* * *

Тем временем подполковник Абаджиевич со стаканом в руке в одиночестве сидел на втором этаже автобуса. Бар кое-как восстановили, но теперь на его полках красовались бутылки, натащенные адъютантом из немногих еще не полностью разграбленных радостными победителями магазинов города. Сливовый самогон, разивший сивухой, напоминал Абаджиевичу о днях молодости, когда такое пойло было самым доступным и популярным алкоголем в Сараевском пехотном, потому что его гнали повара прямо в столовой, в одном из паровых котлов. Мысли подполковника были заняты предстоящим днем - из штаба пришел приказ продвигаться дальше, несмотря на чувствительную убыль в технике, причиной которой были эти проклятые самолеты. "Попадись мне хоть один из тех летчиков, он бы составил достойную компанию обоим корреспондентам... То есть одному из них. Впрочем, наверное, сладкоречивый араб прав, второго Иванова тоже надо убрать, но все-таки - кто из них настоящий? Да и того, что привели пехотинцы, не мешало бы отправить туда же, на всякий случай. А с козлами, якобы его поймавшими, церемониться нечего - поставить в первую линию удара, и все дела". Абаджиевич отхлебнул пару глотков и, закусив ломтиком ананаса из банки, поставил стакан на столик. "Надо бы сходить вниз, - размышлял он, - узнать новости у американца - он уже второй час сидит за аварийным приемником, принимает разведданные с авианосца. Вот они, издержки прогрессивных технологий! Конечно, приятно сидеть за цветным экраном, моделируя свои действия, видеть вероятную реакцию противника, и раз за разом прокручивать операцию. Но стоит выйти из строя хотя бы части аппаратуры, как все эти компьютерные системы становятся бессильны. И теперь, чтобы иметь представление об оперативной обстановке, Милсон мучился, вручную корректируя частоту, чтобы файлы пришли хотя бы с небольшим количеством ошибок. И пусть сидит. Там, в море, американцы тоже, небось, потратили не меньше времени, чтобы раздобыть и оформить для нас эти сводки". Подполковник вспомнил советские передатчики и приемники, на которых в молодости учился работать. Вот это были аппараты! Каждый блок защищен металлическим кожухом, тумблеры размером с палец, колесо настройки у передатчика - двумя руками вертеть надо. Правда, размеры у них были соответственные и вес исчислялся центнерами, а то и тоннами. Зато вряд ли такому монстру смог бы нанести вред импульс электромагнитного снаряда. А американцы - тьфу, решили, что раз ядерное оружие Балканам не грозит, то и аппаратуру можно поставлять незащищенную. Так что Милсону придется попотеть за промашки державы. Помогать ему особо некому девчонки-операторши вышли из строя. Да, без девчонок будет скучновато - в этой дыре добровольцев на замену не дождешься, а тащить в постель девицу под дулом автомата... Абаджиевич хорошо помнил, как год назад вошел в палатку к начальнику штаба, не явившегося к утреннему совещанию, и увидел на походной койке майора с торчащим из уха шомполом. Деваху, которую бойцы комендантского взвода перед тем притащили по заказу начштаба, нашли уже позднее - она засела с украденным автоматом за скалой и в упор расстреляла четверых солдат, а под конец разнесла голову и себе. Подполковнику так и не довелось выяснить, действительно ли она была красива, как хвалился перед этой ночью майор.

* * *

Командир бригады поставил недопитый стакан на стойку, потом снова его взял, залпом допил оставшееся и неторопливо направился вниз. Американец все еще сидел с портативным компьютером у приемника, на экране с неуловимой частотой менялись цифры, однако что они означают, подполковник не знал, да и не хотел знать. О результатах ему доложат. Ночной воздух после прошедшего днем дождя был свеж и прохладен, и вместо того чтобы вернуться в машину и уснуть, Абаджиевич решил прогуляться до ближайшего прожектора и проверить, не спят ли солдаты. Солдаты не спали, и он подумал было прихватить какого-нибудь офицера, чтобы обойти с ним остальные посты, но в это время к ставшему уже привычным урчанию дизель-генератора прибавился далекий звук автомобильного мотора. Вот машина притормозила, видимо задержанная часовыми, но вскоре вновь тронулась с места, а у кого-то сзади, в группе спецназовцев, загнусавила рация. Прожектор повернулся в сторону приближающейся машины, и в его луче обозначились округлые формы "мерседеса" М-класса. Ослепленный водитель сбавил скорость, джип медленно подкатил почти к самому автобусу, и Абаджиевич увидел, что на обеих его подножках стоит по бойцу с оружием наготове. А за рулем... За рулем джипа сидела очаровательная брюнетка! Это так отвечало недавним его размышлениям, что подполковник обрадовался и насторожился одновременно.
– Господин подполковник, имею честь доложить!
– обратился к Абаджиевичу подошедший сержант Маркоч, который ездил за Ивановым.
– Это тот серб, Коче Папович, прислал свою домашнюю девушку, ему что-то от вас надо, звонил часа три назад, не стали вам докладывать - вдруг не доедет.
– Да? Это действительно его домашняя девушка? Или подстава? Маркоч сделал несколько шагов вперед и уставился на красотку, вышедшую из машины и нерешительно стоявшую у дверцы. Одета она была в те же юбку и блузку, только добавились легкие туфли на высоком каблуке.
– Действительно. Зовут Елена. Я уже докладывал - она помешала нам застрелить русского, когда тот пытался бежать.
– И зачем ты это сделала?
– спросил подполковник, обращаясь уже непосредственно к девушке. Она смущенно улыбнулась.
– Я... Я просто очень испугалась. При мне еще никогда никого не убивали.
– Сержант, ее обыскали, машину проверили?
– С поста передали, что да. Но если господин подполковник прикажет, я сам с удовольствием обыщу ее еще пару раз!
– Много болтаешь!
– оборвал сержанта подполковник.
– И что же хочет наш рассудительный и верный друг господин Папович? Абаджиевич с неудовольствием обернулся - ну конечно, как же без него! Задавший вопрос Ахмед Ойих словно возник из пустоты и теперь пристально смотрел на девушку. Это не был обычный мужской раздевающий взгляд, а скорее бесстрастный анализ рентгеновской установки.
– Господин Папович, - заговорила наконец Елена, - желал бы получить документ, подтверждающий его бескорыстную помощь войскам Республики Босния и Герцеговина, и еще одну бумагу - письменный приказ командира бригады "Утро священной войны" не причинять ущерба имуществу фирмы "Папович и компания". Передразнивая подчеркнуто официальный тон девушки, Абаджиевич ответил: - А господину Паповичу не кажется, что он слишком многого хочет за свою "бескорыстную" помощь?
– Наверное, кажется, - согласилась Елена и многозначительно добавила: Поэтому он и послал меня. В надежде, что смогу вас убедить пойти ему навстречу.
– Она слегка изогнула талию и, закончив говорить, не сомкнула губы, а оставила их чуть приоткрытыми, искоса поглядывая на подполковника, - Абаджиевич-эфенди, - вполголоса заметил араб, - когда женщина встает в позу, более подходящую для низкопробного рекламного плаката, нежели для серьезной беседы, я бы этой женщине не доверял. И вам, уважаемый, настоятельно не советую.
