– А по какому праву вы говорите мне это?
– воскликнул милорд.
– Это Фрэнк Эсмонд послал вас?

– Никто меня не посылал. А говорю я по праву человека, охраняющего честь своей семьи.

– И вы готовы ответить за свои слова?
– закричал лорд Мохэн, яростно нахлестывая лошадей.

– Когда угодно, милорд; ваша милость опрокинете карету, если будете так горячиться.

– Клянусь богом, вы, кажется, не робкого десятка!
– воскликнул милорд, разражаясь хохотом.
– Должно быть, это ваш дьявольский botte de jesuite {Фехтовальный прием (франц.).} придает вам смелости, - добавил он.

– Это забота о благополучии семьи, которая мне дороже всего на свете, с жаром возразил Гарри Эсмонд, - о чести благороднейшего покровителя, о счастье моей дорогой госпожи и ее детей. Им я обязан всей своей жизнью, милорд, и, не задумываясь, положу ее за любого из них. Зачем вы явились сюда и нарушили мир и спокойствие этого дома? Зачем месяц за месяцем медлите в деревенской глуши? Зачем прикидываетесь больным и под разными предлогами откладываете свой отъезд? Для того, чтобы обыграть моего бедного покровителя? Будьте великодушны, милорд, и не пользуйтесь его слабостью во зло его жене и детям. Или же для того, чтоб смутить простую душу добродетельной женщины? Это все равно, что идти на штурм Тауэра в одиночку. Но вы можете запятнать ее имя своими назойливыми преследованиями, дав повод к вздорным толкам. Несомненно, в вашей власти сделать ее несчастной. Пощадите же этих невинных людей и уезжайте отсюда.

– Черт подери, да уж не заглядываешься ли ты сам на хорошенькую пуританку, юный Гарри?
– сказал милорд с беззаботным и веселым смехом; казалось, он не без участия слушал страстную речь молодого человека. Признайся-ка, Гарри. Ты сам влюблен в нее? Пьянчуга Фрэнк Эсмонд не избежал судьбы всех смертных?

– Милорд, милорд!
– воскликнул Гарри. Краска бросилась ему в лицо, и глаза наполнились слезами.
– Я никогда не знал матери, но эту леди я люблю, как родную мать. Я чту ее, как верующий чтит святыню. Когда ее имя произносится без должного уважения, мне это кажется кощунством. Мне страшно подумать, что кто-нибудь может взирать на нее с нечистыми помыслами. Молю вас, заклинаю вас, оставьте ее. Не то быть беде.

– Какая там беда!
– воскликнул милорд, яростно стегнув лошадей; и лошади - мы в ту пору уже выехали в дюны - помчались таким аллюром, что никакая человеческая рука не в силах была их сдержать. Вожжи лопнули, и взбесившиеся животные, не разбирая пути, неслись вперед, карету бросало из стороны в сторону, а седоки отчаянно цеплялись за стенки, покуда наконец не увидели перед собой глубокий овраг, где карета неизбежно должна была опрокинуться; тут оба джентльмена, не раздумывая, выпрыгнули каждый со своей стороны. Гарри Эсмонд отделался падением в траву, которое в первую минуту оглушило его; но вскоре он поднялся на ноги, не испытывая иных последствий прыжка, кроме дурноты и кровотечения из носу. Лорд Мохэн оказался менее счастливым: падая, он ушибся головой о камень и теперь неподвижно лежал на земле без всяких признаков жизни.

Несчастье это случилось, когда джентльмены были уже на пути к дому; и лорд Каслвуд, выехавший на прогулку вместе с сыном и дочерью, встретили пустую карету и взмыленных пони, которые все еще скакали, путаясь в разорванных постромках; люди милорда повернули и остановили их. Юный Фрэнк первым заметил красное платье лорда Мохэна, распростертого на земле, и вся кавалькада поспешила на помощь к несчастному, над которым склонялся уже Гарри Эсмонд. Пышный парик и шляпа с перьями свалились с головы милорда, из раны на лбу обильно струилась кровь, и казалось, что на земле лежит безжизненное тело, - да так оно, впрочем, и было.

– Великий боже! Он умер!
– вскричал милорд.
– Эй, кто-нибудь, скачите за лекарем... нет, стойте. Я съезжу в Каслвуд и привезу Тэшера, он сведущ в хирургии.
– И милорд в сопровождении сына поскакал по направлению к замку.

Едва они скрылись из виду, как Эсмонд, понемногу придя в себя, вспомнил о подобном же случае, свидетелем которого ему пришлось быть однажды на пути из Ньюмаркета в Кембридж; разрезав рукав милорда, он перочинным ножом вскрыл ему вену на сгибе локтя и облегченно вздохнул, когда мгновение спустя из нее хлынула кровь. Потребовалось не менее получаса, чтобы милорд окончательно пришел в себя, и подоспевший с маленьким Фрэнком доктор Тэшер застал его вполне ожившим, хоть и бледным, словно мертвец.

Когда силы к нему вернулись настолько, что он мог двигаться, его усадили на лошадь одного из конюхов, а на другую сел Эсмонд, причем по обе стороны милорда шли люди, чтобы поддержать его в случае надобности, и с ними достойный доктор Тэшер. Маленький Фрэнк и Гарри шагом ехали за ними.

Когда мы повернули к замку, мальчик сказал:

– Мы встретили маменьку, она была на террасе с доктором, и отец напугал ее, сказав, что ты умер...

– Что я умер?
– спросил Гарри.

– Да. Он сказал: "Подумай, дорогая, бедный Гарри убит", - но тут маменька громко вскрикнула, и - ах, Гарри!
– она упала наземь, и я подумал, что и она умерла. А что сталось с отцом, - ты его таким никогда не видал: он разразился самыми страшными проклятиями и побледнел, как полотно; потом как-то чудно засмеялся и приказал доктору сесть на его коня, а мне ехать с ним вместе; и мы тотчас же отправились. И я оглянулся и видел, как он брызгает на маменьку водой из фонтана. Ах, до чего же она испугалась!

Размышляя над этим необыкновенным происшествием - ибо лорд Мохэн также носил имя Генри и оба лорда часто звали друг друга Фрэнк и Гарри, - Эсмонд в немалом смущении и тревоге приближался к дому. Его дорогая госпожа все еще находилась в саду и с нею одна из ее служанок; милорда не было видно. Из сада на дорогу ведут несколько ступенек и калитка. Проезжая мимо этой калитки, лорд Мохэн, мертвенно-бледный, с головой, повязанной платком, без парика и шляпы, которые нес за ним конюх, но учтивый, как всегда, поклоном приветствовал леди, сидевшую наверху.