– Привет, Джоэл.
– Сверкая глазами из-под водопада русых волос, она протянула корзинку и Джоэл смущенно уставился на румяные яблоки, виноград и сочные груши, переложенные зеленым целлофаном.

– Как ты попала сюда?
– выдавил он наконец.

– Я вспомнила парня, с которым познакомилась прошлым летом в Хэмптоне. Он здесь в администрации.

– Но как ты узнала, что я здесь?

– Нора сказала...

Брат буквально испепелил меня взглядом за это предательство, можно было понять, как ему неудобно предстать перед ней в потрепанном казенном халате, небритым, в матерчатых шлепанцах. Но оправдаться мне было нечем. Пока мы с ним молчаливо и угрюмо оценивали ситуацию, Шерри примостилась на скамейке рядом с нами и, не замечая ни решеток на окнах, ни полоумных пациентов, начала рассказывать о колонке, которую ей поручили вести в газете.

Под звуки её беззаботной болтовни Джоэл тяжело и как-то судорожно вздохнул, потом еще. Все это показалось мне до боли знакомым. И вдруг я вспомнила, что именно так вздыхала наша мать, когда последний раз была дома. Стоял необычно теплый май, она распахнула окно и комната наполнилась запахом сирени. Мама провела весь день в постели, смотрела телевизор и часто вздыхала. Отец вечером отвез её в санаторий, а наутро её уже не стало.

Я украдкой взглянула на Джоэла, пока Шерри продолжала щебетать. В глазах его застыл испуг, лицо стало мертвенно-бледным. Как бы то ни было, но оставить его здесь я не могла.

Когда вернулся санитар и дал понять, что время свидания истекает, я вдруг выпалила:

– Мы найдем тебе частного психиатра.

– Это ещё зачем?
– он отшатнулся, как будто я ему угрожала. Но тут же сменил тон:

– Пожалуй, ты права. Мне надо им сказать, что я в тот вечер принял ЛСД.

– Вот и хорошо, - мне были знакомы его детские уловки. Он как бы говорил им это под моим нажимом, но не сознавался передо мной.

– Так что психиатр мне не требуется, - довольно закончил брат.

– Но, дорогой, хотя бы для подстраховки, - настаивала я и, предупреждая возможные возражения, быстро добавила.
– Ты её знаешь. Это Эрика Лоренц.

Он успокоился, так как встречал её у нас во время каникул на побережье и она ему нравилась. Даже не видя её годами, он иногда вспоминал и распрашивал о ней.

– Ну, если только Эрика, - согласился Джоэл.

Миссия моя неожиданно успешно завершилась и пора было уходить, пока он не передумал и не возникли новые осложнения. Когда я целовала подставленную щеку, брат похлопал меня по плечу и стало ясно, что меня простили. Семейная солидарность перевесила все мои просчеты.

Но когда мы с Шерри шли по мрачному коридору, на душе у меня было неспокойно. И солидарность имеет свои пределы, а мы заключили негласный союз с целью обмануть госпитальных врачей.

С помощью Эрики все прошло довольно гладко и через десять дней Джоэла официально выписали. Я забрала его в среду после обеда. В свежей сорочке, чисто выбритый, он излучал какую-то юношескую уверенность в своих силах. Как это иногда бывает, моя память навсегда сохранила просветленное выражение его лица.

Но по дороге к выходу на улицу вдруг словно тень промелькнула над ним. А когда мы миновали приемный покой и вышли на свежий, холодный воздух, в нем что-то изменилось. Поведение стало натянутым, внутренне он напрягся. В тот момент мне это казалось понятным: после двенадцатидневного заключения, если можно так выразиться, внешний мир подавил его. Мы прошлись по Первой авеню и остановили такси, тут у него возникли трудности с адресом, он колебался.

– Ты не хочешь к себе домой?
– спросила я.

Маленькая жилка у рта предательски задрожала. Джоэл попытался скрыть это за кривой, фальшивой ухмылкой, но мне бросилась в глаза мертвенная бледность, залившая его лицо, и стало ясно, что брат смертельно испуган.

– А ты не хотел бы первое время пожить у меня?

– У тебя найдется свободная комната? На несколько дней?
– видно было, что у него отлегло от сердца.

Я дала водителю адрес на Восточной шестидесятой. Краем глаза я наблюдала за улицей, по которой мы ехали, но главным образом была занята тем, что мысленно передвигала мебель в своем кабинете, чтобы Джоэлу там было по домашнему уютно. Когда мы свернули с Первой Авеню, я украдкой бросила взгляд на брата и рада была заметить, что лицо его стало спокойным, почти безмятежным.

Дети ещё не вернулись из школы и наш приезд прошел незамеченным. Только Вероника выключила пылесос, чтобы отворить нам дверь. С её пуэрториканской любовью к семье, она восприняла неожиданный приезд брата как событие само собой разумеющееся, робко приветствовав его, тут же засуетилась, доставая чистые простыни и одеяло, не забыв тем временем приготовить нам кофе. Когда мы расположились в креслах в гостиной, появился Барон, обнюхал нас и гордо удалился.

– Уолтер тоже должен быть где-то поблизости. Спит наверное, - сказала я, надеясь, что брат не рассчитывает на воссоединение семьи и понимает, что все это ненадолго.

Но он совсем не выглядел обескураженным, напротив, удобно устроился в кресле и с томным видом созерцал дрова, сложенные горкой у камина.

– Развести огонь? Пока мы будем пить кофе?

– Прекрасно, - задумчиво согласился он.

После некоторой паузы, поскольку Джоэл не проявил инициативы, мне пришлось встать, скомкать лист бумаги, положить на решетку несколько поленьев и поджечь. В камине запылал огонь. Чувство умиления охватило меня при мысли,какое облегчение сейчас испытывает Джоэл. В то же время мысль о клинике напомнила мне о болезни и мои мысли понеслись в этом направлении. После того, как Вероника принесла поднос и удалилась, я заметила: