассказ флорентийца приблизил меня к истине только на два маленьких шага. Во-первых, я убедился в том, что все сведения о своем линьяже он получил только от своих покровителей из Иерусалимского Ордена Святого Иоанна. Во-вторых, у меня возникло сильное подозрение, что и сам Иоаннитский Орден - далеко не главное колесо на этой мельнице, а сарацинское золото - далеко не вся вода, которая этим колесом движет. Очень странной показалась мне эта тактика проволочек длиною в целое поколение. Судьба же сарацинского отпрыска, опекавшегося иоаннитами даже на необозримых просторах Скифии, показалась мне столь неправдоподобной, что я не поверил бы ни единому слову Сентильи, если бы не держал в своей памяти эту же историю, рассказанную иным, куда более надежным лицом.

Едва Тибальдо Сентилья закрыл рот, как я набросился на него с вопросами.

–  Синьор Сентилья, ведь это верно, что иоанниты берегли вас до сего дня, как зеницу ока?
– первым делом заметил я.

–  Несомненно, - подтвердил флорентиец.

–  Ведь вы наследник неисчислимых богатств Египта, и Орден Иоанна намерен ими попользоваться в обмен на некоторое участие в вашей судьбе от самого вашего рождения на свет?

–  Думаю, что так, - сказал Сентилья уже с некоторой настороженностью.

–  Однако, зная, что свидетель, коего следует доставить на суд, продолжал я, - вовсе не является ручной белкой и его даже необходимо поначалу околдовать неким заветным словом - видимо, для того, чтобы он вел себя смирно, - они отправляют именно вас в Трапезунд для исполнения этого не слишком безопасного дела да еще дают вам поручение убить провожатого. Не кажется ли вам, что ваши опекуны как бы не совсем последовательны в своих устремлениях?

–  Я бы и сам мог задать вам дюжину-другую вопросов на этот предмет, вдруг усмехнулся Сентилья, - однако мною и, как я теперь вижу, вами самими, движут такие могучие силы, о которых лучше не думать, чтобы, не дай Бог, они не приснились в страшном сне, показавшись в своем полном обличий. Уж если я родился, согласно какому-то расчету, то теперь могу лишь благодарить судьбу и Всевышнего, что прожил на земле уже почти четверть века, ни разу не испытав ни голода, ни холода.

Такие слова меня обрадовали, и я почувствовал к Сентилье, если не братское, то просто дружеское расположение.

–  Ваш ум далеко превосходит потребности простого торговца, синьор Сентилья, - заметил я и, увидев на губах флорентийца довольную, хотя и вовсе не доброжелательную улыбку, продолжил свое дознание: - Вам что-нибудь известно о тамплиере, который доставил меня в Трапезунд и которого вам было поручено сразу по прибытии отправить к праотцам?

–  Только то, что он тамплиер, - ответил Сентилья, - и что он взялся сопровождать свидетеля за определенную мзду, оставаясь, однако, не слишком надежным компаньоном в деле.

–  Объяснение убийству простое и понятное, - только и развел я руками. А что же вам известно обо мне?

–  Только то, что вы, мессер, тоже являетесь тамплиером, - вновь не проявляя никаких чувств, ответил Сентилья, - и были допущены в тайный, внутренний круг Ордена, практикующий самое ужасное колдовство.

–  Однако вовремя раскаялся, не так ли?
– упредил я Сентилью.

–  Верно, - кивнул он, прищурившись.
– Так мне и сказали. Мне сказали также, что вы, мессер, скрывались в развалинах Рас Альхага среди ассасин. Они посвятили вас во многие тайны, которые можно воспринять только при курении дурманящих трав.

–  А еще вам сказали, что заветное слово для власти надо мной выбрано ассасинами, - добавил я, ощутив холод, пробежавший по хребту.

–  Это сказали мне вы, мессер, - довольный своей сообразительностью, ответил Сентилья.
– Из чего я, как и вы, могу сделать заключение, что сами ассасины передали это слово иоаннитам.

–  Мы с вами оба - весьма сообразительные люди, - только и пробормотал я, признав, что в этом разговоре все же не являюсь хозяином положения.

–  Теперь я могу пожалеть о некой части своего невиданного наследства, которое причитается ассасинам, - сказал Сентилья и весело рассмеялся.

–  Я же теперь почти не сомневаюсь, что, сойдя на пристань в Италии, вы при любых обстоятельствах останетесь живым и невредимым, - в несколько сокрушенных чувствах признал я и с этими словами снял с пояса кинжал флорентийца и протянул законному хозяину.
– Возьмите, синьор Сентилья, и примите вместе с этим предметом мои извинения. Я только могу надеяться, что вы больше не посадите меня на собачью цепь, как того потребовали от вас ваши достопочтенные опекуны.

–  Примите и вы мои извинения, мессер, - с искренней вежливостью ответил флорентиец.
– Я вижу, вы вошли в мое положение. Ведь, по сути дела, мой ошейник крепче вашего, а цепь всего лишь немногим длиннее.

–  Позвольте же мне осведомиться еще кое о чем, - попросил я.

–  Разумеется, мессер, - с готовностью кивнул Сентилья, - ведь и мне самому удается извлечь из ваших вопросов довольно занятные сведения.

–  Итак, синьор Сентилья, судя по вашему рассказу, всем этим великим заговором, а также судьбами всех известных нам людей движут только деньги, вернее - слишком большое их количество, - раскрыл я вековую загадку еще одним ключом, тем, что предложил мне трактатор процветающей торговой компании.