– Хоть тут не надо советов!
– так же тихо огрызнулся подполковник.
– Дело ясное: этот червяк хочет получить за свое предательство максимум благ и прислал мне в подарок шлюху на машине. Машина, наверное, тоже для меня. Последние слова были произнесены погромче, и девушка, не меняя позы, кивнула: - О да, если вам нравится этот автомобиль, он вполне может остаться здесь.
– Ну вот, видите!
– воскликнул Абаджиевич.
– Так что успокойтесь и не завидуйте. После и вам перепадет.
– Благодарю вас, уважаемый. Я высоко ценю ваш порыв, но не чувствую нужды им воспользоваться и сейчас, пожалуй, откланяюсь. Только потом пеняйте на себя! Ахмед резко повернулся на каблуках и ушел в сторону здания - араб всегда старался при случае устроиться на ночлег не в автобусе, а где-нибудь под надежной крышей. "Вот уж не опечалюсь, - подумал Абаджиевич, глядя ему вслед.
– Теперь бы еще американца спровадить, чтобы не сопел под руку..." - Ну что же, - обратился он к девушке, - надежды вашего шефа не лишены оснований. Думаю, нам стоит обсудить этот вопрос поподробнее. Прошу вас! Девушка церемонно кивнула и, галантно пропущенная вперед подполковником, прошла к машине. Абаджиевич на секунду задержался и коротко бросил охране: - Кто влезет без команды - убью!

* * *

В автобусе царил полумрак - подполковник специально не стал зажигать полное освещение, а ограничился двумя маленькими лампочками. На вопрос подполковника, долго ли ему еще ждать, Милсон кивнул на экранчик, где длинная черная полоска означала уже принятую часть файла, а коротенькая серая - ту, что еще осталось принять, и сказал, что еще минут десять. Оглянувшись на девушку, которая с интересом разглядывала обстановку штабной машины, американец понимающе ухмыльнулся и добавил, что постарается не мешать деловой встрече. Абаджиевич провел девушку наверх и предложил для начала выпить, на что Елена согласилась, и подполковник выбрал литровую бутылку скороспелого шампанского. Легко звякнули широкие бокалы, и Абаджиевич одним длинным глотком выпил свой до дна.
– Хочешь еще?
– спросил подполковник, девушка кивнула, и после второго бокала сама налила по третьему. Глаза ее блестели даже в тусклом свете ночников, а движения стали развязными. "Напиться хочет, дурочка. Боится, что я с ней плохо обойдусь...
– умилялся про себя Абаджиевич, чувствуя, что и сам становится непривычно чувствительным и даже сентиментальным. Рука его уже лежала на плече девушки, а вторая держала ее ладонь...
– Ладно, раз в год можно себе позволить такую роскошь - не торопясь и со вкусом!" Он вдруг заметил, что девушка что-то говорит: - ...А когда ваш четник начал стрелять, я так испугалась! У них у всех такие страшные автоматы, каждый, наверное, человек по сто убил! А вы, подполковник, такой милый, такой ласковый, но лицо у вас жестокое. Вы ведь тоже стреляли во многих людей? Это было приятно?
– Да, стрелял, - Абаджиевич чувствовал, что Елена им восхищается, и продолжил: - Даже сегодня мне пришлось убить троих за оскорбление моих солдат! Я их убил из вот этой штуки!
– он вытащил из кобуры кольт и продемонстрировал его девушке.
– Ой, какой большой! И страшный! И тяжелый, наверное... Я бы его не удержала... Или удержу?!
– Ну попробуй!
– и подполковник небрежным жестом вручил девушке пистолет. Ее тонкая рука действительно не удержала почти килограммовое оружие, и Елена, лишь освободив вторую из ладони подполковника, наконец-то сумела приподнять кольт. Абаджиевич засмеялся, но в эту секунду девушка вскочила на ноги и метнулась к стене. Только что дрожавшая под тяжестью пистолета рука теперь держала оружие ровно и уверенно, а вторая, передернув затвор, оперлась о стенку.
– А теперь тихо...
– голос ее звучал на удивление твердо, а глаза вновь сверкнули, но уже вовсе не от радостного возбуждения.
– Чего?
– подполковник в первый момент не понял, в чем дело, а потом до него наконец дошло: он же сам отдал свое оружие в руки сербской суке, и теперь она держит его, подполковника Абаджиевича, на прицеле! Но почему? Ведь сержант ее опознал, и бизнесмен звонил... Или сержант тоже предатель? Нет, не может быть! Уже кто-кто, а Маркоч повязан с ним кровью! Елена прервала его размышления: - Сейчас ты медленно пойдешь вниз, отберешь оружие у радиста, и дальше он делает то, что я скажу. И не вздумай дернуться!
– Хм, красавица, ты, наверное, сошла с ума, - проговорил подполковник, стараясь подавить нарастающий в груди гнев, в котором, как сам он прекрасно знал, был способен на самые безрассудные поступки.
– Тебя убьют, как только ты выстрелишь, и не просто убьют. Положи пистолет, и я обещаю, все будет хорошо.
– Мне не так уж и нужно в тебя стрелять. Мне нужно, чтобы ты сделал то, что я скажу Вот если дернешься, тогда все.
– Думаешь, что, если я останусь жив, твоему господину Паповичу поздоровится?
– Плевать мне на господина Паповича! Руки за голову, и вперед! Абаджиевич заложил руки за голову, повернулся к лестнице и медленно пошел. Он рассчитывал, что или девушка споткнется, или он как-то сумеет ее толкнуть, чтобы первый выстрел ушел в сторону, а больше одного она и не сделает. Да и Милсон там внизу тоже не будет просто так сидеть! Но расчет на случай не оправдался, а американец, поглощенный работой, не обратил внимания на выходящую парочку, и лишь спустя несколько секунд поднял голову, услыхав тихий, сдавленный голос подполковника: - Мистер Милсон, я на мушке. Медленно встаньте и выньте оружие, если оно у вас есть. Американец коротким взглядом оценил обстановку. Под его правой рукой очень удобно лежал тяжелый блок питания с неисправного приемника. Одно движение - и этот увесистый кирпич ударит по руке террористки, а пуля с гарантией пройдет мимо. Но тут он разглядел, что за пистолет держит девушка, и его осенило: вот она, лучшая расплата! Нет, он, Сидней Милсон, не пошевелит и пальцем ради спасения этого туземца, и сознание того, что он мог ему помочь, но не стал, только добавит удовольствия от созерцания поверженного Абаджиевича, сложившего руки за головой. Пусть он испытает такое же унижение, а потом - кто их, сербов, знает, - может, эта сумасшедшая его и прикончит. Милсон медленно поднялся и развел руки, демонстрируя, что безоружен.
– По-сербски понимаешь?
