Глупость была несусветная. Да какая разница, остались там их следы или нет? Системы-то открытые, все законно, зачем делать эту трудоемкую и главное - пустую работу?! Но Блюмберг в объяснения даже вдаваться не стал. Он лишь коротко сказал: "Приказ". И поскольку к такой форме обращения со своими сотрудниками он прибегал лишь в исключительных случаях, им ничего не оставалось, как взяться за работу.

Следующему приказу предшествовал вопрос:

– Каким образом можно проверить, отслеживает ли охранная служба телесистем случаи несанкционированного вторжения?

Макс и Николо лишь руками развели. Что значит: каким образом?

– Вам прямо сейчас начать объяснения, шеф?
– поинтересовался Макс. Или можно завтра с утра?

– Сколько они займут?

– Года три, - подумав, ответил Макс.

Николо возразил:

– Нет, не меньше четырех. Если вообще получится.

Блюмберг уже понял, что сформулировал вопрос неправильно, но он был не из тех, кто в таких вещах легко признается.

– Что значит "если"? Ты хочешь сказать, сопля зеленая, что я вообще понять этой хренобени не смогу?
– хмуро уточнил он.

– Правильно, магистр!
– радостно подтвердил Николо.
– Вообще. Ничего. И никогда.

– И ни за какие деньги, - рассудительно добавил Макс.

– Отставить базар! Формулирую вводные: можно ли проверить отслеживание случаев несанкционированного вторжения?

– Яволь, герр оберст, - отрапортовал Макс.

– Натюрлих, магистр, - подтвердил Николо.

– Так вот и займитесь этим, сукины дети, вместо того чтобы издеваться над старым человеком, который из сил выбивается, чтобы дать вам заработать на маленький штюк вашего, мать-перемать, брота.

– Объекты, магистр?
– уточнил Николо.

– А те же, где вы лазили. Аэропорты, пристани.

– Все?
– ахнул Макс.

– Ну да, все, - безмятежно подтвердил Блюмберг.

– Да это же на всю ночь!
– завопил Макс и тут же перебил себя: Давай его убьем, а? Утопим его в его любимом "Кавказе", а? Ну, дадут нам года по два. Мы же будем в состоянии повышенной возбудимости, правильно? Зато два года лежать на тюремной койке и ничего не делать. Как, Николо?

Но Вейнцель с ходу уловил в поведении шефа нечто, сразу его насторожившее. Поэтому он жестом прервал Макса и спросил:

– Это так серьезно, шеф?

– Серьезно?
– переспросил Блюмберг.
– Нет, малыш. Это не серьезно. В немецком языке нет такого слова, чтобы определить, насколько это серьезно. В русском есть, но ты все равно ни хрена не поймешь. Оно не переводится. А поэтому кончайте ваньку валять и включайтесь в работу.

– Горит тайга?
– догадался и Макс.

– Горит, - подтвердил Блюмберг.
– И сейчас только от вас зависит, успеем ли мы выскочить из огня.

* * *

В начале четвертого утра Макс хрипло, от долгого молчания, воскликнул:

– Есть! Тампельсдорф! Включены все мощности!

– У меня тоже, - отозвался Николо.
– Рейнгард. Все мощности.

– Франкфурт-на-Одере!

– Бремен!

– Исланд! Что происходит, шеф?

– А вот то, Никола, и происходит. Про которое в русском языке есть слово, а в других языках мира нет. Не засекут нас?

– Исключено, - заверил Макс.

– Активность поиска по зонам фиксируется?

– Нет ничего проще. Автоматически.

– Вот и ставьте машины на автоматику и немного подождем, - подвел итог Блюмберг.
– Посмотрим, что к чему. Можете трескать свой джин, а "Кавказу" - хрен вам. Самому мало. И запасы пополнять будет сейчас, судя по всему, не так просто.

– Судя по чему?
– попытался уточнить Макс.

– Судя по международной обстановке, сынок.

– Это вы так шутите?
– спросил Николо.

– Ребята, я никогда в жизни не был таким серьезным, как в этот час, заверил своих компаньонов Аарон Блюмберг и сковырнул пластмассовую пробку с очередной бутылки "Кавказа".

* * *

Около четырех утра сквозь просторные окна мансарды внутрь проникли первые свежие лучи зябкого майского солнца, завозились воробьи в старинных медных желобах и загукали голуби. Макс Штирман поднял от стола словно бы налитую свинцом голову, мельком глянул на мониторы, отметив, что они по-прежнему работают в автоматическом режиме, и начал снова пристраиваться подремать на плоской и скользкой столешнице, но тут его взгляд неожиданно упал на кресло-качалку, рядом с которым прямо на коврике безмятежно дрых Николо.

В качалке полулежал Блюмберг. В той же позе, что и раньше, - в позе облезлого дворового пса, одолеваемого мухами и блохами. Но что-то заставило Макса насторожиться. И лишь стряхнув сонную одурь парой крепких затяжек "Мальборо", Макс понял, в чем дело: Блюмберг был совершенно трезв. Да, трезв. Это при том, что усыпанный пустыми бутылками "Кавказа" пол вокруг качалки вызывал мысль о мощной артподготовке, которая была только что проведена артиллерийским дивизионом.

* * *