И, когда Ариша отошла немного и подала закусить, Рябкин уже более не вел жалостных речей - и без того у Ариши глаза вспухли от слез, - а, напротив, старался подбодрить ее.

И, уписывая за обе щеки остатки от господского обеда, в промежутке рассказывал, что привезет Арише изумрудный супирчик с Цейлон-острова, и шелковое платье из китайской стороны, и платочек на голову...

– Совсем будешь облестительная матроска!
– говорил Рябкин.

Ариша улыбалась сквозь слезы и нежно шептала:

– Доедай, Вась, жаркое... Доедай...

– А завтра ежели на фрыштык?

– Барыня не хватится. И много ли осталось?.. Не беспокойся... Кушай на здоровье, бесценный супруг... И рюмочку еще... Для тебя припасла марсалы, родной... У нас здесь ее много... Выпей, Вась. В плепорцию можно и вреды нет... Ты ведь у меня твердый супруг... Я не обожаю пьяниц... И ежели когда сама от плиты рюмку, так для сил моих... А с тобой для компании!
– говорила Ариша и налила две рюмки.

Выпили они оба, и Рябкин прикончил жаркое.

Глаза Ариши заблестели. Обиднее стало ей, что она останется одинокой.

И не без раздражения сказала:

– Мог бы барин для барыни остаться. Обожает, а не схлопотал!

– Докладывал барину... Обскажите, мол, по начальству. "Дурак!" говорит... А лезорюция-то вышла ему такая, что иди... А отпрашивался... Это верно...

– Так, барыня бы за барина... попросила.

– Нет такого положения... Не пустит барин... То-то и есть... Обидели Виктора Иваныча!

И, помолчав, прибавил:

– А ты живи у барыни, Ариша. Не отходи!

– Зачем отходить от такой барыни...

– Завтра и новый вестовой явится для осмотра... Понравится ли барыне? Только зачем вам вестовой... Зря держать человека...

И Рябкин вдруг стал необыкновенно серьезен.

– И сама одна справлюсь... Не зачем вестового, - торопливо и возбужденно ответила Ариша.

Но молодой матрос нахмурился и почти грубо сказал:

– Ты, Ариша, смотри!..

– Что выдумал?.. Глупый, Вась!..

– Глупый, а вздумается!.. Тоже бывают матроски!

Арина, верно, вспомнила, что с ней бывало, когда первый муж плавал, и в то же время не обиделась на ревнивый, грубый окрик мужа. Напротив!

И зардевшаяся Ариша, со страстной порывистостью влюбленной жены, воскликнула:

– Пропади пропадом все матросы кроме тебя, желанного... Да разве можно тебя променять на кого-нибудь... Не знаешь, как тебя обожаю?..

– То-то и есть, Ариша... Чтобы по совести жила без меня... Не облещай...

И, уже смягченный, Рябкин почти что просящим тоном прибавил:

– Я доверчивый матрос... А ты, Ариша, умная и сноровистая... Не обидь. Нехорошо...

– Чтобы да тебя обмануть?.. Да вот тебе бог!

Ариша, уже вскочившая с табурета, перекрестилась перед образом, разумеется, забывшая, что клялась в том же и первому мужу.

И, низко заглядывая в глаза Рябкина, шепнула:

– Смотри, Вась, и ты...

– Что я?..

– Помни закон... Не смей, Вась!

В свою очередь Рябкин дал слово, что он не согласен забыть закон...

– Совесть еще есть... Проживу по-хорошему!
– взволнованно промолвил он.

– Перекрестись!
– приказала Ариша.

Рябкин торжественно перекрестился перед образом.

Ариша поцеловала матроса и сказала:

– Завтра же барыне доложу, что вестового нам не надо.

Кукушка прокуковала десять раз, и в кухне раздался звонок.

– Верно, доктор уходит... Беги, Вась...

Через пять минут Рябкин вернулся.

– Ушел... И мне велели спать!
– проговорил он, аккуратно повесив на крючок платье Загарина и поставив на сундук сапоги.
– Разве завтра вычистить?
– словно бы спрашивая совета Ариши, прибавил Рябкин.

– И сама завтра вычищу.

Скоро за перегородкой раздавался храп.

VIII

В одиннадцать часов утра на "Воине" стали разводить пары.

У борта корвета стоял небольшой военный пароход, на котором приехали провожающие моряков-офицеров.

Погода была отвратительная, и все сидели эти последние часы перед долгой разлукой с родными и близкими в каютах и в кают-компании.

Капитана родные не провожали. Загарин рано утром простился со своими дома и уж на извозчике вытирал слезы.