– сурово спросила его девушка и, увидев в его глазах недоумение, продолжила на ломаном английском: - Сейчас ты делаешь волну миротворческого батальона в Злату Лебань. Там англичане. Делай! Милсон вздохнул, с сожалением глянув на экран - непринятыми оставались какие-то два процента файла, - и сел перестраивать передатчик и приемник. Прошло минут десять, пару раз Абаджиевич пытался продолжить увещевания, но Елена их обрывала. Наконец Милсону ответили, и тот сообщил, что передача ведется из Зворника, из штаба бригады "Утро священной войны". На вопрос, что нужно, он попросил подождать и вопросительно глянул на девушку.
– Говори: у нас в бригаде...
– начала Елена, и Милсон покорно повторял за ней, - сейчас находится... российский подданный, корреспондент... которого мы хотим передать... международным силам... согласно соглашению в Берне. Это должно быть сделано немедленно... Сообщите срок. На том конце радиолинии замолчали, но вскоре английский радист ответил, что сообщение ушло по команде. Хваленая английская педантичность не подвела - уже через несколько минут Милсон переводил Елене, что в Зворник вылетает вертолет, назвал англичанам ориентиры и заверил, что стрелять по вертолету не будут. Заканчивая связь, принимающий предупредил, что в случае враждебных действий будет открыт огонь. "Черт, дьявол, шайтан!
– клял все на свете Абаджиевич.
– Почему не французы, почему не американцы! Только англичане могут среди ночи рвануть неизвестно куда только ради того, чтобы соблюсти какой-то там пункт дурацкого соглашения!" Тем временем девушка продолжала отдавать распоряжения: - Радист, встань рядом с подполковником. Дай ему маленькую рацию. Теперь ты. Скажешь про вертолет. Чтобы встретили спокойно! Молодец... Руки давай обратно за голову. Стоим молча, ждем. Несмотря на то что по прямой от Зворника до Лебани не более ста пятидесяти километров, ждать вертолета пришлось больше трех часов. За это время Елена сжалилась и разрешила своим пленникам сесть, но все их попытки заговорить пресекала решительно и сразу, и оба они понимали, что нервы девушки на пределе и она в любую секунду может сорваться. Эти часы показались всем троим вечностью, и когда где-то в вышине раздалось нарастающее мелодичное урчание, подполковник почувствовал даже какое-то облегчение.
– Так, радист, ложись на пол, так, чтобы я тебя видела. Подполковник, открой дверь и встань в дверях, я буду сзади. Прикажи привести сюда Иванова! Грохот вертолетного двигателя между тем нарастал и, достигнув совершенно нестерпимого уровня, стих, оставив лишь короткие резкие посвисты вращающихся вхолостую лопастей - две небольшие транспортные машины "Бристоль-101" сели прямо на улицу, и от одной из них к автобусу направились трое военных в незнакомой участникам инцидента форме. Абаджиевич, подчинившийся девушке, уже стоял в дверях автобуса и ждал, когда его приказ будет выполнен. Подошедшие с недоверием спросили: - Где этот корреспондент?
– Вот он, ведут...
– с отвращением бросил подполковник, глядя на то, как из подъезда здания даже не вели, а выволакивали под руки того из Ивановых, которого привезли французы, и услышал сзади взбешенный голос девушки: - Ты что, издеваешься? Я сказала, Иванова давай! "Мог бы догадаться!" выругал себя подполковник и распорядился: - Второго давайте, а этого назад! Но корреспондент, увидевший форму миротворцев, решил, что терять ему нечего, и хриплым голосом крикнул: - Я российский подданный, корреспондент российского телевидения, я требую защиты! Англичанин не понял: - А кто тогда будет "второй"? Иванов не растерялся и быстро отчеканил ответ: - Мой оператор. Но у нас отобрали документы. Британец достал записную книжку и что-то в ней пометил, потом произнес: - Так, все правильно. Есть корреспондент, есть оператор... По нашим данным, еще переводчик должен быть.
– Да, есть переводчик!
– крикнула девушка и тихо приказала: Подполковник, топай вперед!
– и сама вышла следом за ним, не скрывая, что держит его на прицеле.
– О, здесь что-то не так!
– заметил один из прилетевших.
– Все так, - заверила Елена.
– Думаете, иначе они бы нас отпустили? Третий миротворец, державший наготове автоматическую винтовку, вдруг крикнул: - Freeze!12 - и навел оружие на сержанта Маркоча, который, скрывшись в тени автобуса, уже готовился метким выстрелом выбить пистолет из рук Елены.
– Кто будет стрелить, тот будет плохо! Абаджиевич крикнул: - Маркоч! Брось! Тем временем из дома вывели Казака. Когда его отцепляли от трубы - там, в комнате, - он подумал, что его ведут на расправу, как и корреспондента, которого забрали за минуту до этого. И потому решил, как только они выйдут из дома, ударить конвоира и попытаться бежать. Но резкий свет прожекторов и вертолетных фар ослепил Казака, а когда зрение восстановилось, он увидел Елену, державшую на мушке зубастого подполковника, и летчик решил с побегом повременить.
– Все!
– радостно сказал англичанин с записной книжкой и поставил на ее листке очередную отметку. Чувствовалось, что, несмотря на внешнее спокойствие, ему не очень приятно было находиться среди боснийских военных, да еще рядом с их командиром, которого держит на мушке красивая фанатичка.
– На погрузку!
– скомандовал он и двинулся к вертолету. За ним, стараясь не отстать, шел Казак, поддерживавший Иванова, завершала процессию, идя вполоборота, Елена - она все еще не спускала с подполковника пистолета. Подполковник поднял глаза и увидел, как в раскрытой двери быстро мелькнула женская рука и вслед за этим что-то грохнулось на асфальт. Это был его любимый кольт. Злата Лебань. У каждого своя дорога - Вот уж не думал я, когда с документами химичил, чем все обернется! произнес Василий Иванов, осторожно опускаясь на застеленную нарядным покрывалом кровать в четырехместном номере гостиницы "ЗлатаЛебань". Несмотря на то что в расположении миротворцев корреспонденту оказали медицинскую помощь, передвигаться ему стоило большого труда, и даже когда он лежал, избитое тело продолжало болеть. Природная английская любовь к порядку и уважение к бюрократическим процедурам сыграли немалую роль в том, что вся троица из Зворника уже к середине следующего дня оказалась на свободе. Никто даже не заподозрил, что и оператор, и переводчик существуют лишь в отчетных бумагах и ведомостях на зарплату, вполне официально подписанных в сербском представительстве РТР двумя начальниками. Среди британских офицеров мысль о том, что начальство могло на какие-то вещи просто смотреть сквозь пальцы, даже не возникала. Поэтому и с Казаком, и с Еленой обращались как с журналистами, плененными в нарушение Бернской договоренности и все-таки сумевшими вызвать помощь. Пока был послан запрос и получено подтверждение, их накормили, Василия передали врачам, а Казаку предложили помыться в передвижной солдатской бане и даже выдали новый спортивный костюм взамен изодранного и окровавленного "адидаса". С девушкой обращались попроще - все же местная жительница, но в общем доброжелательно. Когда вертолет опустился на землю, она расплакалась и была близка к истерике, так что первым делом медики занялись ею, скормив чуть ли не пригоршню успокоительных таблеток. Но закончилось все благополучно: из Пуковаца, новой временной столицы Трансбалкании, кружными путями пришел факс, где перечислялись четыре сотрудника передвижной съемочной группы, подтверждалось (еще бы!) соответствие фотографий троих из них и выражалась надежда, что водитель тоже в скором времени будет разыскан и, если он в плену, освобожден. Елена сумела организовать номер в гостинице, заплатив за него из своего кармана - карточка Казака осталась в доме Паповича, а карманы Василия французы очистили еще до того, как сдали его Абаджиевичу. И теперь, устроившись в сравнительной безопасности, недавние пленники наконец-то могли поговорить свободно.
