Элиан взяла ароматно пахнущую миску, но к еде не притронулась, хотя желудок у нее скрутило от внезапного приступа голода.

— Меня зовут Элиан, — почти с вызовом сказала она.

Ани кивнула. Разум ее был темен и непрозрачен, как глубокая вода.

— Ешь, — повторила она. А когда Элиан повиновалась, приказала: — Спи.

«Сила, — подумала Элиан, куда-то проваливаясь. — Это сила. Она колдунья… Я должна…» — …ехать.

Звук собственного голоса заставил Элиан вздрогнуть. В хижине никого не было, очаг погас. Сквозь откинутую дверную занавеску струился солнечный свет. Ее одежда лежала точно так, как она запомнила, рядом было сложено оружие, а возле руки стояла миска. В миске лежал хлеб, еще немного теплый после выпечки, и ломоть твердого желтого сыра.

Обнаружив, что очень голодна, Элиан поела. Нашла ведро с чистой водой, чтобы умыться; оделась, расчесала волосы и спрятала их под шапочку. Потом вышла на свет. Она чувствовала себя хорошо, впервые с того момента как покинула Хан-Гилен. Да и день соответствовал ее самочувствию, погожий денек начала лета, теплый, яркий и разноголосый благодаря гомону птиц.

Кобылка, казалось, поклялась вечно дружить со своими странными соседями, мирно жуя вместе с ними свеженакошенную траву. На появление хозяйки она отреагировала лишь взглядом да навостренным ухом, — собственно, на том ее приветствие и закончилось. Она была вымыта и хорошо расчесана, грива и хвост струились как шелк. Спустя некоторое время Элиан оставила ее и заглянула в храм.

Анн подметала видавший виды каменный пол ловко и быстро, как любая хозяйка подметает свое жилище. Подобно кобылке, она поздоровалась с Элиан одним только взглядом, но потом прибавила: — Подожди, я сейчас.

В храме было удивительно спокойно, несмотря на разгар уборки. Элиан присела на ступеньку алтаря и стала наблюдать за жрицей, вспоминая огромный храм в Хан-Гилене. Это помещение едва ли превосходило по размерам один из меньших алтарей храма Хан-Гилена, не говоря уже о большом алтаре с его армией жриц и жрецов. Кто-то принес и положил возле Солнечного Огня венок из сладко пахнущих цветов, прося божьего благословения для двоих, которые скоро будут обвенчаны.

Элиан стиснула зубы. Каждому свое. У нее есть свой обет и свой полет.

— Может быть, и мне придется стать жрицей. Она понятия не имела, что произнесла это вслух, но Анн отозвалась:

— Нет. Ты никогда на это не согласишься. — Откуда вы знаете? — спросила Элиан. Женщина поставила метлу в нишу за алтарем. — Если бы бог захотел тебя, он бы позвал. — Возможно, он уже призывает. Ани наполнила ночник маслом из кувшина и не спеша подрезала фитиль.

— О нет, владычица Хан-Гилена. — Элиан, пораженная, не могла вымолвить ни слова. — Нет. Он приготовил для тебя другое испытание. Достанет ли у тебя мужества и сил выполнить его предначертание?

— Я не вернусь к отцу. Я скачу на север. Меня связывает клятва, и вы не можете остановить меня.

— Почему я должна тебя останавливать? — искренне удивилась жрица. — Вы колдунья. Ани подумала.

— Может быть, я и колдунья, — согласилась она. — Когда я была еще послушницей, говорили, что я могу стать святой, если прежде не переметнусь к силам тьмы. До святости мне далеко, по хотелось бы думать, что и противоположной участи я избегла. Вот и ты должна избегнуть. — Взгляд ее изменился. Теперь в нем была не безмятежность, а твердость. — Зло стремится завлечь тебя в ловушку. Будь осторожна, детка.

— Я попытаюсь. — Элиан не старалась говорить приветливее.

— И сделай все, что будет в твоих силах. Не один Сын Солнца перейдет тебе дорожку. Несмотря на самообладание, Элиан поежилась. — Богиня?

Жрица коснулась алтаря кончиками пальцев, будто прося защиты, — Нет. Пока нет. Но та, которая служит богине и преуспела в этой службе. Та, которая ненавидит любовь и называет зависть повиновением. Та, которая продала душу непотребному закону. Остерегайся ее.

Против своей волн Элиан вновь увидела то, что предстало ее взору на поляне возле водоема: изгнанницу, в которой текла родная ей кровь. Но какую опасность может представлять незрячая женщина, пусть даже находящаяся вне закона?

— Очень большую, — сказала в ответ на ее мысли Ани, — потому что за ней стоит богиня и, возможно, другой, более земной союзник. — Но кто?..

— Асаниан. Любой князь из Ста Царств. Север. — Только не Мирейн. Мирейн бы никогда… — Люди вряд ли это знают. А культ богини силен среди северных племен.

— Нет. Он никогда бы не допустил этого. Но вот Асаниан… Асаниан сам ей служит. Если бы он мог завоевать всех нас…

Перед ее глазами встало сияющее и бледное, точно высеченное из слоновой кости лицо Зиад-Илариоса. Она нанесла его гордости сокрушительный удар. Если ему предложат какой-либо другой союз, чтобы разделаться с Мирейном, пусть даже ценой предательства, он не откажется. А если не он, то его отец, которого называют Пауком-Императором, — он норовит поймать в свою паутину все, что еще не принадлежит его империи.

Мир, установленный отцом Элиан, был завоеван в долгой и тяжелой войне. Мирейн сражался на ней и был посвящен в рыцари вместе с Халенаном. Помнит ли он об этом? Или же его орды прокатятся по Ста Царствам, чтобы схватиться с Асанианом, круша попутно все княжества?

Она закрыла лицо руками. Но это только укрепило видение. Знамя Хан-Гилена, огненный цветок, пылающий на зеленом фоне; имперское золотое знамя Асаниана; и, одновременно диковинное и знакомое, золотое солнце на алом фоне. С той легкостью, какая бывает только в снах, знамена расплылись и исчезли и появились лица. Хал и ее отец, бок о бок, более похожие друг на друга, чем она думала; Зиад-Илариос со стариком, который закрывается золотой маской, и изгнанница с ее ужасными слепыми глазами. Но солнце осталось и, казалось, ожило, вспыхнув, как сам Аварьян, окружив ее, захватив, ниспослав благословенную слепоту.