– Я не знаю, - сказала Инна.
– У меня давно уже все перепуталось.

– И у меня, - сознался Слободкин.

– Честно говоря, у меня тоже, - вздохнул Кузя.
– Допустим, сегодня ровно неделя.

– Суббота, значит?
– спросила Инна.

– Я и так уже сбился, - осуждающе поглядел на нее Кузя.
– Ну ладно, пусть будет суббота.

Они спорили еще долго, пока окончательно не перемешали все дни и числа.

– А все-таки у страха глаза велики, - вдруг мрачно сказал Кузя.

– О чем это ты?
– не понял его Слободкин.

– Ни о чем, а о ком. О нас с вами. Только с перепугу можно стать такими простофилями, как мы. В деревне были?

– Были.

– Как она называется? Даже этого не узнали.

– У старика-то?

– Хотя бы.

– Да он...

– "Да он", "да он"! Чудики мы, вот и все. Придется еще раз судьбу испробовать. Так и надо таким разиням.

– Это ты кого так?
– спросил Слободкин.

– Не ее же, конечно, - он сердито кивнул на Инну, - наше соображенье с тобой где?

– Да-а... простое ведь совсем дело. Я согласен идти еще раз,

– Я сам схожу, - тоном, не терпящим возражений, сказал Кузя.
– И сейчас же.

– Ты с ума сошел! Сейчас - ни в коем случае!

– Нет, нет, только сейчас. Нельзя больше терять ни минуты.

Он ушел, хромая. Казалось, его не будет целую вечность. Слободкин и Инна приуныли, приготовились ждать до вечера, но случилось все по-иному. Примерно через час зашуршали сухие листья под ногами Кузи и он предстал перед глазами друзей, счастливый, сияющий.

– Собирайтесь!

– Что такое!

– Собирайтесь, вам говорят. Своих нашел!

Слободкин и Инна заспешили за Кузей. Скоро они оказались на поляне, посредине которой сидела старуха, такая же древняя, как тот старик в деревне. Перед старухой стояла корзина, полная грибов.

Подошли поближе, заговорили:

– Здравствуйте, бабушка.

Она поглядела очень спокойно, но недоверчиво, прошамкала:

– Вам кого? Своих, что ли?

– Своих, бабушка.

– А где свои-то? Своих нету давно.

– И в деревне тоже?

– И в деревне. А вы отстали?
– Отстали, бабушка. Но мы догоним еще.

Старуха с сомнением оглядела их:

– Шибко идет. На колесах.

– Нам бы с вашими поговорить, с деревенскими.

Старуха помолчала, потом, как бы рассуждая сама с собой, спросила:

– Свои, значит?

– Ну конечно, свои, бабушка, - шагнула вперед Инна.

– Пойдемте со мной. Только я тихо пойду, ноги не мои совсем.

– Да и мы тихоходы, бабуся, - сказал Слободкин.

Инна взяла старуху под руку. Они пошли в самую чащу. Через каждые несколько шагов старуха останавливалась, хрипло и тяжело вздыхая. Парни тоже пользовались остановками, чтоб передохнуть.

– К старику хотела сходить, проведать, как он там, да уж ладно, к ночи схожу,- сказала старуха.

– А старик где? В деревне?

– Вот и горе-то. Инна остановилась.

– Вы уж, бабушка, ступайте тогда в деревню, а хотите - мы вас проводим.

– Ишь чего удумали! Он, - она подняла над собой палец, - нас живо проводит!

Проводил уже немало. Схоронить не успели еще...

– Старика вашего мы видели, бабушка, - не выдержал Кузя.
– Он в крайней хате, на печке сидит?

– На печке, на печке, - широко раскрыв глаза, запричитала старуха. Наши были у него намедни. Живой вроде. Живой? А?

– Живой, живой, бабушка. Его бы надо в лес переправить,

– Он с печки никуда. "Хочу, говорит, помереть в своем доме".

– Ну вот что, бабушка, - подумав, сказал Кузя.
– Мы еще к нему сходим. Вот с вашими повидаемся, поговорим обо всем, потом проведаем вашего мужа.

– Какого мужа? Сосед это наш.

– Сосед?

– Сосед.

– И что же? Так вовсе один и живет?

– Один.

Кузя, Слободкин и Инна переглянулись. В такую минуту чужие люди друг о друге пекутся. Хотелось сказать старухе что-нибудь очень хорошее, доброе. Но слов таких не было у них в ту минуту. Все куда-то исчезли вдруг. Только Инна молча обняла старую и поглядела вверх: на самом краю неба шевельнулся тревожный звук.

– Самолет?
– Нечистая сила, - перекрестилась старуха.