– Елена, объясни все же, как такое получилось?
– задал наконец Казак давно мучивший его вопрос. Девушка, которая еще не отошла после транквилизаторов, говорила медленно, сонно, с трудом подбирая русские слова, и тон ее голоса совершенно не вязался с тем, что она рассказывала.
– Ну.. получилось. Я не знала, что Коче тебя решил проторговать. Думала, просто не хочет, чтобы ты ушел раньше времени. А когда их войники приехали и тебя забрали... Я злая стала, я и так-то злилась после разговора с тобой, а тут совсем с ума сошла. Коче по голове ударила, связала, ножом подколола, он сначала не хотел, а потом позвонил-таки Абаджиевичу. Я его джип забрала и приехала. Только не думала, что ты окажешься не один... Елена сладко зевнула, опустила голову на подушку и проговорила что-то по-сербски, уже засыпая. Василий глянул на нее сочувственно.
– Эко сморило девчонку. Не мудрено - целая ночь в таком напряжении! Я б сейчас тоже заснул... Боюсь, не получится. Этот доктор сказал, что ничего серьезного мне отбить не успели, и на том спасибо. Ладно, слышь, тезка...
– Да?
– Не мое, конечно, дело, но ведь ты не собираешься тут долго торчать?
– Это уж точно.
– Так вот, за мной должна прийти машина, я бы подбросил тебя хоть до Пуковаца, если, конечно, тебе надо в Трансбалканию.
– Спасибо, Василий. На самом деле мне нужно добраться до какой-нибудь сербской части, а там уже моя забота. Только у меня к тебе просьба девушку эту тут не бросай. Боюсь, у того зубастого подполковника руки длинные, может и здесь ее достать, а уж если ей придется в свои края возвращаться...
– О чем разговор! Тебе-то самому не жалко ее покидать?
– Трудно сказать, - честно признался Казак.
– Она за меня жизнью рисковала, а перед тем в кровать затащила по приказу хозяина - сама потом проговорилась. Мне как-то не нравится, когда по приказу. Хотя девчонка хороша, не спорю. Не знаю я, Василий. Но все равно, с собой ее тащить нельзя. Я же не просто вояка-волонтер, тут все серьезней. Да, может, и не нужен я ей вовсе? Конечно, вся эта история... Рассказать кому - не поверят... Казак замолчал и откинулся на покрывало, решив чуть-чуть полежать, а уж потом расправить постель по-нормальному, но через несколько секунд уже спал как убитый. Однако машину за "съемочной группой" так и не прислали. Вечером того же дня немного оклемавшийся Василий без всякой задней мысли попробовал сходить к англичанам и еще раз связаться со своим начальством, но получил вежливый от ворот поворот. Понимать это следовало так: "Мы, миротворцы, свои обязанности выполнили, а что касается дальнейшей благотворительности, так это уже, извините, не к нам". Зато персонал почты, куда он зашел уже перед самым закрытием, оказался гораздо радушнее, и немолодая дама за коммутатором устроила Василию звонок за счет абонента, специально для этого задержавшись и забрав ключи у уходящего начальника. Покинув почту, Василий был уже не так доволен жизнью: ехать в район, хотя и спокойный, но все же близкий к местам активных боевых действий, охотников не нашлось, и вместо транспорта ему были посланы экспресс-переводом официально положенная сумма командировочных и предложение добираться своим ходом через Албанию и Македонию.
– Уж послали так послали!
– ворчал себе под нос корреспондент, сидя за столиком в номере и пересчитывая толстую стопку пятидинаровых бумажек. Казак все еще спал, а недавно проснувшаяся Елена сушила гостиничным феном волосы.
– Еленка, ты ведь местная, скажи - отсюда с этими деньгами можно до столицы добраться?
– До столицы нет. А просто подальше отсюда - вполне. Дай я позвоню! Она взяла трубку и долго говорила сначала с дежурным, потом еще с кем-то в городе, причем разговор шел так быстро, что даже вполне сносно говоривший по-сербски Иванов мало что понял. Впрочем, положив трубку, девушка тут же растолковала: - Как ни странно, здесь до сих пор ходят поезда! Если мы поторопимся, то успеем на сегодняшний ночной... Надо его разбудить!
– она кивнула на Казака, а потом, понизив голос, спросила: - Скажите, Василий, вам-то он хоть сказал, как его по-настоящему зовут?
– Нет, не сказал. Мне кажется, он не просто доброволец, а имеет отношение к каким-то секретным операциям, и вряд ли стоит об этом говорить. А теперь давай ему устроим побудку!
– и корреспондент без всякого стеснения выдернул подушку из-под головы Казака, суматошно крича: - Хватай мешки, вокзал отходит! Кто не успел, тот опоздал!
– и вместе с Еленой не удержался от смеха, глядя на совершенно обалдевшего Казака.

* * *

До сих Казаку представлялось, что любой поезд непременно должен быть длинным, стремительным, с вместительными вагонами. Но то, что он увидел у единственного перрона Златалебанского вокзала - узкоколейный тепловоз с тремя расписанными рекламой вагонами, каждый из которых размером примерно с микроавтобус, разве что чуть длиннее, - противоречило этому представлению. Вокзал тоже был под стать составу - нарядная, но очень маленькая будка с навесом. Но зато рядом с этой будкой стоял примерно таких же размеров бронетранспортер, выкрашенный в белый цвет, и четверо англичан во главе с офицером в свете фонарей дотошно проверяли документы у пассажиров. В принципе это было понятно - несмотря на легкомысленный вид, поезд этот считался международным, хотя, само собой, "нежелательный элемент" мог сесть в него где угодно. Но британцы отвечали исключительно за свой участок, и остальное их не волновало. Пассажиров было не слишком много, так что один из вагончиков почти целиком достался "съемочной группе" - кроме них на жестком диванчике в углу сидела только пожилая женщина в черном платке, черном платье и с черной же овчаркой, которая для порядка порычала на попутчиков, оскалив клыки, а затем, не видя поощрения своего усердия, улеглась у ног хозяйки. Вдоль коротенького состава не торопясь прошел розовощекий мальчишка с газетами, Елена через окно купила у него их несколько, и почти тут же впереди застучал дизель и раздался гудок локомотива, скорее похожий на звук сирены пожарной машины. Под потолком зажегся ряд желтоватых лампочек, поезд дернулся, разогнался от силы до тридцати километров в час, и на этом машинист прекратил дальнейшие попытки набрать скорость - впрочем, и на такой вагон так подпрыгивал на стыках и так сильно кренился при поворотах, что поначалу Казак всерьез опасался катастрофы. В окончательно сгустившейся за окном темноте проплывали огоньки поселков, темные крутые склоны, и время от времени стук колес и явственно различимое тарахтение локомотива многократно усиливались - это дорога шла через тоннель. Останавливался поезд чуть ли не у каждого столба, и Елена заметила, что ехать им придется всю ночь. Казак чуть не выругался и, бросив попытки что-либо рассмотреть в окне, стянул у Иванова одну из газет и взялся за "чтение", если можно так назвать выискивание в непонятном тексте понятных слов. На первой странице их оказалось не так уж мало, а когда Казак развернул газету, то сразу забыл обо всем: чуть ли не треть второй полосы занимала фотография СУ-37 в момент выхода из атаки наземной цели. Вместо опознавательного знака на хвосте самолета красовался номер 132, и Казак вспомнил, что перед каждым вылетом наземная команда меняла номера самолетов, и всякий раз приходилось запоминать номер заново. В последнем злополучном вылете у него был номер 709... А вот 132-го еще не было ни у кого из группы - значит, либо это другая команда, либо наши сделали еще один вылет!
