– Вам нужно охранять не меня.

– Сейчас вы скажете, что это Зак, сын шерифа Говра. Я уже слышал это пару дней назад. Но тут вы прогадали. Сын – это все, что осталось от его семьи. Так что, езжайте-ка домой.

Я вспомнил бледную маску, глядящую на меня от изножья кровати, потом взглянул на магазин Энди. Энди и его жена стояли у окна и глядели на нас: один взгляд выражал ужас, другой – презрение.

Я повернулся и пошел к машине. Через пару шагов я обернулся и спросил его:

– Что бы вы сказали, если бы узнали, что ваш шеф изнасиловал и убил девушку? Двадцать лет назад?

– Я сказал бы, что вы напрашиваетесь на неприятности. Как делали с самого приезда сюда.

– Что, если бы я сказал вам, что девушка, которую он изнасиловал... – я поглядел в его злое лицо и не стал больше ничего говорить. От него пахло жженой резиной. – Я еду в Арден. Можете шпионить дальше.

Он следовал за мной всю дорогу, время от времени что-то сообщая по радио. Когда я вылез возле автостанции, он поставил машину на другой стороне улицы. Сперва Хэнк Спелз сообщил, что ремонт “фольксвагена” обойдется мне в пятьсот долларов, и я отказался платить. Он сунул руки в карманы комбинезона и уставился на меня с сонной злобой.

– Что вы сделали?

– Переделал мотор. Заменил кое-какие детали. Много всего.

– Не смешите меня. Вы не смогли бы переделать даже сигарету.

– Платите или не получите машину. Хотите, чтобы я вызвал полицию?

– Пятьдесят долларов, и все. Вы мне даже квитанцию не выдали.

– Пятьсот. Мы не выдаем квитанций. Люди нам доверяют.

Настал мой черед быть безрассудным. Я перешел улицу, вытащил Локкена из машины и подошел вместе с ним к станции. Увидев его, Хэнк Спелз, похоже, пожалел о своей фразе насчет вызова полиции.

– Ладно, – сказал Спелз, когда я посвятил Локкена в суть наших разногласий. – Сколько вы даете? Локкен смотрел на него с отвращением.

– Тридцать долларов.

– Вы же сказали пятьдесят!

– Я передумал.

– Заполняйте счет на тридцать, – велел Локкен, и парень скрылся в конторе.

– Вот странно, – сказал я Локкену, – с вами в этой стране поступают по закону, только когда у вас за спиной полицейский.

Локкен промолчал. Появился Спелз, ворча, что одни новые стекла стоят больше тридцати баксов.

– Хорошо. Я уплачу по кредитной карточке.

– Мы не принимаем карточки, выданные за пределами штата.

– Полиция! – Локкен тут же возник рядом, как чертик из коробочки.

– Че-е-рт, – промычал парень. Я еще заставил его залить мне полный бак бензина.

По пути назад Локкен подъехал ко мне и крикнул через открытое окно:

– Я только что получил новости. Похоже, мне не нужно больше следить за вами, – он развернулся и поехал по Мейн-стрит в направлении полицейского участка.

Я понял, как Хэнк Спелз переделал мотор, когда попробовал въехать на холм за мотелем РДН. Мотор заглох, и мне пришлось остановиться и заводить машину несколько раз. То же самое повторилось на холме с итальянским пейзажем, и еще раз – когда я спускался с последнего холма в долину. В четвертый раз мотор заглох уже во дворе, и я бросил машину на газоне.

На обычном месте возле гаража стоял еще один полицейский автомобиль. Это был шериф.

Я подошел к фигуре, сидящей на перилах крыльца.

– На автостанции все в порядке? – спросил Белый Медведь.

– Что ты тут делаешь?

– Хороший вопрос. Заходи, поговорим об этом. Когда я вошел внутрь, я увидел, что Белый Медведь сидит рядом с кучей моей одежды.

– Блестящая идея, – сказал я. – Забери у человека вещи, и он никуда не убежит. Этому вас учат в полицейской школе?

– Сейчас ты их получишь. Сядь, – это был приказ. Я опустился в кресло.

– Медэксперт позвонил мне пару часов назад. Эта девушка умерла в среду. Через сутки после того, как Пол Кант покончил с собой.

– И за день до того, как вы ее нашли.

– Верно, – он уже с трудом скрывал свой гнев. – Мы опоздали на день. Мы могли бы и не найти ее, если бы нам не сообщили, что ты взял за привычку прогуливаться в этих лесах. Если бы мы подоспели пораньше, может, и Пол Кант был бы жив.

– Может, тогда один из твоих сторожей не убил бы его.

– Ладно, – он встал и подошел ко мне. Доски пола скрипели под его весом. – Ладно, Майлс. Ты хорошо повеселился. Но веселье кончилось. Так почему бы тебе не покончить со всем этим и не признаться? – он улыбнулся. – Это моя работа, Майлс. Согласись, что я был терпеливым. Я не хотел, чтобы какой-нибудь еврей-адвокат из Нью-Йорка заявился сюда и обвинил меня в нарушении всех твоих прав.