Шрифт:
"Все ли Витя говорил министру, чтоб остаться!?" - подумала она.
И, когда они уселись на маленьком диване в уютной, перегороженной японскими ширмами спальной, Вера Николаевна, стараясь скрыть от мужа душевное волнение, спрашивала:
– Ты говорил министру, что у нас Вика?.. Ты говорил, что скоро у нас...
И молодая женщина крепко прижалась к мужу, словно ища помощи, и продолжала:
– Ты говорил, что мы только четыре года женаты?.. Ты говорил, милый, что мы счастливы и не хотим расставаться? Говори... как тебя он встретил?.. Почему отказал?..
– Приветливо встретил и сразу огорошил. "Назначаю, говорит, командиром "Воина", как одного из лучших капитанов. Надеюсь, довольны?"
– Изумился, милый?
– Да. Ты знаешь, до сих пор начальство не баловало вниманием. И вдруг: "из лучших"! Кто это мне удружил - перед министром - не понимаю! Не сам же выбрал... Однако подумал: верно, сейчас же отменит назначение... Желающих много... И сказал, что считаю себя вправе просить не назначать меня. Говорю, что семейные обстоятельства решительно вынуждают меня остаться здесь.
– Что ж он?
– Окрысился и грозно сказал: "На службе нет семейных обстоятельств!"
– Какое бессердечие! Да разве у него нет семьи? Нет детей? воскликнула Вера Николаевна.
И слезы задрожали на ее глазах.
– Он не бессердечный... И не злой... И семья есть...
– Так как же не понимает семейных обстоятельств?
– Понимает и свои и чужие... Но у нас, Вера, нет протекции... И знаешь - я не из ласковых телят... Не рассыпался в благодарностях за назначение... А в кабинете у министра было два старых адмирала да несколько штаб-офицеров... Он и хотел на мне показать, какой он радетель службы... Однако все-таки осведомился: "Какие такие могут быть семейные обстоятельства?.." Точно не знал, какие именно обстоятельства!
– возбужденно проговорил моряк.
И, стараясь быть сдержаннее, чтоб не взволновать больше и без того взволнованную жену, Виктор Иванович продолжал:
– Ты поймешь, Вера, что не мог же я объяснять, что без тебя и Вики эти три года будут невыносимы... Да, верно, уж ему наболтали о нашем счастье...
– Ты прав, милый!
– шепнула молодая женщина и пожала руку мужа.
– И я коротко сказал, что здоровье жены и сына требуют моего присутствия. И прибавил, что весь прошлый год плавал в Средиземном...
– А он?
– Ответил, что мои доводы не заслуживают уважения... И так... так скверно искривил свой беззубый рот в улыбку и колко сказал: "Такой чувствительный семьянин не должен быть моряком. Раз служите - должны плавать. Немедленно примите корвет и с богом!.." И некоторые из присутствующих тихо захихикали. Хотели подслужиться. Есть ведь подлецы!
Виктор Иванович поморщился точно от боли и продолжал.
– И ведь адмирал прав... Да, прав!
– Ты его еще оправдываешь?
– Да, родная моя. Ведь с тех пор, как я привязался к тебе, море перестало быть для меня прежним... Служба не захватывает больше... Меня манит берег... к тебе... Я знаю, что такое счастье... И как министр сказал, так хоть в ту же минуту подал бы в отставку.
– Так что ж?..
– А где сейчас найдем место? Чем будем пока жить? И не дали бы отставки... Еще, пожалуй, отдали бы под суд... Неповиновение начальству... Исключили бы со службы...
И взволнованным, виноватым голосом Виктор Иванович вдруг прибавил:
– Виноват я перед тобой, Вера. Должен был раньше выйти в отставку... Тогда бы...
– Что ты говоришь, Витя?.. Ты, хороший, избаловавший меня счастьем, виноват передо мной?!
– перебила Вера Николаевна.
И, едва сдерживая рыдания, глядела на мужа прелестными большими и грустными глазами, полными бесконечно благодарной любви беззаветно преданной, но не влюбленной женщины.
Виктор Иванович благоговейно поцеловал ее руку и восторженно промолвил:
– Золотое ты сердце... А я все-таки виноват... "Слишком чувствительный семьянин для флотского офицера"!
Загарин пробовал улыбнуться. Но вместо улыбки вышла какая-то гримаса.
И он продолжал:
– Ушел от адмирала, и блеснула надежда. Извозчика и - к Путинцеву. Знал, что он в Петербурге... Знаю, что бесшабашный карьерист, без правил, только что выскочил, адмирал и влюбленный в себя... Любимец министра... А все-таки, думаю, товарищ... Стоит только доложить адмиралу, и меня вызволит...
– Не люблю я Путинцева!
– вдруг возмущенно воскликнула Вера Николаевна, обыкновенно очень снисходительная к людям.
И лицо ее залилось румянцем.
– Хлыщ... Женатый Дон-Жуан... И еще хвастает победами... То-то и не любишь Путинцева.
– Просто не терплю его... Я видела его два раза в собрании... Он так гадко глядел на дам, что они должны бы сгореть от стыда...
– На тебя, надеюсь, не смел так смотреть?
– спросил Виктор Иванович и внезапно побледнел.
– Что ты, милый... Хоть он и нахал...