– Вась! Можешь перевести, что тут написано? Щурясь в неровном свете лампочки, Иванов начал пересказывать написанное под фотографией: - Ну.. Тут ничего конкретного. Группа из трех самолетов российского производства вновь совершила налет на Зворник, который последнее время стал объектом ожесточенных воздушных операций... Агентство Рейтер считает, что потери мусульманской стороной сильно занижены... Из боснийского штаба армии сообщают, что дополнительно к трем самолетам, сбитым недавно, сбит еще один...
– Дополнительно к скольким сбитым?!
– переспросил Казак изменившимся голосом.
– Тут написано - к трем.
– А сколько машин участвовало в последнем налете?
– Тоже три, а что?
– удивился Иванов.
– Да нет, ничего, только больно уж врать горазды. С такими сводками они за пару дней всех посбивают... "Тезка" вдруг замялся, а корреспондент, если и обратил на это внимание, то виду не подал. Как ни в чем не бывало он перебрал остальные газеты и нашел еще одну статью.
– А вот перепечатка из лондонской "Тайме"... Быстро управились. Или у них договор об обмене материалами?
– У Казака эти профессиональные тонкости интереса не вызвали, и Иванов переводил дальше: - Пишут, что, по конфиденциальным сведениям, на этих самолетах воюют российские граждане и что американское командование в ближайшее время сделает официальный запрос Москве относительно участия российских военных в боевых действиях. Если российское правительство не подтвердит этого факта, то русские летчики будут сочтены наемниками и с ними будут обращаться согласно международному законодательству.
– Да уж, конечно, не подтвердит, - заметил Казак, - а законами пугать ребят без толку - знали ведь, на что шли.
– Факт, - согласился Василий.
– Вообще-то я занимался этой темой, думал репортаж сделать. Когда американцы высадились в Болгарии, у них из-под носа ушло шестнадцать боевых самолетов. Из них, насколько я знаю - по достоверным, между прочим, данным, а не по победным реляциям боснийцев, один сбит над Благоевградом, два или три - над Сербской Босной, и еще три "сухих" были задействованы в системе ПВО Белграда, пока там было чего оборонять... Правда, я там русских летчиков не видел... "Так тебе их и показали!" - заметил про себя Казак, внимательно слушавший корреспондента - до сих пор он мало что знал про действия других групп.
– Но белградских самолетов оказалось слишком мало, чтобы обеспечить защиту города от ударов с воздуха, - сам знаешь, американцы с "Кирсарджа" под видом ликвидации "штаба террористических групп" устроили там чуть ли не Хиросиму. Да и болгарская воздушная группировка время даром не теряла, хотя после налета на Благоевград нахальства у них поубавилось. Василий замолчал, собираясь с мыслями, а Казак тем временем осмотрелся народу в вагончике по-прежнему было мало, Елена спала, неудобно уткнувшись головой в спинку переднего сиденья, бабулька в черном тоже спала, лишь ее собака время от времени открывала один глаз и настороженно разглядывала разговаривающих.
– Ну вот, к чему я это... Ах да, получается, осталось еще как минимум семь, а то и восемь самолетов, которые не сбиты и не подчинены Вазнику напрямую. И о местах их базирования никто не знает - ни боснийцы, ни сербы, и даже американская разведка вкупе с союзниками не в силах пока что их разыскать. А когда я сам попробовал это выяснить, один здешний друг мне намекнул, что, мол, при всем ко мне уважении и все такое... Короче, любопытство мое может кончиться печально. Но то, что самолеты эти есть, и действуют - вот, пожалуйста, живой пример. Казак кивнул и тихо произнес: - Послушай, Василий, просто поверь мне на слово, без расспросов: наши ребята на этих самолетах - не наемники. Просто знай об этом, и если что... Если что случится, официально их и в самом деле никто не признает, пойдут в ход эти самые международные законы, но ты все равно помни, что я тебе сказал. И Елене при случае объясни...

Поезд в очередной раз качнулся, заскрежетали тормоза, свет лампочки померк, и ртутные уличные фонари за окном залили узкий проход между сиденьями мертвенно-бледным светом. Собака, до сих пор мирно лежавшая на полу, вдруг вскочила и хрипло залаяла, снаружи в ответ ей раздался такой же лай, и вскоре двери с обеих сторон вагончика распахнулись, впустив двоих военных в пятнистой форме и с короткими "Калашниковыми".
– Албания, граница, - догадался Иванов.
– Сейчас проверят документы и двинемся дальше. Ты чего побледнел? Что-то не так? Хотя да, тут они все на одно лицо. Но Казак побледнел вовсе не потому, что с патрулем было "что-то не так". Просто он вдруг принял решение не ехать до конечной станции, а сойти прямо здесь. В конце концов, какая разница! Разве что не придется прощаться с Еленой. Демонстративно подняв руки, он встал и направился навстречу бойцу, а тот, в свою очередь, мгновенно вскинул автомат и передернул затвор. Используя свой небогатый словарный запас, Казак сумел сложить фразу "Хочу идти к командиру роты!" - и боец, оставив проверку своему напарнику, кивнул и вывел Казака на коротенький низкий перрон под присмотром троих военных с овчаркой, только теперь серой. Выходя из вагона, летчик оглянулся, и последнее, что он увидел, были глаза Елены, молча смотревшей ему вслед. Побережье. Аэродром Колашин Командира роты, а вернее коменданта поста, не стали будить среди ночи ради непонятного человека, требующего личной беседы, ни на какие вопросы не отвечающего и без документов - сопроводительная на всех троих осталась у Иванова, и Казак искренне ему посочувствовал, представив, как тот будет объясняться сначала с властями, а потом со своим руководством. Летчика провели по ночным улицам в местную комендатуру, деликатно, но тщательно обыскали и заперли в подвал с решетками на окошках, где стояло несколько грубо сколоченных топчанов с обшитыми клеенкой поролоновыми матрасами. На одном из них кто-то спал, судя по запаху - смертельно пьяный. Казак выбрал себе место подальше от него и лег, уверенный в том, что не сможет заснуть, тем более что днем отдохнул. Действительно, некоторое время он лежал уставившись в темный потолок, однако незаметно сон все же подкрался, и когда Казака растолкал конвойный, летчик с удивлением увидел, что сквозь решетки в подвал пробивается веселый солнечный лучик.
