— Нисрин? — спросил я. — Это вы? Молчание. Потом послышалось:

— Мистер Руссо?

— Где вы, Нисрин?

Еще молчание, потом снова его голос:

— Я обездвижен. Где-то в воздухе. И рядом несколько созданий с головами, как у бабочек. Они спеленуты, как и я.

— Вот черт. — Голос Сюзармы. — Значит, у меня двое, за которыми надо присматривать. Не знаю, с кого и начать. Прямо иголки в стоге сена. Мне нужна эта коробочка-с-мозгами, но не слышу ни Урании, ни Мирлина.

— Ты что, свободна? — спросил я. Это было обнадеживающей новостью, хотя и не обещавшей моего спасения.

— Да, — рявкнула она. — Что-то сцапало меня. Я бы его пристрелила, но оно держало меня, а мне не улыбалось просто падать — без крыльев. Я притворилась мертвой, пока оно не приземлилось. Я на кроне громадного дерева — должно быть, высотой в две мили, и то не уверена. Крылья повреждены, я не осмеливаюсь лететь. Здесь светлее, чем можно было предположить, прыгая вниз. Какие-то светляки повсюду, деревья сами тоже светятся. Летучих созданий полно, черт дери, но лес не такой густой — не получается перешагивать с ветки на ветку, с дерева на дерево. Полдня убьешь, если вздумаешь слезать вниз. Можно рискнуть и прыгнуть, но я не знаю, куда идти и где вас искать.

Звучало неутешительно.

— Мирлин! Урания?! — воззвал я с надеждой. — Есть кто-нибудь?

Если бы они могли ответить, они бы уже отозвались, это точно. Вдруг я почувствовал себя чудовищно одиноким.

— Тут за мной еще двое явились, но они больно тихоходны, прокомментировала Сюзарма. — Думаю, что могу спуститься. Но ничего похожего на фонарик не видно. Кстати, не уверена, что смогла бы отличить фонарик от светляка, привали такое счастье.

— Увы, — сухо заметил я, — счастье не привалит. Я внутри какой-то колоссальной тыквы. Нисрин, очевидно, в таком же плену. Нас может разделять тридцать километров, а может — только одна дверь.

— Так что же мне делать, черт возьми? А, Руссо?

— Не знаю, — сказал я. — Просто ума н? приложу.

— Кажется, — отозвался Нисрин, — я вряд ли выберусь из кокона, в который меня упаковали.

— В таком случае, — заключила Сюзарма, — мы влипли в историю.

Похоже, она недооценила ситуацию. Я глянул вниз. Не имеет значения, какая нечисть вылупится из этих яиц. Любой монстр может принять форму яйца, как человек или цыпленок. Вся жизнь, если я только правильно толкую свои сны, это нить, выхваченная из мотка Создания, и она свивается в петлю судьбы.

Меня сожрет некое дитя-чудовище, молекулы, составлявшие меня, вернутся в хаотическое состояние, потом они перераспределятся, — и так несчетное множество раз, века напролет. Даже привычные пищевые цепи разрушатся, когда звезда станет новой, но атомы уцелеют и будут спешить сквозь вечность, пространство, пока их не поглотят жадные микроорганизмы. И через миллиарды лет история начнется где-нибудь за многие тысячи миль отсюда.

Но вообще это не имело значения.

Ни одна точка зрения не принимала в расчет, что бедный и несчастный Майкл Руссо, единственный и неповторимый, важнейшая часть Вселенной (все это, разумеется, на взгляд моего ничтожного тщеславного умишки), должен встретить чудовищную, неизбежную, мучительную смерть, почти достигнув Центра Асгарда.

Для себя я не мог представить более сокрушительного несовершенства в устройстве Вселенной. Это было попросту нечестно.

В тот же миг я уловил движение. Часть круглого гнезда приотворилась, открывая вход чему-то большому и живому. Долю секунды я лелеял надежду, что это дружественный гуманоид пришел мне на помощь, но то были тщетные мечтания. Голова, протиснувшаяся в отверстие, была слишком велика и безобразна для кого-либо из моих знакомых.

Она выглядела головой чудовищной многоножки, золотой в свете моего фонарика, с громадными рогами-антеннами, ярко-желтыми глазами и четырьмя челюстями, здоровенными, словно садовые ножницы, увеличенные в несколько раз.

— Прошу прощения за плохие новости, — прохрипел я, — но, кажется, мной пришли закусить.

Макромир, который вы называете Асгардом, не всегда находился здесь, — все еще по-английски вещал голос Саула Линдрака. — В далеком прошлом он был перенесен сюда из другой галактики. По вашим меркам — около полутора миллионов лет назад.

Мы шли сквозь серебристую мглу. Его больше не было видно, и не чувствовалось руки, сжимающей шевелюру из змей. Последней, кстати, я тоже не чувствовал. Зато осталось подозрение, что голова — единственное, оставшееся при мне, продолжает гнить и тление вот-вот доберется до глаз. Каждую минуту я ждал наступления слепоты. После этого, надо полагать, пропадет слух, и я останусь один на один с умирающим мозгом.

Но пока мой предполагаемый котелок варил, пока в нем жило достаточно клеток, можно было представить себе это время — полтора миллиона лет. Когда Асгард прибыл в эту галактику из каких-то темных миров, Homo Sapiens представлял собой едва заметную мутацию в генах наших видов-прародителей.

— Асгард появился на этом месте, проникнув через то, что вы называете червоточиной, — продолжал объяснять голос. — В некоторых специфических обстоятельствах звезда может вырабатывать энергию, необходимую для переброски макромира сквозь сжатое пространство.