Вот и конкретный результат подвигов "красных бригад": надо, как пояснил мне полицейский, стрелять всех коммунистов. Поддержка с правого фланга обеспечена. И вспомнилась мне встреча пятигодичной давности - тоже здесь, в Неаполе.

Тогда в итальянских табачных лавочках продавались такие жевательные резинки в виде разных сигарет - "Кэмел", "Мальборо" и пр. В некоторых, так сказать, премиальных пачках одна из сигарет заменена на изящную шариковую ручку со свистулькой. Я один на судне умел беспроигрышно определять сюрпризные пачки, а секрет этот мне открыл симпатичный равеннский продавец-старичок. "Только для тебя!" - так я перевел себе его быструю речь. Оберегая монополию, я секрета не разглашал, но зато около меня вечно толкались желающие выиграть ручку-свистульку.

В тот летний день меня потащили в город ребята из экипажа. Зашли они в магазинчик, а я - в соседнюю табачную лавку. За прилавком сидел смуглый крепкий красавец. Я ему про жевательные сигареты, а он вдруг спрашивает: "Греко? Португезо?" Я гордо отвечаю: "Нон! Советико!" Тогда красавец прищурился, полез под прилавок и вытащил увесистую отполированную дубинку красного дерева. "Вот, для тебя и твоих товарищей!" - не переставая ухмыляться, предложил он. "Ты фашист?" - спросил я, и он кивнул. На этом я прекратил переговоры и вышел, стараясь соблюдать достоинство.

Конечно, неаполитанский табачник тоже шагал про улицам Неаполя в день похищения Моро, и дубинку не забыл захватить, но хочется надеяться, что морду все же набили ему.

А с Данте я познакомился много раньше. Застряли мы в Равенне, в город с территории завода, где грузили какую-то вонючую химию, ездили по каналу на своем вельботе. Высадят нас утром и забирают в 16 часов, когда уже февральские сумерки надвигаются. Увлекательно, хоть и голодновато: деньжат на питание нам, конечно, не хватало.

...До вельбота оставался еще час, и мы зашли в кафе у причала, хоть кока-колы попить. Сидим в уголку, тянем "коку" и мечтаем о прошедшем обеде и грядущем ужине. У стойки худощавый дядя, все на нас поглядывает. Потом подходит и спрашивает: "Из Москвы?" По-русски, между прочим. Когда за рубежом заговаривают по-нашенски, срабатывает наша врожденная бдительность. Поэтому я ему отвечаю холодно и сухо, что мы приплыли в итальянский порт Равенна из советского порта Ленинград. А он еще больше радуется, кивает головой: "В Ленинграде тоже был!" И подмигивает. Мне уже стало тревожно, а он руку сует и называет себя: "Данте!" Поскольку я час назад водил ребят к месту захоронения величайшего поэта, машинально спрашиваю: "Алигьери?" Он грохнул, назвал другую фамилию и объяснил, что недавно вернулся из СССР, куда ездил по приглашению наших журналистов, а сам работает в миланской газете и сейчас едет домой в город Римини (тот самый, где жила красавица Франческа). Далее мы с ним изъяснялись на смешанном итало-англо-русском наречии, но получалось довольно сносно. Привожу его высказывания, как они мне запомнились.

– Я вам хочу п о с т а в и т ь!
– сказал Данте.- Когда в России был, мне ваши ребята каждый день с т а в и л и. Спал под столом.

Я задумался. Вообще-то нам не рекомендуется угощаться за рубежом. Тем более - принимать угощение от малознакомых лиц да еще на голодный желудок.

– А ты не сомневайся, - угадал мои мысли Данте.
– Я хороший. В партизанах был, с "бошами" воевал. Вот их автограф.

И задирает рубаху. На голом загорелом животе я вижу три шрама-дырочки.

– И живой?
– не удержался я.

Он опять захохотал:

– Еще как! Двух римских пап пережил. И двух "бамбин" сотворил.

Поставил он нам по стопочке виски. А я на часы взглянул. Он заметил и говорит:

– Слушай, не торопись. У меня машина, я вас на судно отвезу. Только сначала приглашаю отобедать.

Если б не его улыбка и не три дырки в животе, я бы отказался. И если б не было у него таких честных, веселых и ясных глаз.

И мы отобедали. Запихал он нас четверых в свою старенькую "ланчию", отвез в ресторан. Хозяин, узнав, что мы советские, тоже заулыбался и обслужил нас собственноручно, быстро-быстро.

Мальчики мои лопали - дай боже, по два макаронных пудинга метанули, не считая мясного и десерта. Вино какое-то особенное марочное притащил хозяин, в маленьких графинчиках с оплеткой из соломки. Закончили ликером и кофе. Осоловели мы, конечно.

Тут Данте извинился и побежал к телефону. Стыдно признаться, но я насторожился: а вдруг рванет отсюда или в полицию позвонит, не платят, мол. Но он вернулся и говорит:

– Слушай, поехали к моим друзьям по партии. Я их предупредил, ждут в районном управлении. Вы у нас будете первыми советскими гостями.

– Какая партия?
– рубанул я с плеча.
– А то я у вас на предвыборных плакатах насчитал их штук сорок.

– ПСИУП, - отвечает он.
– Партия пролетарского единства. Мы еще молодые, пять лет, как организовались. А вообще - голосуем за коммунистов.

– Поехали!
– согласился я, и это был, вероятно, самый решительный поступок в моей жизни.

Встретили нас как самых дорогих гостей. За полированный стол усадили, бренди "Сток" выставили, девушек симпатичных пригласили. Председатель партийного комитета речи и тосты говорил - за мир и дружбу, а Данте мне все это переводил. В заключение нам подарили по значочку псиупскому (земной шар и серп с молотом - все в ажуре), по красной книжечке, где история ПСИУП описана. А мне еще вручили партийный билет, куда мою фамилию вписали, и объяснили, что теперь я почетный член ПСИУП с правом совещательного голоса и они меня приглашают на ежегодную конференцию, которая состоится через две недели во Флоренции. К тому моменту я уже не сомневался, но грустно ответил, что через две недели буду, вероятней всего, в Атлантическом океане.