– И подумать только, что мы приняли этого змееныша в лоно нашей семьи! И даже оставляли его в обществе нашего драгоценного невинного агнца! продолжает маменька, указуя на Майлза-младшего.

– О каком это змееныше вы говорите?
– вопрошает сей юнец.
– То вы говорили, что кузен Гарри дурной человек: потом он стал хороший. А теперь он опять дурной. Так какой же он, сэр Майлз?

– У него есть недостатки, как у всех нас, Майли, мой мальчик. Твой кузен вел себя беспутно, и это должно послужить тебе уроком.

– А разве мой старший брат, тот, что умер... мой гадкий брат, - разве он не вел себя беспутно? Он не был добр ко мне, когда я был маленьким. Ни разу не дал мне ни единой монетки, ни единой игрушки и не ездил со мной верхом и не... Почему вы плачете, маменька? Я ведь очень хорошо помню, как вы вечно бранились с Хью...

– Замолчите, сэр!
– в один голос восклицают папа и дочки.
– Разве вы не знаете, что не должны никогда упоминать это имя!

– Я знаю только, что люблю Гарри и никогда не любил Хью, - заявляет упрямый маленький бунтовщик.
– И если кузен Гарри в тюрьме, я отдам ему свою монетку в полгинеи, которую подарил мне мой крестный, да я отдам ему все, что у меня есть... да, все, ну разве что... разве что оставлю себе мою маленькую лошадку... и мою шитую серебром жилетку... и моих Снежка и Сластену... и... Ну да, и еще заварной крем, когда он будет на сладкое. Последнее было добавлено после небольшой подсказки со стороны сестрицы Доры.
– Немножко я с ним поделюсь, - помолчав, решает Майлз.

– Перестань болтать, малыш, и займись своим делам, - говорит папа, которого все это забавляет. Сэра Майлза Уорннгтона нельзя упрекнуть в недостатке юмора.

– Кто бы мог подумать, что он станет так повесничать?
– продолжает маменька.

– Как сказать. Молодость - это пора увлечений, моя дорогая.

– А мы-то как обманулись в нем!
– вздыхают дочки.

– И даже позволяли целовать себя!
– подшучивает папенька.

– Сэр Майлз Уорингтон! Я не терплю таких вульгарных шуток!
– заявляет величественная матрона.

– За которой из вас он вчера больше волочился, девочки?
– не унимается папаша.

– Еще чего выдумаете! Я все время твердила ему, что обручена с моим дорогим Томом... Да, твердила... Дора, будь добра, объясни, почему ты фыркаешь?
– вопрошает красивая дочка.

– Ну, Дора, надо отдать ей справедливость, делала то же самое, говорит папенька.

– Только потому, что Флора временами была рада забыть, что она обручена с ее дорогим Томом, - замечает сестрица.

– Никогда, никогда! И в мыслях у меня не было порывать с Томом! Это гадко так говорить, Дора! Это ты всегда насмехалась над ним и завидовала мне, потому что я... потому что джентльменам кажется, что я недурна собой, и они отдают мне предпочтение перед некоторыми другими особами, невзирая на их ученость и остроумие!
– воскликнула Флора, поглядывая через плечо в зеркало.

– Почему ты вечно смотришься в зеркало, сестрица?
– вопрошает бесхитростный сэр Майлз-младший.
– Что, ты своего лица не знаешь, что ли?

– Некоторые особы смотрятся в зеркало ничуть не реже, дитя мое, хотя и не имеют столь же веских к тому оснований, - галантно замечает папенька.

– Благодарю вас, сэр Майлз, вы, должно быть, намекаете на меня, восклицает Дора.
– Небу было угодно наградить меня таким лицом, какое у меня есть, и получила я его от моих маменьки и папеньки. Не моя вина, если я больше пошла в папенькину родню. Если у меня скромная внешность, то, по крайней мере, в голове есть кое-какие мозги. Подумать только, чтобы я стала завидовать Флоре оттого, что этот бедняга Том Клейпул обратил на нее внимание! Эдак, пожалуй, можно гордиться, поймав в свои сети какого-нибудь деревенского парня!

– Может, ты скажешь, что твой мистер Гарри из Виргинии много умнее Тома Клейпула? А ты бы бросилась ему на шею, помани он тебя пальцем!
– восклицает Флора.

– А вы бы не бросились, мисс? И живо выставили бы своего Тома Клейпула за дверь!
– восклицает Дора.
– Вот уж нет!

– Вот уж да!

– Вот уж нет!
– И опять все сначала. Сестры фехтуют, ловко нанося и отбивая яростные удары.

– О дети, как можно! Вы должны жить в мире и согласии!
– восклицает добродетельная маменька, откладывая в сторону вышивание.
– Какой пример подаете вы этому невинному агнцу.

– А мне нравится, как они сцепились, миледи!
– ликует невинный агнец, потирая руки.

– Так ее, Флора! Не давай ей спуску, Дора! А ну, еще, еще, ах вы, плутовки!
– подстрекает их шутник-папенька.
– Недурная забава, а? Что ты скажешь, Майли?

– О сэр Майлз, о дети! Подобные ссоры вам вовсе не к лицу. Они разрывают мое материнское сердце, - заявляет маменька, величественно указуя на свою истерзанную грудь, однако сохраняя при этом завидное самообладание.
– Возблагодарите лучше небо за то, что ваши бдительные родители своевременно воспрепятствовали возникновению каких-либо неуместных уз между вами и вашим беспутным кузеном. Если мы заблуждались в нем, то по милости божьей обнаружили свою ошибку вовремя. Если кто-нибудь из вас испытывал к нему некоторую симпатию, то ваш превосходный здравый смысл, мои дорогие, поможет вам преодолеть и вырвать с корнем это суетное чувство. А то, что мы были добры и заботливы к нему, - это никогда не станет для нас источником сожаления. Это служит лишь доказательством нашей доброты. Вот о чем нам действительно приходится, к несчастью, сожалеть, - так это о том, что ваш кузен оказался недостойным нашей доброты и, вращаясь в обществе игроков, актеров и тому подобных субъектов, посмел внести заразу в нашу чистую семью и, боюсь сказать, чуть не осквернил ее!

– Ну, пошли маменькины проповеди!
– заявляет Флора, в то время как миледи продолжает свою речь, вступительную часть которой мы привели здесь. Папенька тем временем, тихонько насвистывая, на цыпочках удаляется из комнаты, а бесхитростный Майлз-младший запускает волчок прямо под юбки своих сестриц. Волчок жужжит, затем начинает пошатываться и, повалившись, точно пьяный, на бок, замирает задолго до того, как проповедь леди Уорингтон приходит к концу.

– Ты внимательно слушал меня, дитя мое?
– спрашивает миледи, кладя руку на голову своего драгоценного сыночка.