— Мне это не нравится, — говорил бывший боксер. — Так мужчина с мужчиной не борется. Я человек прямой и лучше бы сказал ему все в лицо. А это мне не нравится.

— Никто и не собирается тебе угождать, — заметил Бут.

Догерти, ни обращая на него внимания, продолжил:

— А с другой стороны, почему это Шерман просит нас подождать до завтра? Это выглядит странно. Что он задумал?

В разговор вступил Дюмэн:

— Он что-то говорить о том детективе.

— Ну и что с того? Он сказал, что ему нужно отозвать этого детектива. Какой в этом смысл? Не вижу разницы — скажем мы что-то Ноултону или нет. Как-то все это странно.

— Но, может, у Шермана есть какие-то другие причины? — спросил Бут.

Догерти посмотрел на него.

— Ты сам все прекрасно понимаешь, — презрительно бросил он. — Ты знаешь, как Шерман неудачно пытался сделать нас стукачами. А когда увидел, что ему здесь ничего не светит, решил все сделать сам. А потом, чтобы получить необходимое время, заставил нас дать ему обещание оставить в покое Ноултона до завтра. Не хочу сказать, что он играет в свою игру, но что-то здесь нечисто. Эта его пустая болтовня о детективе…

Похоже, он и сам это понял, но не успел придумать ничего поубедительнее.

— Ладно, — сказал Дрискол, — и так все ясно. Надо только увидеть Ноултона сегодня.

— И чем скорее, тем лучше, — добавил Дженнингс. — Сорвать планы Шермана, если он и правда играет двойную игру.

— Я согласен, — важно кивнул коротышка Дюмэн.

Догерти спрыгнул с бильярдного стола, на котором сидел, посмотрел на часы и сказал:

— Без десяти двенадцать. Я вот думаю, не дома ли он сейчас.

— Может, еще в кровати, — подал голос Дрискол.

Догерти задумался.

— Я пойду к нему сразу после обеда, — наконец промолвил он. — И все устрою.

Они прошли в вестибюль, который в это время еще не был переполнен. Догерти и Дженнингс остановились у бюллетеня с информацией о скачках и стали вздыхать о старых добрых временах в Бруклине и Брайтоне. Дрискол расположился на диване с утренней газетой.

Дюмэн и Бут присоединились к группе поклонников красотки из табачного ларька, которые вежливо, но настойчиво убеждали ее в том, что новая прически ей необыкновенно идет. Она слушала, посмеиваясь, и ловкими маневрами держала их на расстоянии. В конце концов они купили у нее несколько сигар.

Дрискол, с хмурым видом сидевший в углу с газетой, в шестой раз подряд читал одну и тут же статью.

Накануне ночью ему пришлось заменить внезапно заболевшего шефа. И эта статья была явно не очень удачной.

Он говорил себе, тоже в шестой раз подряд, что ее написал идиот, обыватель, человек, который ничего не понимает в искусстве. Потом он отбросил в сторону газету, зевнул и оглядел вестибюль.

Неожиданно он выпрямился и устремил взгляд на телеграфный столик. Потом снова оглядел вестибюль, увидел Догерти, стоявшего у бюллетеня ипподрома, и подбежал к нему.

— Смотри! — шепнул он, положив одну руку на плечо Догерти и показывая другой себе за спину.

Бывший боксер, повернувшись и посмотрев в указанном направлении, увидел Ноултона, стоявшего у столика Лили и помогавшего ей надеть пальто.

— Вот твой шанс, — сказал Дрискол.

Когда Ноултон услышал свое имя и, повернувшись, увидел рядом Догерти, он непроизвольно нахмурился, а в глазах Лили мелькнуло удивление.

Увиденное ее испугало, она вспомнила, что ей говорил час или около того назад Дюмэн. Но Догерти вполне спокойно промолвил:

— Мне надо тебе сказать одно словечко. Отойдем на минутку?

Ноултон хотел было отказаться, и так бы и сделал, если бы просьба не исходила от Догерти.

После секундного колебания он извинился перед Лилей, сказав, что скоро вернется, и вместе с Догерти прошел к дивану в углу.

Догерти начал говорить о событиях прошедших трех месяцев, а Ноултон с трудом скрывал свое нетерпение.

Они сидели рядом на диване. Напротив, в отдалении, сидела Лиля, бесцельно барабаня пальцами по столу. Дрискол и Дженнингс присоединились к Дюмэну и Буту у табачного ларька. Они делали вид, что ведут оживленную беседу, а сами то и дело поглядывали на Догерти и Ноултона.

Вестибюль был полон курящих, смеющихся и разговаривающих людей, не подозревающих, какая драма разворачивается всего в дюжине футов от них.

— А теперь, — говорил Догерти, — ты остаешься один. Это не моя вина, но Дюмэн и Дрискол больше не на нашей стороне. Теперь и они против. Ты у нас на крючке, и игра закончена.

— Что же — еще один поединок на ринге? — осведомился Ноултон.

— Нет. И мне жаль, что нет. Мне все это не нравится не меньше, чем тебе. Вообще, такие дела так не делаются. — Догерти помялся и продолжил: — Но я обещал сказать все прямо, потому мы здесь и сидим.