"Обед готов", сказала я и усадила его за стол. Я склонилась над ним, давая ему хороший вид, и положила рагу в его тарелку.

"Что это?", спросил он, скосившись вниз на маленькие косточки и кусочки мяса странной формы, плавающие в густом красном соусе с крошечными кусочками лука, картошки и моркови.

"Мой собственный рецепт", ответила я ему. "Попробуйте!", и прежде чем уйти, коснулась грудью его спины. "Скажите, как это вам?"

Он откусил кусочек, тщательно прожевал, проглотил и кивнул: "Хорошо."

"Рада, что вам понравилось." Я прислонилась к стене и пристально следила за ним.

На половине кусочку он сделал паузу и бросил на меня озадаченный взгляд. "А вы не едите?"

"О, сейчас. Только допью вино."

"Ну, вам надо поторопиться, пока я не доел все!" Когда он улыбнулся, я заметила кусочек мяса, застрявший меж передних зубов. Мне чуть не стало плохо.

"Что-то не так?" Он сделал попытку встать из-за стола. "Ничего. Я забыла хлеб." Я заторопилась к духовке, достала булочки, которые согревала, сложила из в корзину и принесла на стол. К этому моменту я снова была способна улыбаться.

"Садитесь, а то вы заставляете меня нервничать, вертясь вокруг, словно прислуга."

"А разве для вас я не прислуга?"

Должно быть, что-то из моего истинного чувства прорвало его самовлюбленность. Он осторожно произнес: "Нет, совсем нет."

"Я ведь услужила вам, только, конечно, мне за это никогда не заплатят", уточнила я.

При упоминании о плате его глаза метнулись по комнате. Я сообразила, что он, наверное, считает, что место прослушивается, что я заманила его в ловушку, чтобы он обвинил себя собственными устами.

"О, не обращайте внимания", сказала я и уселась за стол.

"Не хотите ли этого... а что это, собственно?" Он указал на кастрюлю в центре стола.

"Рагу", ответила я. "Французское название тушеного мяса."

По радио певцы достигли кульминации.

"Вы сами не едите?" Слишком поздно в него закрались страшные подозрения.

Я улыбнулась и покачала головой. "Я на диете. Надо избавиться от лишнего веса, который набрала во время беременности, иначе ни один мужчина меня больше не захочет."

Он резко отодвинул тарелку в сторону. "Что это? Если вы меня отравили, я..."

"Не будьте смешным."

Но страх уже заразил его, неестественность всей обстановки наконец-то дошла до него. Он встал. "Я посажу вас навечно, клянусь! Где мой сын? Я забираю его немедленно!"

Я начала смеяться. Это было не забавно, но я не могла ничего с собой поделать. Как только я начала, то больше не смогла остановиться.

Он смотрел на меня и глаза его становились все больше. Он сделал шаг в мою сторону и мне показалось, что он меня сейчас ударит. Но он не ударил.

Вместо этого он метнулся прочь, крича: "Где он? Где мой сын?"

Я слышала, как в спальне он роняет вещи. Он разбил лампу.

Квартира была маленькая, мест, где можно спрятаться было немного. Он довольно быстро понял, что ребенка здесь нет. Он вернулся в гостиную и уставился на меня.

"Что вы с ним сделали?"

Я ничего не ответила. Я просто смотрела на кастрюлю с тушеным мясом, смех продолжал бурлить во мне, теперь уже какой-то болезненный, вроде икоты.

Он побледнел. Он как-то захрюкал и зашатался. На мгновение мне показалось, что он упадет в обморок. Он закрыл глаза, покачал головой, а потом...

Кармен сказала, что мне повезло, что он меня не убил, не выкинул в окно, не задушил - а мог бы, и очень легко, у меня ведь ничего не было в руках, чтобы его остановить. Но он ничего не сделал. Мне кажется, он был так устрашен тем, что, ему казалось, он сделал, что он не мог думать ни о чем другом.

Он выбежал в дверь, отчаянно пытаясь убраться подальше. Я слышала, как его рвет на ходу.

Как только он удалился, я схватила свое пальто и сумку, собранную заранее, и помчалась в аэропорт. Там ждала меня Кармен с ребенком, который уже капризничал, желая есть. Мы сели в самолет уже через несколько минут, груди мои текли молоком.

"Дело закрыто", сказала я Кармен, когда ребенок принялся за дело. "Я совершила преступление, я отбыла свое наказание, я отомстила - и получила за это награду." Глядя на младенца у своей груди, мне трудно было вообразить, что я, или любой другой, мог даже подумать о нем, как о наказании. Я ощущала себя героем с золотым руном.