– Псих, значит, - заключил Мамаев.
– Тогда понятно.

– Экспертиза признала его вменяемым, - возразил следователь.

– Все равно псих! Подписаться на такое дело за двадцать кусков! А если не псих, то полный мудак!

– Эта цифра оскорбила его до глубины души, - рассказывал прокурор судье Сорокину.
– Да за кого его, черт возьми, держат? Сейчас все помешались на рейтингах. А дело-то проще пареной репы. За сколько можно заказать человека, такая ему и цена.

– Он назвал кого-нибудь, кто мог его заказать?
– спросил судья.

– Нет. Он сказал, что совершенно точно знает, кто его заказал. Но нам не скажет. Его должны найти мы. И засадить на всю катушку. Эту блядь. Так он выразился. После этого спросил моего следака, какой у него чин. Тот ответил: юрист второго ранга - старший лейтенант. Мамаев сказал: будешь майором. Мне он ничего не пообещал, но при прощании руку пожал очень многозначительно, закончил свой рассказ прокурор.
– Скажи-ка мне, Алексей Николаевич, мы ведь можем не тащить его в суд? Он очень этого не хочет.

– Можем, конечно. Если ты не потребуешь вызвать его в качестве свидетеля.

– Не потребую. Того, что он сказал для протокола, хватит. Он хотел, чтобы его фамилия вообще не упоминалась в процессе. Этого я ему обещать не мог.

– Ну почему?
– возразил Сорокин.
– Если в обвинении не будет приготовления к преступлению, можно и не упоминать. Останется только хранение оружия. Но ты же на это не пойдешь?

– Не пойду, - со вздохом подтвердил прокурор.
– На меня жмут. Тут же не просто заказное убийство - предотвращенное. Бдим! А по мне, я бы ограничился двести двадцать второй. Не нравится мне это дело.

– Почему?

– Увидишь этого Калмыкова - поймешь.

III

Начало процесса было назначено на десять утра. В половине десятого судья Сорокин стоял у окна своего кабинета на третьем этаже безликого, уныло-казарменного вида особняка, в котором размещался суд. По Новой Рязанке, кусок которой был виден в просвете между современными многоэтажными корпусами, нескончаемым потоком струились машины, размазывая дворниками по стеклам летящую из-под колес грязь, по тротуарам спешили прохожие, прикрываясь воротниками, шляпами и зонтами от ноябрьской небесной хляби. Время от времени то машины, то люди высеивались из потока, как бы втягивались в тихий Марксистский переулок и сворачивали к зданию суда. Суд представлялся Сорокину чем-то вроде сепаратора, отделяющего грязь от потока жизни и отправляющего ее на очистку в тюрьмы и лагеря. Мало что там очищалось. Грязь возвращалась в круговорот жизни и начинала свое движение по новому кругу.

Почти полтора миллиона заключенных в стране с населением в сто сорок пять миллионов человек. Каждый из ста - отбывающий наказание преступник.

Российским судьям безработица не грозила.

На площадку перед зданием суда вырулила красная спортивная машина. Вырулила уверенно, но без ненужной лихости. Судья Сорокин разбирался в иномарках. У него самого был старенький "фольксваген-пассат", на котором он летом ездил на дачу. Но эту иномарку он не знал. Что-то итальянское. И очень не из дешевых.

Из машины вышли два молодых человека. Один - высокий, русый, он почему-то показался судье знакомым, второй - маленький, круглолицый, чернявый. Через минуту рядом припарковался темно-синий "мерседес" не слишком новой модели. И почти тотчас японский джип "ниссан террано". Из "мерседеса" вылез плотный, с залысинами- человек лет тридцати пяти, а с высокой подножки джипа спрыгнул парень помоложе, подтянутый, чуть выше среднего роста, темноволосый. И еще один, примерно того же возраста, смугловатый. Они поздоровались, как здороваются хорошо знакомые люди, но без фамильярности, а даже, пожалуй, с какой-то сдержанностью. О чем-то поговорили. Чему-то посмеялись. Потом тот, что был за рулем джипа, взглянул на часы. Старший кивнул: успеем.

На десять утра никаких серьезных процессов назначено не было - мелкая уголовщина, гражданские дела. Из этого Сорокин сделал вывод, что они, вероятнее всего, приехали на суд над Калмыковым. Это заставило его внимательнее их рассмотреть.

Что-то необычное в них было. Дорогие машины. Ну сейчас у многих дорогие машины. Нормальные прически, нормальная одежда. От хороших фирм, но не вызывающая. Кожаные куртки, плащи. Явно не уголовная братия. Не бизнесмены. Похожи на спортсменов - профессиональных, знающих себе цену Подтянутостью. И чем-то еще. Какой-то сдержанностью.

Чем заинтересовало их дело Калмыкова?

Но тут к зданию суда подкатило такси и отвлекло внимание судьи от этих молодых людей. Из такси проворно выскочил бородатый человек в желтом верблюжьем пальто, с объемистым портфелем под мышкой. Это был Кучеренов, восходящая звезда российской адвокатуры. При виде его судья Сорокин сморщился так, будто съел что-то тухлое.

Адвоката Кучеренова терпеть не могли в судейских и прокурорских кругах. Не потому, что он был сильным процессуальным противником. Большинство дел он проигрывал, но даже из неудач умел извлекать выгоду. Каждому процессу он старался придать политическую окраску, и это ему чаще всего удавалось. Протесты прокуроров и требования судей говорить по существу дела он расценивал как попрание гражданских прав и свобод, клеймил судей за обвинительный уклон, пережиток советских времен, давал понять, что судьи политически ангажированы или даже куплены. Делал это подло, оскорбительными намеками, пожиманием плеч и разведением рук. Язык у него был подвешен ловко, он никогда не давал формальных поводов обвинить себя в неуважении к суду. Если же, не дай Бог, судья реагировал на его тон, адвокат взмывал гневной фурией, Цицероном обличающим: "Доколе, Катилина?!"