И вдруг это ощущение словно рукой сняло.

– Хорошо, – спокойно сказал он и осторожно подхватил её под локоть. – Заходи в дом. Поговорим по душам.

От неожиданности Энни вздрогнула, но тут же овладела собой.

– Означает ли это, что вы все-таки согласны мне помочь? – спросила она.

– Это означает, – ответил он сочным баритоном, в котором угадывался легкий техасский акцент, – что ты расскажешь мне все, что тебе известно, поделишься своими подозрениями, и вот тогда мы вместе подумаем, как со всем этим быть.

Маккинли толкнул дверь, вошел в темное нутро лачуги, и Энни ничего не оставалось, как последовать за ним. И вновь она с трудом подавила безумное и непонятное желание оглянуться.

Маккинли щелкнул выключателем, и вспыхнул неяркий свет. Энни с любопытством осмотрелась. Тесная каморка показалась ей напрочь лишенной хоть какого-либо уюта. Обшарпанная, кособокая мебель. Нагромождение немытых тарелок и мисок на столе.

Энни устремила на Маккинли задумчивый взгляд.

– Почему вы живете здесь? – спросила она. – В таком… совершенно неподходящем для вас месте.

Губы его едва уловимо скривились в улыбке. От этой улыбки по коже Энни пробежал морозец.

– Разве ты знаешь меня настолько хорошо? – глухо спросил Маккинли.

– Я вас всю жизнь знаю, – неловко выдавила Энни.

– Сколько мне лет?

Энни растерянно заморгала.

– Вы, наверное, слишком много выпили.

– Я не об этом тебя спросил. Кстати, говоря, выпил я ещё недостаточно. – С этими словами он придвинул к столу спинкой вперед колченогий стул, молча оседлал его, раздвинув ноги, и наполнил стакан текилой. – Нужно, пожалуй, восполнить этот пробел.

Наполнив прозрачной жидкостью и второй стакан, Маккинли придвинул его Энни.

– Вот, выпей.

– Я не пью.

– Сегодня – пьешь, – отрезал он. – Ну, так сколько же мне лет, по-твоему?

Энни взяла стакан и робко пригубила. Текилу она терпеть не могла, от одного запаха её воротило.

– Мне казалось, что вы немного моложе папы, – неуверенно выдавила она.

– Твой отец скончался в возрасте шестидесяти трех лет.

– Это я и сама знаю, – досадливо проворчала Энни. И, незаметно для себя, отпила ещё глоток.

– Сядь, Энни, и скажи, сколько мне лет.

– Не так много, как я думала, – пробормотала она, словно оправдываясь. – Возможно, около пятидесяти.

– Возможно, – хрипло сказал Маккинли. – Но почему ты все-таки думаешь, что смерть твоего отца не была результатом несчастного случая?

– Чутье.

– О господи! – шумно вздохнул Маккинли. – Только не говори мне про женскую интуицию, детка. Если это все, что у тебя есть, то ты понапрасну отнимаешь у меня время.

– Своей интуиции я доверяла всегда, – уязвленно возразила Энни. – И Уин говорил, что на неё можно положиться.

– Да, разумеется, – горько усмехнулся Маккинли, залпом осушая стакан. – Непогрешимая и безошибочная.

– Но это не все, – добавила Энни.

Напряжение в тесной комнатенке мгновенно сделалось густым и осязаемым.

– Из нашего дома кое-что пропало. Я, правда, хватилась этого совсем недавно, но точно помню, что перед смертью папы она ещё там была. А вот неделю назад, когда я приехала из Бостона, она уже исчезла…

– Что это было, Энни? Говори же, черт возьми!

– Картина. Даже скорее – офорт. Она была у папы совсем недолго, но он относился к ней очень бережно. Хранил как зеницу ока. Говорил, что она ему дорога как память.

– Твой отец не был сентиментальным человеком. Что изображено на этой картине?

– Какой-то ирландский святой. Мне это было непонятно, но папа поместил офорт в серебряную раму и несколько раз повторял, что в ней заключена тайна мироздания.

– Неужели? – Джеймс нахмурился. – И ты считаешь, что офорт с изображением неведомого святого старца имеет какое-то отношение к смерти твоего отца?

– Не прошло и недели после его смерти, как картина пропала! – с пылом заявила Энни.

– Ты начиталась детективных романов, – промолвил Маккинли. – Трагическая смерть и пропавшая картина вовсе не свидетельствуют о существовании какого-то заговора.

Он отвернулся. Движения его были несколько замедленными и подчеркнутыми, как у подвыпившего человека, который старательно пытался казаться трезвым.

– С каких пор вы пристрастились к спиртному? – неожиданно резко спросила Энни. – Раньше вы такого себе не позволяли.

– Со второго апреля.

Слова его, казалось, застыли в воздухе. Второго апреля погиб отец Энни.

Она встала, обогнула стол и, не думая, что делает, опустилась на колени перед Маккинли.

– Вы ведь его любили, – промолвила она. – Столь же сильно, как и я. Нет, не можем мы это так оставить. Не имеем права. Ведь его убили, и мы обязаны выяснить – кто и почему. Если вы не поможете мне, я займусь этим сама. Но ведь вы поможете мне, правда?