– Ты хотел видеть командира - сейчас будет тебе командир, - что-то в этом роде буркнул солдат. Казак напряг свои более чем скромные познания в сербском и попросился сначала в уборную. Конвоир - совсем молодой парнишка - тут же нахмурился, видя в такой просьбе классический предлог для побега, но потом сообразил, что его узнику бежать незачем - сам к ним пришел. Комендатура оказалась двухэтажной, и комендант размещался на втором этаже. Солдат провел Казака по узкой лестнице, через маленький зал, где маялись трое гражданских, в приемную, в которой на месте секретарши сидел молодой сержант и тыкал карандашом в клавиши древней механической пишущей машинки. Конвоир бесцеремонно толкнул дверь и ввел летчика в просторную комнату, где под вывешенной на стене картой Албании сидел солидный пожилой человек с морщинистым лицом и проседью в волосах. На погонах у него блестели три маленькие звездочки.
– Ну?
– недовольно произнес он, и Казаку вдруг показалось, что комендант сейчас заговорит по-русски. Но по-русски он, конечно же, не заговорил, а просто вопросительно уставился на приведенного.
– Код триста двадцать семь. Эту фразу Казак произнес раздельно и четко, после чего замолчал, не зная, что делать или говорить дальше. Несмотря на то что код этот был в свое время выдан ему как специальный вариант для Албании, он не очень-то на него рассчитывал. Албания, всегда считавшаяся задворками Европы, до сих пор ухитрялась сохранять нейтралитет в балканских делах. И вряд ли ради какого-то русского летчика ее руководство пойдет на то, чтобы этот нейтралитет нарушить. Казак не знал, что Албания за последнее время оказалась в положении, напоминающем положение Швейцарии в годы Второй мировой войны. Территорию, удобную для переброски грузов, эвакуации раненых, обмена пленных, использовали все воюющие стороны. После хаоса весны девяносто седьмого года наследники коммунистов так и не вернулись к власти в Тиране. Фактически эта небольшая страна осталась без какого-то единого управления, а те люди, которые сумели прийти к власти на местах, оказались достаточно ловкими для того, чтобы ловить рыбку в этой мутной воде. Так что на самом деле нейтралитет Албании был скорее фигурой речи, нежели объективной реальностью. И когда в помещении комендатуры прозвучал код, сработала система, которую задолго до вступления Трансбалкании в войну создавали здесь службы Вазника - создавали втайне, подозревая, что примерно тем же заняты в Албании люди Керимбеговича. Комендант куда-то позвонил - видимо, получал инструкции - и, повернувшись к Казаку, произнес длинную фразу. Летчик понял не все, но главное уловил за ним должны приехать и отвезти в какой-то Колашин. "Что ж, значит, Колашин. Где это?" - Казак поднял глаза и довольно быстро нашел этот городок на карте. Почти рядом с Черногорией, практически граница. К тому же рядом с морем, курорт, небось... Вроде бы недалеко. Машина оказалась потрепанным грузовичком - "юэцзинь", как назвал его водитель, которого комендант долго инструктировал тут же, под картой страны. Машина очень напоминала древний ГАЗ-51, хотя и сделана была, очевидно, в Китае. .Водитель не был настроен на разговоры, и Казак от него услышал только то, что в Колашине есть авиабаза и дальше его повезут самолетом. "Интересно, на каком?" - подумал Казак и решил пока не загадывать.

* * *

Аэродром Колашин, расположенный в неглубокой котловине, прекрасно просматривался с окружающих гор. "Ни фига себе база!
– удивился Казак.
– Разве что через перископ подводной лодки за ней не понаблюдаешь. Вся как на ладони!" Широкая асфальтированная взлетная полоса при ближайшем рассмотрении оказалась вся в воронках, больших и маленьких, а вдобавок в двух местах поперек нее были прокопаны широкие канавы - видимо, для того, чтобы продемонстрировать непригодность аэродрома для полетов и не навлекать на округу новые беды. Припомнив телерепортажи времен "бунта обманутых вкладчиков", Казак не удивился такому состоянию аэродрома. Машина коменданта проехала мимо заброшенных ангаров, мимо сиротливо стоявшего невдалеке АН-24 без обоих двигателей и направилась дальше, в сторону белых скал, красиво подсвеченных заходящим солнцем, - только сейчас Казак осознал, что день близится к концу, а в животе у него с утра ничего не было. До скал добирались довольно долго, но уже издали были видны могучие ворота, не декорированные под камень, как на их аэродроме, а чуть ли не нарочно выставленные напоказ. Впрочем, к этим воротам вели и вполне наезженные автомобильные дороги; на покрытых потеками ржавчины створках масляной краской было выведено несколько раз одно непонятное слово с разными при нем цифрами, и Казак для себя решил, что это пронумерованные складские помещения. Около них лежали груды деревянных поддонов, а сбоку, возле свалки, стоял электрокар и еще один такой же притулился ко второму складу Человек в синем комбинезоне менял ему колесо. Прямо к складам Казака не повезли, машина свернула, и он, все еще глядя в сторону изуродованной полосы, подумал: "Если истребители и вправду здесь, то хотел бы я посмотреть, как они отсюда взлетят. Впрочем, здесь, пожалуй, и не сядешь". Сделав это заключение, Казак почему-то облегченно вздохнул, будто ему самому пришлось бы отсюда взлетать. Тем временем навстречу машине вышел офицер-албанец и подвел его к небольшому строению у ворот. В помещении, куда попал русский летчик, несмотря на то что на улице было еще вполне светло, горели несколько ламп, лучи которых оказались направлены на вошедшего. Казак машинально заслонился от света рукой, а когда ее опустил, то буквально наткнулся на стволы нескольких автоматов. "Предали, суки! промелькнуло у него в голове, и через секунду: - А может, нет?" Ему наверняка предстояла процедура идентификации, ничего хорошего от которой ждать не приходилось. Казак постарался припомнить все кодовые фразы и отзывы, что летчиков его группы заставляли выучивать назубок под неусыпным контролем подпоручика Малошана, устраивавшего им чуть ли не экзамен перед каждым вылетом... Без особого, впрочем, успеха. Но вышло все проще. Один из автоматчиков вдруг опустил свое оружие и, громко произнеся по-сербски "Да, это он", заключил Казака в крепкие объятия. Тот опешил, но потом узнал в сербе пилота, знакомого еще по недолгому пребыванию в Любимце, он же пригонял резервный истребитель для Корсара. Казак даже вспомнил его странное имя - Момчило, которое в первый раз воспринял как "Мочила".

* * *

– Я понимаю твое удивление, - сказал Казаку капитан ВВС Республики Трансбалкания Момчило Германович, когда вел летчика по второму складу. Вместо штабелей упаковок товаров или материалов, которые ожидал увидеть летчик, под сводами склада в мертвенном свете ламп тускло поблескивала камуфляжная окраска самолетов - два СУ-27К стояли бок о бок с поднятыми вверх консолями крыла.
