На меня бросился вормиран, и мне пришлось нанести ему резкий удар ногой в грудину, а затем ударить сбоку ребром ладони. Бежавший вслед за ним спирелл едва не пырнул меня ножом, но выпад прошел мимо, угодив в стену, когда он споткнулся о вормирана. Мне оставалось лишь единожды двинуть ему, после чего парализующая слизь, залепившая его глаза, отключила его.

Мне повезло.

Скариону-74 пришлось гораздо хуже.

Когда все враги лежали пластом и я прекратил стрельбу, пистолет был почти пуст. Среди бандитов лежал и Скарион, но мои надежды, что его слегка задела парализующая струя, испарились с первого взгляда.

Мне пришлось высвободить его из-под обездвиженного вормирана, и когда я отвалил навалившуюся сверху тушу, то обнаружил, что тетронец истекает кровью из смертельной раны в груди. Он попытался что-то сказать, но кровь уже заполнила легкие, и в результате из горла вырвался лишь кровавый кашель. Помочь ему я ничем не мог, и через минуту он скончался.

Тогда я осторожно вынул пистолет из его кожистых пальцев; в нем оставалось еще немного заряда. Положил его в карман, а свой выкинул.

Затем осмотрел шестерых бандитов. Все они лежали без сознания. Я пошевелил их носком ботинка, не рискуя дотрагиваться руками, чтобы не вляпаться в оставшуюся на одежде слизь. Затем с нескрываемым удовольствием поднял игольник и пистолет. Я понимал, что уйти просто так — полное безрассудство. Разумнее было изрешетить их из игольника, пока они обездвижены, а тела оттащить в темноту, где их прекрасным свежим мясом вдоволь полакомятся всякие твари. Серн и секунды бы не колебался, Сюзарма Лир — тоже. В конце концов благодаря какой-нибудь глупости я снова попаду к ним в лапы, и тогда они не скажут мне «спасибо», а просто шлепнут при первой же возможности.

Но сделать этого я не мог. Не мог убивать их, лежачих и беззащитных. Я ругал себя слюнтяем и с отвращением взирал на собственное нежелание разделаться с ними. При этом понимал, что позорю форму военно-космических сил.

В конце концов я просто взял и ушел, забрав игольник и оставив их отсыпаться.

После этой короткой, но жестокой схватки у меня дрожали колени, а перед глазами стояло окровавленное тело Скариона. На душе было так мерзко, что могло попросту стошнить.

По мере того как я быстрым ходом шел по уже знакомой дорожке, тошноту сменила жажда, и тогда мне ничего не оставалось, как окунуть лицо в один из ирригационных каналов, подпитывавших искусственные поля, чтобы глотнуть минерализованной водицы. Это немного прояснило мою голову и напомнило, что бандиты — далеко не единственная опасность, о которой мне следовало помнить. Нельзя было забывать и о захватчиках.

Тогда я спрыгнул в канаву, тянувшуюся вдоль поля, и попытался привести свою психику в равновесие. Постарался сосредоточиться и вспомнить карту города, над которой мы с Тульяром провели столько времени.

Выбранное место для второго лаза находилось, как я уже сказал Серну, в десяти километрах. Нескольких часов мне бы вполне хватило, чтобы туда добраться, а отыскать место я мог даже в темноте. Если повезет, это будет просто, но полагаться лишь на везение — непростительная глупость.

Немного успокоившись, я направился к месту встречи с Серном.

Но настроение оставалось скверным, и чем дальше я продолжал клясть судьбу, вопрошая, что я такого сделал, что она обрушивает на мою голову испытание за испытанием, тем хуже оно становилось. Последние проблески былого оптимизма бесследно угасли, и теперь я ждал, что дальше будет только хуже.

Ожиданиям этим суждено было оправдаться, как это бывало со всеми моими мрачными предчувствиями.

Второй предполагаемый вход в городские подземелья очень походил на первый. Это был глухой, кончающийся перегородкой туннель, затерянный в хитросплетении коридоров на самом краю сельскохозяйственной зоны.

Здесь тетраксы рекультивировали поля; на развалинах аграрных фабрик, оставшихся после пещерников, они построили собственную систему, но жилыми кварталами древних никогда не пользовались, оставив их в первобытном состоянии. По нашим предположениям, эти коридоры должны были оставаться такими же безлюдными, как уже несчетное количество лет.

Но их заселили захватчики.

Еще издали я увидал, как по дорожкам и рельсовым путям сновали полчища неонеандертальцев, облаченных в военную форму. Тогда я спустился в тесные туннели под фотосинтетическими коврами, где собиралась пищевая масса, и обнаружил, что и здесь полно врагов. Побродив вокруг, но не приближаясь близко, чтобы не подвергаться риску быть замеченным, я наконец понял, почему это произошло.

Именно здесь тетраксы производили манну для людей. Правда, люди были не единственными обитателями Асгарда, разделявшими эту диету. Очень похожие на нас китняне тоже ее потребляли. Но другие расы находили ее безвкусной, предпочитая ароматы и плотность пищевой массы, наиболее привычные им от природы.

Наш информатор-ксилянин сказал, что у захватчиков большие проблемы с продовольствием. Но если наиболее пригодную для них пищу производят здесь, то естественно, что сюда они устремились, пытаясь выяснить, как перестроить всю систему на производство человеческого сорта манны.

Насколько я понимал, у захватчиков были явные проблемы с продовольственным снабжением армии. Наверх из подземелий они выбирались окольными путями. В результате подъемные лифты, доставлявшие огромное количество пищи, броневиков и людей, работали с перегрузкой. Если они намеревались закрепиться в Небесной Переправе и эффективно ею управлять, продовольственную проблему надо было решать на месте. Жизненно необходимо было овладеть двумя вещами: во-первых, используемой повсеместно тетронской биотехнологией, а во-вторых, системой управления механизмами транспортировки и распределения пищи. Небольшого количества автоматических поездов, курсировавших между аграрными районами и гигантскими складами в центре города, вполне хватало для удовлетворения потребностей сотни людей, пятисот китнян и нескольких других малочисленных групп потребителей этой пищи. Но захватчики собирались расселиться здесь десятками тысяч, а всем известно, что на голодный желудок много не навоюешь.