Шрифт:
– Вы что-нибудь понимаете?
– спросил Савватий Елисеевич.
– Абсолютно ничего. Может, что-нибудь здесь, - показал я на голову. Давеча в библиотеке он странно разговаривал...
– Нет, что вы... С чего? Это ведь: де-тек-тив. Скорее не здесь, а... там (Хряпов показал - где). Охотники рассказывали: есть такая болезнь у медведей.
– А всё же...
– произнес я, и мы вдруг, не сговариваясь, побежали вслед за греком.
В коридоре уже никого не было, в соседних комнатах тоже, на все "ау!" Фундуклиди не откликался.
– Черт побери!
– пробормотал Хряпов.
– Не перевернулось ли у него и в самом деле там, где вы показали?
– Вы сами изволили сказать: де-тек-тив. Между тем, хорошо известно, что поэты чаще всего сходят с ума, подыскивая рифму, медики - в попытках победить природу, следовательно...
– Что - следовательно?
– спросил Хряпов.
– Что это с вами?
– Тсс...
– прошептал я.
Странный звук, долетевший со стороны входной двери, пронзил нас, как стрела. Это был звук двигаемой задвижки.
– Туда!
– крикнул я.
– Оружие при вас?
– поймал меня Хряпов за рукав.
– Ах, черт!.. Нет! Ну, возьмем это (я ухватил какой-то графин, из него тут же плеснуло на брюки). Скорей...
– А мне... я что возьму?
– как обойденный подарком ребенок заговорил Савватий Елисеевич.
– Погодите, постойте... Неужели здесь больше ничего нет?
– Засучите рукава, - раздраженно заметил я.
– Держитесь сзади и будьте настороже.
Мы словно выжлецы, взявшие след, домчались до прихожей и увидели пропавшего детектива, возившегося у замков. Я живо подскочил и крепко схватил его за руку.
– Эге!... Да что это вы тут делаете?
– Пустите!
– запыхтел любитель сигар.
– Держите его с другой стороны, мне графин мешает. Он в нервическом припадке, может отпереть дверь и выскочить наружу, - заметил я Хряпову.
– Да отстаньте... Я... я вам говорю: отстаньте, - повторял грек, пытаясь нас стряхнуть.
– Господи! Что же нам делать! Он вроде и впрямь не в себе!
– с отчаянием вымолвил Савватий Елисеевич.
Голос миллионера произвел чудо: Фундуклиди замер, словно заколдованный, медвежье тело его обмякло.
– Я в себе, - сказал он.
– Господин Хряпов, я в себе и только хотел проверить запоры. В доме бывает посторонний человек - Степан. И проверять моя обязанность.
– Вот это видели?
– показал я ему графин.
– В следующий раз можете запросто получить им по голове, если будете проявлять излишнюю резвость.
– Савватий Елисеевич, Петр Владимирович!
– быстро заговорил грек. Ведь один день всего остался. О!.. Вы не чувствуете? Я чую: они уже здесь! Они рядом ходят! Каждую щель нужно законопатить, господа. Чтобы мышь не проскочила!.. Муха не влетела...
– Успокойтесь, Михаил Ксантиевич, - в два голоса пели мы ему в уши. Всё сделаем... Не пролетит.
– Вообще-то мы крепко законопатились, - с некоторым колебанием пробормотал я.
– Крепко-то крепко, - запротестовал Хряпов.
– Да, может, Михаил Ксантиевич и прав. Надобно проверить всё снова.
Он повернулся к двери и стал, как слепой, ощупывать засовы, хотя было видно за версту, что всюду уже прикоснулась старательная рука Фундуклиди.
– Кстати, - вдруг повернулся ко мне миллионщик.
– А этот... ваш коллега... запамятовал - кажется, Васька...
– Беспрозванный?
– Он самый. Гляньте-ка: там он?
– Да, да, надо глянуть, - встрепенулся Фундуклиди.
– Побежимте...
И мы побежали.
– Ну уж, не торопитесь, сэр Пинкертон, только с графином мне и бегать, - сказал я, еле поспевая за ним следом.
– Что вы летите (хотя грек, конечно, не летел - скорее трюхал), как Ромео на свидание? Васька, ей-богу, на Джульетту не похож...
Мы осторожно отвели занавеску. Васька, трижды проклятый Васька, стоял на своем посту у тумбы.
– Черт побери, не человек, а Мефистофель какой-то...
– с тоской прошептал над моим ухом Хряпов.
От Васькиной зловещей фигуры вдруг повеяло таким холодом, что в теплый августовский день нас троих до самых кишок продрало крещенским морозом.
– Западня!...
– бормотал Фундуклиди, встряхивая головой.
– О-о!.. Западня!
24.
Не вздумают ли о н и придти раньше, чтобы застать нас врасплох?
Все эти последние проклятые дни я мучился этим вопросом. Две ночи я уже почти не спал... и эту ночь тоже.