– Так и было задумано. Кому придет в голову, что здесь, в официально нейтральной стране, на всем известной базе, давным-давно превращенной в склад торговой фирмы, можно спрятать самолеты? Тем более что посадка здесь невозможна уже около двух лет - именно столько времени полосу не приводили в порядок. Правда, с месяц назад сюда все же наведалось звено "миражей", понаделали еще дырок.
– Но меня вроде собирались вывезти на самолете? Серб улыбнулся.
– Ты не знаешь Мэда Сью. Это особый разговор. Если бы я сам не видел, что он вытворяет, то и по сей день считал бы рассказы о нем легендой. Сам завтра убедишься. А истребители мы сюда переправили после того, как один из ваших летчиков - его, кажется, Дедом зовут - прочитал здесь лекцию на тему вьетнамской войны. Там, говорил он, практиковалась переброска истребителей транспортными вертолетами. Истребители с тех пор заметно потяжелели, но ведь и вертолеты теперь другие. Казак быстро прикинул - пустой СУ-27 весит около шестнадцати тонн, а у МИ-26 грузоподъемность до двух десятков, но это если в грузовой кабине. А на подвеске? А ведь подвеску можно и доработать. Да, вполне реальная операция, и как это ему сразу в голову не пришло? Надо было повнимательнее слушать Деда, он ведь и раньше говорил о чем-то подобном.
– Взлет будет осуществляться со стартовыми ускорителями с прямого участка автодороги.
– Не хватит!
– уверенно сказал Казак, вспомнив окрестности.
– Хватит. Придется только непосредственно перед вылетом взорвать там несколько строений, и полоса будет что надо. Кроме того, наши инженеры приспособили для этих самолетов ускорители от ваших реактивных бомбардировщиков. Даже половинный комплект даст тягу больше, чем штатные истребительные.
– Это от каких же бомбардировщиков?! И как вы их добыли?
– удивился Казак. Капитан виновато развел руками, давая понять, что отвечать на этот вопрос не собирается. Действительно, русскому летчику совершенно незачем знать, что ускорители для устаревших сверхзвуковых бомбардировщиков ТУ-22, принадлежавших Ливии, были попросту украдены со складов Каддафи и перевезены через море на рыбацкой шхуне. Уже заканчивая разговор и направляясь к выходу, Германович сказал: - Итак, ты улетишь завтра утром, и мы выйдем на задание тогда же. Рисково, конечно, но ты должен попасть в свое звено как можно скорее.
– Не понял?
– Вы действуете сейчас наиболее эффективно. По нашим данным, моментальная потеря "миражей" подорвала доверие зарубежных спонсоров к боснийским воякам, они отказали им в кредите на очередную партию самолетов.
– Здорово!
– воскликнул Казак. Укоряя себя за эйфорию по поводу той победы, имевшую следствием потерю бдительности, он как-то не думал о других ее результатах.
– Здорово, - согласился серб.
– Но не совсем. Теперь мусульман в большей степени будет поддерживать европейская, а главное - американская авиация. А с ними бороться сложнее, нежели с боснийскими и хорватскими летунами. Пройдя до конца коридора, они вошли в другое помещение, меньших размеров, куда, как овцы в загон, были согнаны полтора десятка погрузчиков. Но внимание Казака привлекли не они, а стоявшие у стены на металлических подпорках четыре десятиметровые ракеты, вдоль длинных цилиндрических тел которых между маленькими крыльями и стабилизаторами шли к хвосту тонкие трубы каналов воздухозаборников прямоточного гиперзвукового двигателя. "Ого! Это еще что такое? Если здесь стоят корабельные варианты "сушек", то это может быть только "Москит". Четырехтонная сверхзвуковая ракета, способная с одного удара утопить эсминец, а две такие могут с гарантией пустить на дно транспортник в двадцать тысяч тонн водоизмещением! Вот, значит, о каком задании идет речь..." Германович перехватил ошеломленный взгляд Казака и кивнул: - Ты все правильно понял.
– Да, - коротко ответил Казак и после паузы тихо спросил: - А вы... надеетесь вернуться назад? Момчило Германович усмехнулся и ответил просто, без рисовки: - Надеемся. Но... как бы это сказать... не очень рассчитываем. Неужели ты думаешь, что мы идем в эту атаку только потому, что не представляем ее сложности? Все мы всё знаем, а дополковник наш, тот прямо так и сказал: заправки хватит в один конец. Казак промолчал, пытаясь понять этого человека, который вот так спокойно говорил о предстоящем ему самоубийственном полете. Но капитан понял его молчание по-другому.
– Ты дополковника в мясники не записывай, он тоже летит с нами.
– Да нет, что ты. Просто... Просто не знаю, смог бы я так.
– Не думай об этом. Мы никогда не пошлем русов "в один конец". Нет доверия, что они смогут... Слишком любят жить. Казак почувствовал себя неловко и не нашел слов для ответа.

