...Орды хана Батыя заливали кровью русскую землю. Сжигали покоренные города, истребляли русичей, не желавших идти в татарскую кабалу. Однажды Батый наблюдал, как орда татарских конников, окружив немногочисленный отряд русских воинов, стала истреблять их. Один за другим падали русичи под ударами татарских сабель в неравном бою, пока не остался один. Совсем еще молодой, ловкий и сильный русский воин искусно защищался, поражая своих врагов. Все же участь его была предрешена, он об этом знал и все же продолжал яростно защищаться. Тогда грозный хан приказал своим воинам: "Этого смельчака не убивать, ко мне его живым! Я хочу посмотреть, из какого материала сердце русича!".

Кто-то из татар ловким ударом кривой сабли отсек руку русского воина вместе с мечом и его приволокли к Батыю. Перед тем, как вырвали из его груди сердце, синеглазый воин, шепча молитву, осенил себя обрубком правой руки. (Эту же историю я прочитал несколько лет назад в великолепном историческом эссе "Память" Владимира Чивилихина, к великому сожалению, уже покойного).

А вот другая история.

Весна 1945 года. Одна из советских дивизий, штурмовавших Берлин, натолкнулась на ожесточенное сопротивление фашистов и не могла продвинуться дальше. Задержка дивизии на этом участке грозила срыву всей операции. И тогда командир дивизии передал боевой приказ полкам: "Боевые Знамена на линию огня! Вперед, в атаку!". И боевые полки в порыве ринулись со своими знаменами вперед с криком "Ура!" Одному из знаменосцев осколком снаряда отрезало правую руку по самый локоть, а в этой руке он держал знамя полка, и оно упало на землю вместе с отрезанной рукой. И тогда знаменосец схватил свою отрезанную руку вместе со знаменем в левую руку, поднял знамя вверх и пошел навстречу пулям, пламени, к своему бессмертию!

Он был простым русским парнем, это я точно знаю, он остался жив и награжден орденом Ленина. Может, он и сейчас жив и находится среди нас, обыкновенный советский человек, с необыкновенной русской душою и сердцем.

Если ты жив, низкий поклон тебе, мой легендарный современник! Уж не прапрапрародич ли ты тому русичу, который молился обрубком правой руки перед лютой смертью на глазах у жаждущего видеть живое русское сердце свирепого завоевателя?

Эту удивительную историю рассказал мне в июле 1946 года в Персияновских лагерях один молоденький старшина, участник штурма Берлина, очевидец этого необыкновенного случая, произошедшего в его дивизии.

Я обращаюсь к читающим эти строки. Дорогие соотечественники! Может быть, кто-либо из вас подскажет, где, в каких изданиях, книгах зафиксирован этот удивительный случай человеческого порыва, гордость духа русича? Может быть, кто-либо из художников нарисовал картину, изображающую легендарного знаменосца в память и назидание потомкам? Так хочется верить, что этот эпизод из Великой Отечественной войны не будет забыт в памяти народной!

8. Первые потери

Вот на каких примерах воспитывались мы, суворовцы, под своим родным Красным Знаменем. И когда умер от менингита наш товарищ, совсем еще мальчик Витя Мышкин, мы провожали его в последний путь всем училищем, через весь город шли с нашим Красным Знаменем в траурном молчании. От той же болезни скончался не доживший полтора года до торжественного выпуска суворовец Тадиашвили. У Тодика (так мы его звали) не было родных, отец и все старшие братья погибли на фронте, мать умерла в войну, других родственников не было. Зато были несколько сот его братьев-суворовцев. Мы сами вырыли ему могилку, и лучшие из нас удостоились чести нести гроб с его телом. Мы покрыли его нашим суворовским стягом и дали трехкратный прощальный салют. На прощальной панихиде в числе немногих выступил офицер-воспитатель Тодика капитан Терсков Серафим Феофилактович. Среди печальной тишины негромко звучал его голос, а из глаз катились слезы.

...Почти сорок лет спустя, в 1989 году, на очередной встрече суворовцев-новочеркасцев на трибуну вышел совсем пожилой мужчина, представился и рассказал, что все эти годы, он, Серафим Феофилктович Терсков, из года в год ухаживал за могилкой рано ушедшего из жизни суворовца Тодиашвили, его питомца По призыву С. Ф. Терскова присутствующие в зале собрали нужную сумму денег на новый обелиск и оградку.

Разве могло быть иначе у питомцев Терскова, Маняка, Бовкуна, Изюмского и многих других наших воспитателей и педагогов, учивших нас из года в год отзывчивости, взаимопомощи, поддержке, уважению к памяти прошлого, верности своему Знамени?

...Так начиналась наша новая жизнь от подъема и до отбоя. Каждый день, окантованный жесткими рамками воинского распорядка дня и дисциплины, приносил что-то новое, захватывающе интересное, и мы жадно, глазами, ушами, всей душой впитывали каждый день нашего бытия.

Воинская дисциплина ни в коей мере не подавляла в нас все то, что присуще каждому ребенку-неумную тягу к движению, неугомонность, неистощимую любознательность. Стоило офицеру-воспитателю скомандовать: "Рота, вольно, разойтись!" - как только что стоящий по струнке, подтянутый, красивый строй маленьких солдатиков превращался в галдящую, клокочущую ораву сорванцов, с которой наши офицеры и старшины справлялись с трудом.

9. Наш Батя - генерал

В снежную зиму начала 1944 года, когда строевые занятия проходили на училищном дворе и раздавалась команда на перерыв: "Рота, вольно, разойдись!" мы затевали снежные баталии и невольно переключали залпы наших снежков на своих командиров. Однажды, попав в такую ситуацию, наш взводный старший лейтенант Маняк, смеясь сказал нам: "Хлопцы, нехорошо всем нападать на одного, давайте взвод на взвод, только командиров, чур, беречь!" Какая жаркая баталия разгорелась на снежном плацу! Взвод Гаврилова старался напасть на нашего Маняка и свалить его; мы же отчаянно защищали своего командира и от ударов снежков, и от лезущих на нашу стенку гавриловцев. В азарте снежного сражения, забыв про все мы не услышали, как сигнальная труба оповестила о следующем часе занятий.

И вдруг раздалась зычная команда: "Смирно!" О, ужас! Перед нами стоял наш Батя, грозного вида усатый генерал Климентьев! Что там немая сцена из гоголевской комедий "Ревизор"!... Ни в какое сравнение не идет она с тем, что увидел бы посторонний наблюдатель, окажись он рядом с местом снежного побоища! Где кого застала грозная команда, там и приняли мы положение "смирно". Некоторые лежали на снегу, вытянув руки по швам. Запыхавшийся, весь в снегу, потерявший где-то в пылу сражения шапку, подбежал старший лейтенант Гаврилов с рапортом: "Товарищ генерал! Рота младшего подготовительного класса занимается строевой подготовкой!".