* * *

На следующее утро, когда первые лучи солнца позолотили вершины гор, окружающих котловину. Казак стоял около ворот склада, где обычно останавливались большегрузные фуры. Никакой маскировки не предусматривалось, да и зачем? Среагировать на вдруг откуда ни возьмись появившиеся самолеты враг вряд ли успеет, а второй раз использовать базу никто не собирался. Ночью сербские пилоты, идущие в бой, совершили ритуал принесения клятвы. Казак знал об этом, но сербы вежливо, но настойчиво попросили русского летчика при сем не присутствовать. Он лишь проводил их до того места, где вырубленная в скале лестница уходила к залитой серебристо-призрачным светом луны старой часовне на перевале. Четыре безмолвные фигуры, поднимающиеся вверх... Он не видел трепетного пламени свечей перед скорбными ликами икон и не слышал торжественных слов клятвы: "Я, солдат Великой Сербии и Господа Бога, клянусь перед святым престолом своего Создателя на животворящем кресте его, что мести не отложу, спасения своему телу искать не стану, с курса не сверну и кабины своей не покину, пока с Божьей помощью не покараю врага моего народа. Свидетели мне - Бог мой, народ мой, мои павшие товарищи, Святой Савва Сербский и Святой Никола. С Богом, Сербия или смерть!" Казак постарался запомнить все имена пилотов: командир звена - дополковник Светозар Дошло, капитан Момчило Германович, поручик Перице Дражич и подпоручик Мирослав Йованович, совсем еще молодой, даже моложе самого Казака, невысокий и щуплый парень. И этот мальчишка тоже летит сегодня в бой, и он тоже поклялся не возвращаться, не выполнив задания, и значит, у него уже нет возраста в житейском понимании этого слова. Несмотря на бессонную ночь. Казак не ощущал ни сонливости, ни усталости, словно сам готовился к подвигу. Он понимал, что шансов вернуться ни у кого из них практически нет, но от всего сердца желал, чтобы это чудо произошло. И почему-то больше всего ему хотелось, чтобы вернулся Мирослав - ну, ради какой-то высшей справедливости! Первый СУ-27К с подвешенным "Москитом" уже вырулил на стартовую прямую. Казак вспомнил, как, возвращаясь на базу, в предрассветной полутьме увидел на дороге, которой предстояло стать взлетной полосой, безмолвно предвигающиеся тени жителей окрестных сел, мужчин, женщин и даже детей. Они медленно шли по маршруту будущего взлета и убирали с обочин крупные и мелкие камни. Сзади них ехала запряженная парой ослов небольшая битумоварка, и еще несколько человек заливали клейкой черной массой россыпи щебенки там, где убрать ее было совсем невозможно. И даже ослы шли удивительно тихо и послушно. Дым битумоварки смешивался с утренним туманом, и вся картина казалась до содрогания нереальной. Зато теперь можно было не опасаться того, что мощные двигатели взлетающих самолетов засосут в воздухозаборники каменный мусор, способный повредить лопатки турбин. Конечно, с каждым очередным стартом покрытие будет разрушаться, и обломки все же появятся. Но с этим ничего уже было не поделать. Окрестности вдруг заполнились грохотом, который даже привычному уху летчика показался нестерпимым. Там, где только что стоял СУ дополковника Дошло, взметнулось вверх облако черной пыли, из которого через секунду вырвался стремительный силуэт машины с длинным хвостом яркого красно-желтого пламени. Казак вспомнил, как кто-то сравнил картину взлетающего на ускорителях самолета с изгнанием из ада провинившегося демона - действительно, более точное сравнение придумать трудно. Адриатическое море. Удар "москитов" Соединение кораблей шестого флота США, уже долгое время находящееся в Адриатическом море, было многочисленным. Кроме авианосцев "Теодор Рузвельт" и "Кирсардж" в группу входил универсальный десантный корабль "Оушн", крейсер "Банкер Хилл", семь фрегатов и несколько судов обеспечения. Полагающейся авианосному соединению по штату атомной подводной лодки не было - командование сочло возможным сэкономить на этой боевой единице по той причине, что вероятность угрозы соединению с моря была весьма мала. Военно-морские силы Трансбалкании были почти полностью уничтожены еще в первые сутки войны, когда с безумной отвагой попытались защитить свои родные берега, атаковав десантную армаду США. Правда, в надежных скальных укрытиях, которые никак не могли обнаружить прочесывающие побережье морские пехотинцы, несколько сербских сверхмалых субмарин еще скрывались в расчете на чудесный шанс для своих торпед, но и их уничтожение для морской авиации и кораблей ПЛО было делом ближайших дней. Что касается воздушного нападения... Да, адмирал Макриди допускал неуловимые сербские СУ могут начать атаку на корабли соединения. Начать, но не завершить! Средства противовоздушной обороны крейсера и фрегатов были достаточно сильны, чтобы с гарантией уничтожить и вражеские самолеты, и запущенные ими ракеты еще на дальних подступах к ядру эскадры авианосцу и десантным кораблям. Но с возможностью такого нападения приходилось считаться, и, по согласованию с командованием флота, в соединении уже давно была запланирована тренировка расчетов средств ПВО с участием самолетов авианосца. Однако командование соединения не слишком торопилось исполнять приказы штаба и под различными предлогами тянуло с проведением этой тренировки, чем вконец разозлило Макриди. Он подал наверх предложение устроить эту тренировку ранним утром, для большей приближенности к боевым условиям, и совместить ее с учениями кораблей. Получив одобрение своей инициативы, Макриди не без удовольствия заставил подняться среди ночи сначала весь командный состав кораблей соединения, а затем и офицеров среднего звена, младших офицеров, летчиков четверки машин, которым выпало изображать нападающие самолеты, и дальше вниз по служебной лестнице, вплоть до желтокожего трюмного механика, которого тоже разбудили вместе со всеми и заставили занять положенное ему место при стойке с огнетушителями. Трюмный механик, нью-йоркский китаец Чин Ло, который попал во флот чисто случайно и плавал уже пятый год на крейсере "Банкер Хилл" все в одной и той же скромной должности, был единственным, кто в эту ночь не посылал куда подальше начальство с его играми. Невозмутимость "китаезы" когда-то раздражала его товарищей, но постепенно матросы перестали подначивать Чин Ло и даже, можно сказать, его полюбили - как любят диковинный кактус в горшочке. Вот и сейчас, спокойно стоя рядом с прикрепленными к стене пузатыми ярко-красными пластиковыми баллонами, он безучастно взирал на обозленные лица матросов, бегущих занимать боевые посты. Через положенное время суета улеглась, и потянулось ожидание. Спустя несколько минут мимо механика по коридору неторопливо прошел, весело насвистывая, молодой лейтенант, которому крупно повезло - его пересменка пришлась как раз на время объявления тревоги, и получилось, что не относящийся ни к бодрствующей, ни к отдыхающей смене офицеров лейтенант мог спокойно топать в свою каюту.
– Привет, Чин! Небось хихикаешь про себя, глядя, как мы тут мечемся? Окажись сейчас на моем месте мой дед, он бы, увидев тебя, схватился за пистолет - решил бы, что корабль захватили. Он у меня воевал на Тихом океане... Не обижаешься?
– Нет, сэр. Но я не японец, я китаец.
– Да ладно, какая разница. А хоть бы ты был и японец - "джапсы" тоже тогда наших надрали неслабо, особенно поначалу. Как-то привел я деда на эту нашу посудину, когда еще кадетом был. Встретили его как героя-ветерана, чуть ли не с оркестром, разрешили по отсекам полазить, показали все. Он, как полагается, поблагодарил, восхитился... А потом, уже на берегу, сказал мне так: "Знаешь, парень, если бы мне пришлось тогда идти к Окинаве на этом корабле, я бы позаботился написать подробное завещание". Я удивился - ведь ему показали всю эту чертову автоматику, ракетные комплексы, радары, лазеры, - и он пояснил: "Когда на тебя валится сразу сорок самолетов, то не спасет никакой лазер. Одна торпеда, одна бомба - и ваша алюминиевая банка из-под "кока-колы" выгорит и пойдет ко дну быстрее, чем любой паршивый миноносец времен Второй мировой войны". Я рассказал об этом нашему командиру курса, и он назвал деда старым дураком - не за то, что он посчитал дерьмом нашу коробку, а за то, что сказал об этом мне. Кадету полагается считать, что он попал на лучший в мире корабль, и тонуть в случае чего тоже с этой мыслью. Так что, Чин, будь спокоен - если нам все же вмажут, то закончится все весело и быстро.
– Спасибо, сэр. Я всегда спокоен.
– Ха! Я и забыл. Ну давай, стой дальше!
– и, взмахнув рукой, лейтенант отправился своей дорогой. Чин Ло еще раз вежливо улыбнулся вслед уходящему молодому офицеру, и вновь его лицо приняло бесстрастное выражение. В его семье свято соблюдались национальные традиции, и привычка скрывать свои эмоции за внешней невозмутимостью была одной из них. Поэтому мысли, которые вызвала у него короткая лекция лейтенанта, тоже никак не отразились на его плоском желтом лице.